– Тогда давайте играть в демократию.
– Я с тобой не буду ни во что играть, презренный носитель гнусного щита! Сойди с седла и вступи со мной в поединок! Боги и твой оруженосец свидетели – я оставлю тебе жизнь, когда оскорбление будет смыто твоей кровью.
– Не, ну правда же. – Бинго развел руками. – Я никого из вас бить не хочу, ты хочешь обоих, а дварф тоже всех отказывается. Двое против одного – мы победили, никакого тебе битья, обломись, стервоза.
– Тебя бить я никогда не отказывался. Так что тут нас двое против одного!
– Да вы чё, совсем белены обожрались? Больше не буду тобакко добывать, он тебе мозги набекрень сворачивает.
– Либо ты слезешь, либо я буду иметь честь атаковать тебя как есть, – процедила рыцарша зловеще, показушно прикидывая меч к плечу.
– Ладно, ладно, только гранд-лося не пугай. Он же со страху такого навалит, что мы оба по пояс увязнем!
Бинго нехотя сполз на землю, потянулся было к мечу на седле, но покосился в сторону рыцарши, которая ростом была меньше этого самого меча, и оставил его на месте. Вышел на ровное место, со вздохом повел плечами и замер напротив разъяренной воительницы, сжимая и разжимая кулаки.
– Бери меч, трус! – потребовала рыцарша свирепо.
– У меня от него мозоли.
– Думаешь, я не зарублю тебя безоружного?
– Да я не шибко и безоружен. У меня вилка есть. – Бинго вытащил из-за спины краденую вилку. – С тебя как раз хватит.
– Эй, Бингхам! – окликнул дварф голосом безмятежным, как небо перед грозой, – ты имей в виду...
– Да закрылся бы ты, борода. Помощи от тебя, как я погляжу, никакой, а поучения оставь для тех, кому они надобны.
Дальше все произошло очень быстро, и только наметанный Торгримов взгляд ухватил все, что произошло, в тонкостях. Рыцарша стремительно бросилась в атаку, меч рассек воздух, устремляясь к гоблинской голове, а Бинго непринужденно шагнул в сторону, левой рукой перехватил железную длань и завел ее, слегка выворачивая, в сторону. Правая его рука стремительно метнулась вперед и вверх, вбивая вилку между пластинами плечевого сочленения, – Торгрим одобрительно крякнул, не видя подробностей, но чутьем опытного бойца поняв по длине взмаха и удивленному оханью рыцарши, что до тела страшное Бингхамово оружие не добралось, зато намертво заклинило доспешный сустав. Бинго легко докрутил свое танцевальное па, и через миг они с противницей вновь оказались друг против друга – только ее правая рука застыла наотлете, а меч перекочевал в гоблинскую лапищу.
– Крови ей, – ворчливо пробурчал Бинго, небрежно взвешивая меч в руке. – Ишь, кровожадина. Ладно, вот тебе...
И, скорчив страдальческую гримасу, чиркнул лезвием по пальцу. Тонкая кровяная струйка брызнула рыцарше на панцирь.
– Ты б его поточила, что ли, да и отполировать не мешает. – Бинго брезгливо встряхнул меч и перебросил его Торгриму. Дварф поймал оружие и нацепил на седло рыцарского коня, пряча в усах счастливую ухмылку. Порой совсем уж из себя выводит этот гоблин, но в раз иной, нельзя не признать, обнаруживает такой стержень, какой и в некоторых дварфов вколотить не помешает. Поневоле начнешь понимать тех чудиков, которые в грязи роются, пытаясь найти крупицу золота... иногда, глядишь, и там неслабый самородок проклюнется.
– Мне от тебя одолжений не нужно, – дрогнувшим голосом объявила рыцарша. – И я с тобой еще не закончила!
– А вот мне с тобой боле делать нечего, если, конечно, ты танцу семи железных вуалей не обучена, – огрызнулся Бинго. – Брысь с дороги и езжай по своим делам, победой хвастаться. В иной раз захочешь поратоборствовать – тренируйся на кошках, а к нам приходи с большими мужчинами, которых борода сможет отметелить, не терзаясь муками совести.
– Всегда к вашим услугам. – Торгрим этикетно поклонился. – Для такого дела даже постираться постараюсь.
– Чтоб ейным мужикам больше нравиться?
– Чтоб им не так стыдно было стать отметеленными.
– Сэр Бингенштауфен! – В голосе рыцарши отчетливо проклюнулся зародыш рыдания. – Я... я хорошо запомню, что здесь произошло... и ваши слова... и... и... Обещаю вам, мы еще встретимся, и к этой встрече я подготовлюсь!
– Правильное решение. – Бинго дружески потрепал ее по железному плечу. – Длинное платье, глубокий вырез, всякий этот, как его... макийаж. Буду весь твой, если, конечно, под этим шлемом не удод болотный.
