– А все потому, что правильного момента выбрать не умеете. Не хочешь – не верь, тогда я и про то, как однажды залез в гарем дэмальского шейха, не стану рассказывать.

Бинго гордо задрал нос и ускорил шаг, так что Торгриму пришлось его догонять почти что бегом.

– Про гарем и про то, каким знаком тебя там пометили, мне и впрямь ни к чему, а про дракона – у меня интерес профессиональный! Не верить тебе повода не имею, туповат ты, чтобы складно врать. Но как, как же можно убить дракона обычным камнем?! У него что, есть какое-то слабое место, о котором сотни поколений драконоборствующих дварфов не ведают?!

– Может, и есть. – Бинго беспечно пожал плечами. – Мне-то на кой? Я так, в контур метил. Ты думай, думай, борода, – мне ты запретил, но сам-то не стесняйся. Я скажу, как близко подберешься к отгадке... горячо-холодно. Где этот «Ресторацио»? Пиво-то я этим охламонам сгоряча оставил, а уже давно хочется!

– Пока холодно, – буркнул Торгрим обиженно. – Там дальше налево. Что, так уж трудно правду сказать? Или это противно твоему обыкновению?

– Правду-то говорить на ровном месте? Еще как противно! Никакой народ, мне известный, таких вот правдорубов не терпит в своих рядах, непременно старается загноить всяким доступным способом. Незавидная участь!

– А у нас правда в чести! Мы, дети Морадина, честны и прямы, если уж кому откажем в соискании, то впрямую и наотрез, а не вот так – гадай сам.

– Это ли честное поведение – хвастаться своими народными ухватками, а чуть я начну их обсуждать – враз трясти примешься, как грушу! Что бы про вашу честность дуэргары сказали?

– Даже дуэргары не имеют повода упрекнуть дварфов в праздном бесчестии! Военные хитрости не считаются, ибо нарочитая диверсия не суть противное вранье, как и финт в схватке не суть неправда, а сугубо удар по бдительности!

– То есть врать, чтобы убить в спину, – можно и правильно, а прихвастнуть или там дорогу показать наобум – великий позор?

– Против врага всякое можно, а со своими честность – первое дело! – Торгрим ощутимо побагровел, даже осветил вокруг себя пространство яростным алым полыханием.

– Это ты загнул! Да признайся я Мастеру Боя Громелону честно и без прикрас, кто по ночам ссыт ему в сапоги, думаешь, мы бы с тобою тут сейчас разговаривали? Какие там ни свои, а сапоги завсегда превыше честности.

В сумерках поодаль метнулась тень, и Бинго инстинктивно в ту сторону покосился.

– Это нас никак грабить собираются?

– Меня уже собирались, после того как кошелем позвенел, внося предоплату, – запоздало проинформировал Торгрим. – Прямо не знаю, то ли у них в гостевом зале наводчик сидит, а то ли вообще на всех бросаются, которые оттуда выходят.

– Живые остались?

– И даже все. Я ж не гоблин какой, чтобы в угоду душегубским инстинктам против себя весь город настраивать! Нам ехать поутру, а случись разбирательство, кто тут по ночам людей крошит, скоро не выберемся.

– Дальновидный ты, – позавидовал Бинго. – Я б сперва убил, потом плакал. Нет, сперва бы убег в панике, потом бы вернулся и убил – вот как ты завещал, по-благородному, в спину, а уж потом... Это оно и есть?

Картина за ближайшим углом открылась живописнейшая – в промежутке меж стенами соседних домов, куда Бинго едва ли протиснулся бы бочком, нашлась куча-мала из копошащихся человеческих тел, с торчащими во все стороны руками, ногами и шляпами.

– Оно, – согласился Торгрим. – Уже почти что распутались. А ну-ка, для профилактики... – И могуче пнул ногой куда-то в середину кучи. Куча ответила сдавленным воплем и разноголосыми стенаниями и осела, словно оползень.

– Вот видишь, они к тебе по-честному, мол, отдавай деньги, а ты с ними немилостиво, – не упустил случая поддеть дварфа Бинго, нагнулся к куче и вытащил из нее полосатый колпак. – Этих-то ты за мирное население не сочтешь? Вертаться с полдороги и возвращать не заставишь?

– Да хоть штаны с них поснимай.

Куча протестующе загудела – вероятно, штаны были дороги незадачливым грабителям как память. Бинго снисходительно хлестнул наугад колпаком и вернулся на маршрут.

– О чем бишь мы? О честности?

– Отставить о честности! Признавайся: ты дракону в зев угодил? Так, что он подавился и задохнулся?

– Не-а. Да и разве дракон через глотку дышит? У него ж жабры.

