– Лучше объяснять, что в городе Прузене нет более ни одного приличного постоялого двора, потому что гоблорд Бингхам воспринял счет как личное оскорбление?

– Такая быль молодцу не в упрек. Я ж просил у усатого подорожную, чтоб все расходы на счет казны относили. На нет и суда нет, приходится крутиться, чтоб и не опозориться, и не разориться. Гляди-ка, вон кувшин нарисован!

Бинго натянул узду, придерживая коня, и мощно прокашлялся, привлекая внимание отливающего на стену человека в поношенном камзоле.

– Эй, внизу, да не иссякнет твоя струя, что внутри, свободно ли?

– Ик… не сказать, чтоб свободно, – ответствовал трудящийся рассудительно. – Нашего брата собралось – вот не знал, что столько нас в Аракане водится.

– Небось думал, один такой умный – картинки малевать, покуда остальные землю пашут да на войне сражаются?

– Ик… так и думал. – Художник завершил излияние, картинно встряхнулся всем телом, подтянул штаны и оборотился, явив худое юное лицо с тщательно ухоженной бородкой-клинышком. – Ого, каков конь! Не желаете ли заказать конный портрет или даже статую?

– Статую? – насторожился дварф. – С каким материалом работаешь? Гранит, мрамор или, может, отливка в бронзе?

– Ну, по сути, еще ни с каким не работал. – Художник печально вздохнул. – Отсутствие спонсорской помощи, дороговизна материалов, недостаток опыта... Но я учусь, лепил из глины солдатиков, вся моя деревня ими восторгается, и даже соседский барон заказал себе армию для стратегических нужд – ролеигрового моделлинга, только я не знаю, что это значит, судари мои. О, простите мое невежество, это пиво во мне вызывает хвастовство... меня зовут Филион, я, как несложно догадаться, художник.

– То-то вижу, как фигурно стену уделал, – пробурчал Бинго. – Хочешь заказ, Филион?

– Хочу, сударь! Изволите натюрморт, портрет или, может, пейзаж?

– Мне надобно на щит нанести герб и девиз. Причем к утру, ибо завтра нам спозаранку в путь, а в пути без герба тяжко приходится, всяк прицепиться норовит и обидеть сироту.

– О, геральдическая роспись! Вы делаете мне честь, сударь, и мне даже неловко, что наше знакомство началось столь... непринужденно.

– Так возьмешься или мне кого другого поискать?

– Берусь конечно же! Металл на финифть, финифть на металл, горностай и белка. – Филион закатил глаза, перебирая в уме шапочно ему известные правила гербостроения. – Да, сударь, к утру исполню, только надо будет посушить еще какое-то время. Что в поле?

– Пшеница, еще рожь иногда, а однажды слыхал, что береза стояла. – Бинго озадаченно оглянулся на Торгрима за поддержкой, но дварф, коварно ухмыляясь, развернул пони и поехал прочь. – Ты чего мне втираешь, рисователь? При чем тут поле?

– Я хотел спросить, сударь, что должно быть изображено на гербе.

– Э-э-э... Торгрим?..

– Сам, сам. – Торгрим махнул ладонью. – Я покуда прокачусь дальше по улице, посмотрю, где бы нам самим остановиться. Никуда не девайся с этого самого места! Или, по крайней мере, следы оставляй.

– Ну, как скажешь. – Бинго недобро ухмыльнулся и подмигнул Филиону. – Это ж ему со мной ехать. Рисунок, говоришь...

– И девиз, сударь. У меня каллиграфический почерк, что очень удачно, поскольку девиз на щите рыцаря – это, почитай, его приветственная речь, обращенная к каждому встречному! Лучше, если она выглядит внушительно и легко читается.

Бинго призадумался на краткий миг и почти сразу же расплылся в широкой ухмылке. Снял с седла щит из оружейной Амберсандера и кинул его в руки художнику, а следом и сам спрыгнул наземь.

– Зайдем-ка, чтоб не всухую обсуждать искусство, – предложил он, пошарил за поясом и выудил еще одну утаенную от Торгрима серебрушку. – Только лосей привяжем, а то бегал я тут за одним, такого навидался...