– И вы не хотите узнать даже мое имя?
– Зачем еще? Все равно не запомню. Много вас, мимоезжих, меня бить покушается.
Бинго втянулся в седло и, помахав на прощание, пустил Рансера размеренным шагом. Торгрим же подошел к рыцарше и потянулся к вилке.
– Сама справлюсь, – быстро отрезала она, отворачивая пораженное плечо.
– Когда свиньи полетят. – Торгрим безо всякой деликатности поймал ее за руку, развернул и взялся за вилку. Доспех попался очень хорошей работы, пластины подогнаны одна к одной, как только распустяйский гоблин ухитрился попасть точно в стык, куда и песок забиваться не должен! Да еще с такой силищей, что Торгриму пришлось дважды перехватываться, прежде чем коварное оружие, скрежеща по металлу, выползло из ловушки. – На, возьми на память. Он бы и извинился, да не знает, как это, так что за него я извиняюсь.
– Я не нуждаюсь в извинениях!
– Это уж точно, из извинений шубу не выкроишь. В чем ты нуждаешься, так это в душевном спокойствии, девушка. А мечом ковыряя встречных, ты его не добудешь, это уж я говорю по личному опыту.
– И в уроках я тоже не нуждаюсь!
– А в чем же нуждаешься?
– Не твое дело, навозный бородач!
– Похоже, в хороших манерах. – Торгрим миролюбиво хмыкнул. – Ну и ладно, об этом пускай твои родители заботятся, а то никто замуж не возьмет... Разве что сказочного принца, ждущего в высокой башне, выкрадешь и насильно на себе женишь, и будете вы добра наживать и со всяким встречным, кто с гербом, мечами заигрывать. Удачи тебе, сэр женщина, и легкой дороги.
Мерно трусящего Рансера пони догнал через пару минут. Бинго с несчастной рожей обсасывал порезанный палец.
– Ты ей сказал, что мечи чистить надо? – страдальчески вопросил он Торгрима. – Эдак не пришлось бы руку потерять от зловредного загноения.
– Это дело оруженосца, а она, вишь ты, одна как перст.
– Неудивительно, при таком-то характере.
– Да уж ты сам как будто цветок душистых прерий.
– И чё теперь? Думаешь, надо было ее с собой ангажировать, пообещавши, что получит возможность нас зарезать на привале?
– Рыцари на привале не режут. Да, кстати, пока не забыл – не думал, что когда-нибудь скажу такое, но разобрался ты достойно.
– Да я-то чего? – Бинго сплюнул кровь на обочину. – У меня сестер трое, да соседские еще, не научись с ними обращаться – разве бы в люди вышел? Убивать их нельзя, хотя порой очень хочется, поддаваться им тоже нельзя, ибо тут же затопчут. Вот с кем ни в какую совладать не умею, так это с болотным троллем! Он мало того что здоровый, как гора, так еще и верткий. А женщины, рыцари, серые кряквы и умертвия – это все шуточки.
– Но чтоб ты не зазнавался, укажу тебе, что если бы не твой щит – она бы вовсе с нами не связалась!
– В самом деле так думаешь? Которые намерены подраться, да так, что не отговорить, они завсегда повод найдут. Ты, к примеру, пахнешь так, что оскорбляешь обоняние ее гордого скакуна...
– Прекрати на вонь намекать! Это по твоей милости меня навозом осыпало!
– А у меня, если угодно, вид невосторженный, поди за такое не тресни.
Торгрим пожал плечами, снова подсунул увеличительное стекло под солнечный луч, возжигая потухшую было трубку.
– Все может быть, но все же занавесил бы ты щит. С таким лозунгом ты и самого миролюбивого против себя восстановишь.
– Чихал я на миролюбивых, а лишних движениев совершать не буду. Я уже рассказывал, что Гого в детстве лекари поставили синдром гиперактивности? Бегал то есть как шебутной с вилкою в жопе, все хватал, всех пихал, то сядет, то встанет, то прыгнет в кусты, то нырнет в камин... Только время его и вылечило, да еще божественное троллиное вмешательство. Когда папаша его Амбалу справил на стажировку, того быстро задостало, что вокруг такое бегает, все ломает, так он Гого взял за шкирман и засунул по горло в бочку с элем. Эль-то наш такой, что его грызть приходится! Посидел Гого полдня, не в силах ни рукой ни ногой шевельнуть, и ему внезапно понравилось, а то ли снизошло просветление, когда Амбалов приятель Берсерк ему башку отвинтить попытался, за крантик принявши. С тех пор повелось считать, что муж достойный несуетлив и клал на все, а который мельтешит – тот как есть недоросль глупый.
