Дверь второго дома была закрыта, но отворилась мягко и бесшумно, стоило ему повернуть ручку. Из-за отсутствия окон внутри было темно, но не настолько, чтобы нельзя было осмотреться. Он быстро осмотрел дом. В нем были четыре спальни, небольшой кабинет, кухня, гостиная и столовая — и две ванные комнаты, одна из них возле хозяйской спальни. В первом доме полы были деревянные, а здесь покрыты коврами. На стенах, там, где должны быть окна, висели гардины. Он проверил оборудование кухни. Все работало. Плита сразу нагрелась, едва он включил конфорки; вода из крана текла; когда он открыл холодильник, в лицо ему дохнуло морозом. В обеих ванных краны тоже работали, и унитазы ополаскивались.

Все было в идеальном порядке. Но почему кто-то построил идеальный дом без окон? Кому это нужно? Забыл, что ли?

И вообще, кто его строил? Строил ли его кто-нибудь вообще? А что если пришельцы…

При этой мысли он похолодел, дыхание перехватило.

Если это пришельцы — все становится на свои места. Ни один человек не стал бы строить два дома посреди дремучего леса. Да это и невозможно практически.

Но пришельцы? Зачем пришельцам строить дома? Или учиться строить дома? Ведь было совершенно ясно, что дома странные, что их строил кто-то такой, кто не вполне знает, как это делается. Наверное, тот кривой дом был первой попыткой. Этот, где он находится сейчас, — уже вторая. Здесь все гораздо лучше получилось, только что окон нет.

Он стоял посреди кухни, потрясенный, боясь поверить, все еще сомневаясь. Действительно, единственный разумный ответ состоял в том — как бы ни трудно было принять его, — единственное объяснение состояло в том, что домики сделали пришельцы. Но отсюда следовал другой вопрос, на который ответить было еще труднее. Зачем пришельцам строить дома?

Он на ощупь пробрался через гостиную в холл и вышел наружу. На поляну легли длинные тени. Верхушки сосен, словно зубья пилы, врезались в багровое вечернее солнце. Нортон поежился от подступившего холода.

Он провел ладонью по стене — ощущение было неожиданное. Присмотревшись, он увидел, что это не сруб: тут не было отдельных брусьев, вся стена казалась единым, монолитным куском, словно из пластмассы.

Он начал медленно отходить от дома, не отворачиваясь от него. Внешне, если не считать отсутствия окон, дом был в полном порядке. Это была почти точная копия тех домов, каких полно в любом пригороде.

Он внимательно рассматривал дом от крыши до фундамента — фундамента не было. С самого начала он этого не заметил; никакого фундамента вовсе не было. Дом висел над землей на высоте в полфута.

«Висит, — сказал себе Нортон. — Висит, в точности как пришельцы. Теперь уже не осталось никаких сомнений в происхождении этих домов».

Он зашел за угол дома. Вон они стоят, пришельцы, словно группа затемненных зданий на центральной площади какого-то футуристического города; нижняя часть погрузилась в сумеречную тень леса, верхняя освещена слабеющими лучами заходящего солнца.

И от них приближался еще один дом, паря примерно в футе над землей, призрачно белея в наступавших сумерках.

Нортон испуганно подался назад, готовый броситься бежать. Дом подплыл и остановился, словно подыскивая место для себя. Потом медленно, величественно придвинулся к двум уже стоящим и замер. Теперь они, все три, стояли в ряд; чуть ближе друг к другу, чем на обычной улице, но очень похоже на улицу.

Нортон медленно шагнул по направлению к третьему дому, и в этот момент в нем зажегся свет. Через окно он увидел внутри стол в столовой, уставленный посудой. Там было стекло и фарфор; и два подсвечника со свечами: подходи и зажигай. В гостиной мерцал экран телевизора, а напротив стояла тахта; по комнате расставлено множество стульев, а возле стены — антикварный шкаф с изящными фигурками под стеклом.

Изумленный, он хотел отвернуться — и в этот момент заметил тени на занавесках кухонного окна. Словно там кто-то двигался, словно кто-то собирал обед, чтобы отнести в столовую, к накрытому столу.

Вскрикнув от ужаса, он бросился бежать к реке, к своему каноэ.

Когда Портер позвонил, дверь открыла Элис. Она схватила его за руку, втащила внутрь и закрыла за ним.