Дварф вернулся через полчаса, заглянул в таверну и обнаружил там картину как минимум неожиданную – Бингхам и Филион в окружении доброй дюжины завистливых художников и, главное, почти полного пивного жбана сидели над щитом и черкали по нему мелками. Гоблин, по своему обыкновению, упрел и то и дело смахивал со лба обильный пот, а юный живописец то краснел, то бледнел, доказывал что-то, тыкал перстами в самые разные стороны и вообще, похоже, пытался как-то спорить. Торгрим помимо воли хмыкнул – по себе уже знал, каково пытаться Бингхама переубедить.

– Пошли уже, сэр рыцарь, – потребовал дварф ворчливо. – Не мешай художнику творить. Я обследовал здешние постоялые дворы и даже внес предоплату в столь вожделенном тобой «Ресторацио», ибо в остальные войти так и не смог – столько там всякого отребья.

– Ну и пойдем. – Бинго отбросил мелок и поднялся с лавки. – Понял меня, Филион? Чтоб все было, как заказано, иначе ни гроша не получишь, еще и сам щит о тебя изломаю.

– Обидеть художника может каждый, – с печальной гордостью посетовал живописец.

– Это меня каждый, а тебя даже я.

– Сударь, я в последний раз заклинаю...

– Чур меня! Своих солдатиков заклинай, чтоб ночью барона изводили топотом. А я точно знаю, чего хочу.

– Амазонку на щит? – догадался Торгрим, когда дверь покидаемого «Бездонного кувшина» хлопнула за их спинами, отрезая возбужденный гвалт дорвавшихся до кувшина художников.

– Пальцем в небо, дружище. На шиша мне амазонка на щите, от меня отвернутом? Я ж ее видеть не буду!

– Но я-то буду.

– О! Ну, тогда надо тебе тоже щит завести и вот на него как раз амазонку. Мы сошлись на двух монетах за работу, имей в виду.

– Ого ж. За два серебряка можно купить цельный щит, да не деревянный, а железный, с уже готовым гербом!

– Абы какой герб мне ни к чему. – Бинго гордо шмыгнул носом. – Уж заводить, так герб правильный, отражающий, так сказать, мою внутреннюю сущность... умеют красиво говорить эти изобразители! Филион и за одну брался, но только свою какую-то ерунду – единорогов там, львов, леопардов, кресты и башни. А который мне надо – поначалу отказывался, упирал на то, что под такою работой и подписаться не решится, а стало быть, ее не включить в портфолио... что такое портфолио?.. видел портфелио – с ним один гном-бухгалтер ходил, такой мешочек плоский кожаный... В общем, огляделся, увидел, сколько вокруг этих, как он их назвал... стяжателей-конъюнктурщиков, и согласился на любой каприз за двойную цену.

– Это что ж ты ему такое заказал?

– Латную перчатку. Такую видал у одного железнобокого, внес кое-какие поправки, чтоб точнее отражала внутреннее все.

– А что в ней такого ужасного?

– Занги его знает, чего он такой нервный. Может, били его такими перчатками. Мне чего? Как говорил тот, в чьей шляпе ты щеголяешь, легко пришло, легко уходит, а герб – он надолго останется, вот как татуировка.

Бинго задрал оплечье и продемонстрировал своего дракона – в сумерках, правда, видно было неважно, а освещены прузенские улицы были очень фрагментарно, но дварф разглядел и даже присвистнул с уважением, оценив мастерскую работу.

– Что сие значит?

– Дракона победил.

– Что, вот ты? Насмешил до смерти?

– Нет, почему же – упупил физически.

Торгрим остановился как вкопанный.

– Слушай, ты не завирайся. Я драконов видал, мы на одного как-то всем кланом ходили, страсть сколько народу полегло, прежде чем наши катапульты его одолели! Одному против дракона делать нечего!

– А я вот одолел, и ничего.

– Мечом-кладенцом?

– Каменюкой.

– Скалу на него уронил?

– Да нет, нормальный такой булыжник, с твою вот голову. Поднял, бросил, вся недолга.

– Да что ж ты врешь-то?! Дракон от такого и не почешется!

– Мой и не чесался, просто умер.

– Уже при смерти, что ли, был?!

– Мне показался вполне здоровым. – Бинго сокрушенно вздохнул. – Почему тебе во все нос сунуть надо? Не можешь просто поверить?

– В такое – не могу! Я дракона видел вот как тебя, у него когти в толщину больше были, чем я в высоту, мы в него бревнами из тридцати катапульт стреляли, яда извели дюжину бочек!