– Погоди-ка, сэр Бингфрид. Пошлину-то уплатить придется!
– Ах да! – Бинго устало склонил голову, и из шлема под ноги обалдевающим молодцам выпрыгнул заблудившийся опенок. – Сколько, говоришь, с нас?
– Рыцарь, этот, два коня, слон и ослик… – Старший сделал вид, что считает по пальцам одной руки, несколько раз их методично согнув и разогнув. – Два золотых.
– Два?
– Два.
– Золотых?
– Золотых, да. Можно серебром по курсу... по нашему, внутреннему, – один к семнадцати.
– Вот так бугенваген.
– Ну, мы ж оба знаем, что настоящему рыцарю деньги – тлен, и за подвиги награждают хорошо, а голодранцев в наших краях, как изволишь видеть, не сильно поощряют. Типа, не умеешь заработать – нечего шляться!
– Прямо как у этих. – Бинго потыкал в дварфа пальцем. – Слышь, бугенваген?
– Чё я слышать должен?! – взъярился Торгрим так, что ворот затрещал на вздувшейся шее. – Чё как у этих?!
– Бугенваген, говорю.
– Вот здесь ты у меня со своим буген...
– Я говорю: БЕЙ ИХ, борода!
И, не надеясь более на заторможенный разум буге... дварфа, сэр Бингфрид вступил в сражение сам, не имея ни малейшего желания проверять, не найдется ли в фонде предприятия суммы, достаточной для полюбовного разрешения конфликта[6].
Торгрим был воином до мозга костей и упрашивать его включиться в драку было не нужно (не заморочили бы голову – первый бы поспел!), но тут и он челюсть отвесил – от трепливого и, по собственному признанию, трусливого гоблина он не ожидал явленной прыти. Первым делом Бинго аккуратно накрыл правой рукой сомкнувшиеся на эфесе меча пальцы старшего дружинника, а левой отвесил ему что-то вроде легкого подзатыльника, скидывая с головы противника капеллину. Железная тарелка увесисто ухнула под ноги собеседникам, и гоблин, разогнав тело усилием живота, влепился в не защищенный более лоб дружинника тяжеленным шлемным ведром. Развернулся и тут же угостил сапогом промеж ног второго ближайшего – бедолагу подбросило на уровень Рансерова седла, так что, пока он взлетал, Бинго успел под него пододвинуться и жахнуть вдогонку апперкотом. Выше, к Торгримову несказанному удивлению, тело уже не взлетело – зато словно зависло в воздухе, изломилось, подобно тряпичной кукле, в том месте, куда угодил кулак, и вылетело из низких сапожек. Длинный меч тоже выскользнул из ножен, но ему гоблин не дал упасть – подхватил левой рукой и мощным росчерком на уровне глаз заставил отшатнуться троих уцелевших.
Далее смотреть Торгриму сделалось недосуг, потому что тело его уже действовало без участия глаз – схватить секиру, податься вперед, оставляя обоз позади; поскольку ноги коротки, а прыгать неконтролируемо не возжелалось, сделал длинный затяжной кувырок, из которого вышел в боевую стойку прямо напротив крайнего левого, что как раз тянул меч из ножен. Топор привычно скользнул наискось вверх, срубая кисть, затем тычком выбросился вперед, затыкая оголовком раззявившийся рот дружинника. Не успел подумать, что дальше, а глаза уже выцепили среди деревьев еще две кольчужные фигуры. Неудивительно, у этих засечных хлопцев такой распорядок, всегда в рукаве пара тузов, как правило, с самострелами. Бежать к ним среди деревьев показалось идеей глупее не придумаешь, так что дварф смачно крякнул и запустил в того, что поближе, секиру, закрутив ее так, что воздух прорезало сплошное стальное колесо. Зная заведомо, куда и как оно покатится, дварф улучил момент бросить взгляд в сторону Бингхама. Тот успел схватить с седла свою палицу, а от меча так и не избавился, так что теперь орудовал одвуруч – да так, что два его противника отступали мало не бегом. Вот так сюрприз! То он ноет и скулит, как белошвейка в коровнике, а то рубится с такой прытью, что лучшие турнирные бойцы не угонятся.