– Верно. Ведь можешь сказать, не совравши, чистую правду!

– Ну так то правда общеобразовательная. От нее никому никакой пользы, а стало быть – мне никакого вреда. Гадай дальше, развивай воображение.

«Ресторацио» оказался обширным домищем с расписными ставнями и резными перилами, чем Бингхаму чрезвычайно понравился и вызвал научный интерес: если сломать пару столбиков, подпирающих навес над крыльцом, рухнет ли навес на голову ломателю? Но дварф приглашающе открыл дверь, изнутри густо пахнуло мясным, жареным и хмельным, и ноги сами собой внесли Бинго внутрь, к пышущему жаром камину, добротной дощатой мебели и паре пышных девиц в форменных нарядах с длинными юбками, глубокими вырезами и большими подносами. Сонный конюх еле успел поймать брошенные поводья.

– Вот так я всегда и понимал хороший постой, – сообщил Бинго блаженно, не то к Торгримову шлему обращаясь, не то к ближайшему пузану в расшитом камзоле, что хлебал вино из большого посеребренного кубка. – Чтоб, значит, тепло было, мухи не кусали, давали жрать от пуза и не забывали про иные важности.

И от души цапнул ближайшую официантку пониже спины, за что награжден был кратким взвизгом и подносом по физиономии.

– Эй, господин хороший, у нас тут не балуй! – прикрикнул из-за стойки пожилой дядька в щегольском берете. – Девушки сугубо для подачи на столики, ежели чего еще надо – так это сходи на западную окраину, там не ошибешься.

– Недосуг мне туда-обратно хаживать, – огрызнулся Бинго, потер пострадавшее ухо и, нимало не расстроившись, плюхнулся за свободный стол. – Мы, художники, народ хрупкий и мятущийся, нас порою ветром сдувает, так что извольте относиться трепетно, а то от тяжких очучений и немыслимых переживаний творить начну!

– Чего творить? – насторожился дядька и на всякий случай натянул берет поглубже на уши, чтобы не смело в процессе.

– А это как получится, – безмятежно объяснил Бинго. – Таланты мои обширны, и несть им числа и пределу! Режу по всякому...

– По дереву, по камню, – спешно уточнил Торгрим.

– ...отливаю будь здоров...

– Из меди, бронзы, а может, еще и из драгоценных металлов... наверное, ибо никто ему их не доверяет.

– ...могу на раз разрисовать любую...

– Стену. Прекрати хвастаться, здесь у тебя едва ли чего закажут.

– ...а также являюсь видным специалистом по редким видам инородного искусства – троллиным топотушкам, эльфийскому боди-арту и гномской бар-мицве.

– Ты ж сказал, что с приличным рыцарем будешь, – укорил дварфа берет. – Насчет этих деятелей от искусства не договаривались! Они всегда больше пачкают, чем заказывают, а потом еще с них поди слупи плату!

– Я ж тебе заплатил вперед! – возмутился дварф.

– Заплатил, да. За ночлег и кормежку для вас и лошадей. Но ежели он чего попортит, а эта же богема не может без того, я вам дополнительный счет выставлю!

– Нас этим везде пугают, – отмахнулся Бинго. – Я уж привычен себя сдерживать... хотя порою и нелегко. Но вот ежели кормить будете плохо или там в пиве таракана изловлю – то не сетуй, я тебе сам выдвину встречный иск!

И огляделся в поисках таракана для создания прецедента, но, как назло, «Ресторацио» был от посторонней живности давно и надежно избавлен.

Обмен любезностями состоялся, строгий хозяин и развязный гость разошлись по углам и погрузились каждый в свое занятие. Носитель берета приступил к аккуратному, дабы не пролить ни капли, нацеживанию вина из бочки в стеклянные графины, составлявшие особый шик заведения; Бинго же приступил к трапезе, на самом старте решительно завладев преимуществом перед замешкавшимся дварфом. Брызги здешнего фирменного соуса разлетелись по всему залу, вынудив пару припозднившихся купцов спешно свернуть манатки и удалиться в номера. На редких, но метких зубах гоблина с хворостяным треском пошли в перемолку мелкие птичьи косточки – знал бы хозяин, какое чудо придет, так барана бы пустил в разработку, а всех щеглов и соловьев Бинго нахально заглотал, не распробовав. Девам, то и дело подносившим добавки, гоблин пытался строить глазки, не переставая жрать в три горла, брызгаясь притом слюнями, пуская протяжную отрыжку и запихивая сальным пальцем в ноздрю прущие на выход сопли. Почему-то брутальная мужественность не возымела должного действия – подавальщицы гадливо морщились и старались обходить дорогого гостя по широкой дуге.