— Я знаю, — сказал он, — что время совсем не подходящее, и мне некогда, но мне очень хотелось тебя увидеть, а увидеть сенатора я просто обязан.

— Папа уже и стаканы наполнил, — сообщила Элис. — Он тебя ждет. Дрожит от нетерпения, хочет узнать, что тебя заставило выскочить к нам посреди ночи. Ты ведь, наверное, по горло в делах государственной важности.

— Дел на самом деле много, — ответил Портер. — Разговоров много. А что из этого получается, честно говоря, не знаю. Ты слышала о моратории на деловую деятельность?

— В последних новостях по телевизору. Папа возмущен.

Но сенатор, когда он вошел к нему в комнату, вовсе не казался возмущенным и встретил его весело и радушно, протянул стакан и сказал:

— Вот видите, молодой человек, мне даже спрашивать не надо. Я уже успел изучить ваши вкусы относительно выпивки.

— Благодарю вас, сенатор. Это мне сейчас очень кстати, — сказал Портер, принимая стакан.

— У тебя было время поужинать? — спросила Элис. Он посмотрел на нее, словно удивился вопросу.

— Ну так как же? Ужинал?

— Ты знаешь, забыл, — сказал Портер. — Мне было не до того. Из кухни что-то приносили наверх, но в тот момент я был занят с прессой, а когда вернулся, все уже съели.

— Так я и думала, — вздохнула Элис. — Как только ты позвонил, я сразу сандвичей приготовила и кофе сварила. Сейчас что-нибудь принесу.

— Садись, Дейв, — сказал сенатор. — Сядь и расскажи, что у тебя на душе. Неужели я чем-то могу помочь Белому дому?

— Вероятно, можете, — сказал Портер. — Но это вам решать. Заставлять вас никто не намерен. Захотите или нет — вам решать, это дело вашей совести.

— Вам, наверное, нелегко пришлось, — предположил сенатор. — Да и сейчас несладко. Не скажу, что согласен с президентским мораторием, но что-то делать надо, я понимаю.

— Мы не очень представляли себе, какова может быть мгновенная реакция, и побаивались ее, — сказал Портер. — Эта передышка даст здравомыслящим людям время подумать, чтобы не впадать в панику.

— Доллар полетит к чертям на всех иностранных биржах, — произнес сенатор. — К завтрашнему вечеру он может превратиться в бумажку, что бы мы тут ни предпринимали.

— С этим мы ничего поделать не можем, — сказал Портер. — Но если у нас будет шанс выиграть пару раундов здесь, дома, то доллар снова пойдет вверх. Так что настоящая опасность не на заморских биржах, а у нас: Конгресс, пресса и общественное мнение.

— И вы хотите с ними управиться, — добавил сенатор. — По-моему, здесь годится только один способ. Не отступать. Не поддаваться.

— А мы и не собираемся, — угрюмо сказал Портер. — Мы не намерены жалеть, что неправильно себя вели. И никаких извинений не будет.

— Это мне нравится, — кивнул сенатор. — Я могу не одобрять многое из того, что у вас происходит, но такое проявление мужества — это хорошо. В том положении, в котором мы очутились, правительству нужна крепкая сердцевина.

Элис принесла тарелку с сандвичами и чашку кофе, поставила их на стол перед Портером.

— Ешь. Даже не пытайся разговаривать. Разговорами займемся мы с папой. Их у нас много.

— Особенно у моей дочери, — уточнил сенатор. — Из нее так и сыплется. Для нее подобное положение дел вовсе не бедствие, не то что для нас. Ей кажется, что в этом шанс для нового начала. Вряд ли надо говорить, что я с ней совершенно не согласен.

— Ты ошибаешься, — сказала она отцу. — А ты, — обратилась она к Портеру, — наверное, думаешь так же? Вы оба ошибаетесь! Быть может, это самое лучшее из всего, что когда-либо случалось с нами. Это может нас встряхнуть. Влить струю здравого смысла в наше национальное сознание. Избавить нас от технологического синдрома, который управляет нашей жизнью вот уже больше ста лет. Покажет нам, что наша экономическая система слишком чувствительна, слишком неустойчива, потому что основана на фундаменте, который с самого начала никуда не годился. Что есть и другие ценности, кроме бесперебойной работы машин…