Сухой щелчок тетивы почти совпал с сочным хряском входящего в череп топора, но Торгрим его услышал и энергично откатился назад через голову. Такова уж дварфийская боевая манера, использующая преимущества фактуры наилучшим образом – хоть ходи, хоть перекатывайся, все едино. Правда, гоблин засмеет, но он и на ровном месте в карман не полезет. Болт пронесся где-то вверху, со стуком впился в дерево через дорогу, а Торгрим завершил перекат и с низкого старта бросился сломя голову на разрядившего свой арбалет дурня. Тот успел заполошно оглянуться на напарника, которому секира раскроила голову и пригвоздила к стволу большущего бука, но и у того самострел был разряжен – болт сорвался и ушел в землю, когда оружие вывалилось из омертвелых пальцев. Побелев от страха, стрелок все же исхитрился потянуть из ножен меч, но лезвие так и не успело покинуть ножны – дварф с разбегу выстрелился головою вперед, словно из катапульты, и влупился в грудь незадачливого дружинника с силой дварфийского же гидравлического тарана. На макушку обильно плеснуло теплым и отвратительным, а за спиной коротко захрипел кто-то... совсем негоблинским голосом – Торгрим не смог впопыхах определить, досадно ли это или радостно. Он перекатился, оставив тело жертвы корчиться с раздавленной грудной клеткой, одной рукой цапнул за рукоять свою секиру, торчащую из дерева, с натугой ее выпростал и наконец обернулся посмотреть, что к чему.
Бинго как раз загонял последнего дружинника в плотный малинник. Вояка уже потерял щит, мечом еще отмахивался, а гоблин сердито пыхтел из шлемных дырочек и промеж вензелей, выплетаемых клинком и палицей, пинал супостата ногами чуть повыше коленей. Похоже, ноги бедняге уже не служили – он шарахался совсем панически и, по всему, охотно бы сдался, кабы видел такую возможность.
Надвинувшегося со спины дварфа он не заметил вовсе, да и удар плашмя по затылку едва ли осознал, а Бинго, увернувшись от пролетающего тела, зловредно наподдал ему под зад палицей и, залихватски провернув оба орудия, завалил их на плечи.
– Славный вышел бугенваген, – заметил он самодовольно. – И слово, вынужден признать, не такое уж неудачное.
– Чтоб я его больше не слышал! – рявкнул Торгрим, ощущая, как под пальцами трещит и проминается древко секиры. – Ты ж вроде говорил, что драться не любишь?
– Не люблю, – подтвердил Бинго истово.
– И боишься?!
– Страсть как боюсь.
– И бегаешь от боя всячески?!
– Ну, не всячески, а когда только можно. Сейчас вот несподручно было.
– А что за буген... – тьфу ты! – что за бойню устроил?! Так-то, по-твоему, трусоватые неумехи в бою должны?..
– Трусоватые – точно так, а про неумение я вроде не врал. – Бинго смущенно прокрутил обоими своими орудиями по восьмерке. – Не видал ты нашего Мастера Боя, чтоб ему, паскуде, пиво вовек пить только жиденькое араканское! Все детство загубил этой хренотой – упал-отжался, укол-парад, снял-надел, уширо-маваши... Мне, может, летать было охота, да разве ж за летание он бы перестал бить ногами?
Торгрим непонимающе потряс головой:
– То есть у вас всех равно готовят, а потом из таких, как ты, еще и воинов выращивают?
– Ну, меня-то, по счастью, отбраковали на раннем этапе.
– Идиотская система. Зачем же принуждать к воинскому делу тех, кому оно не по сердцу? Дело жизни должно быть в радость!
– И я, и я так всегда говорил! Все тупой Гого виноват – завещал всем своим потомкам быть воинами, потому как все остальные профессии понимал как разновидность этой, генеральной. Лесоруб – воин по елкам, рыбак – воин по рыбам, целитель – убийца в белом халате... Мне б ущельным родиться, да не таким громозекой, а чахлым да пронырливым, ух бы я развернулся!
В запале Бинго выписал мечом совсем уж замысловатый узор (за такое исполнение приема «Спускаюсь с горы наперегонки с камнепадом, попутно пленяя встречную пастушку» памятный Мастер Боя Громелон выдрал бы нерадивцу все без исключения конечности и воткнул бы обратно в произвольном порядке, но дварфа впечатлить хватило) и запустил клинок в небо. Торгрим напрягся было, но меч вернулся безвредно, угодивши лезвием в соседний муравейник и уйдя в него по самое перекрестие.
