Занятия по комплексу движений (таолу) и дыхательной гимнастике (цигун) проходят отдельно и отдельно же оплачиваются. На занятиях по таолу инструктор-китаец спрашивает нового ученика, глядя ему в глаза и искренне улыбаясь: «Пятница цигун придешь?» Ученик, польщенный особым вниманием к своей персоне, отвечает с широкой улыбкой: «Конечно, приду!» «А я нет! — отвечает инструктор, все так же широко улыбаясь. — Водка пить пойду!» Оказывается, в китайском консульстве банкет, собирают всех китайцев, какие только есть в Питере, — только что присоединили Гонконг. Через полгода снова «Водка пить пойду!»— присоединили Макао. Теперь ждут, когда за Тайвань будут «водка пить». А дальше? «Серьезный, кстати, вопрос».

— А что енисейские кыргызы? — спросил Андрей, осторожно подводя лодку к отмели.

— Енисейские кыргызы до нынешнего времени, то есть до второй половины семнадцатого века, остаются данниками монгольских Алтын-ханов. Однако Монголия слабеет, Джунгария усиливается, так что скоро все может измениться.

— Мы забыли об «азиатских белых», вам не кажется?

— Я-то не забыл, да про них доскажу позже, у костра. Ну-ка, взяли!

Вместе с Мастером Андрей нажал на весла, и лодка, проскрипев по донному камешнику, с ходу вползла носом на низкую галечную отмель.

Костер, разложенный на отмели, бросал оранжевые блики на черные волны реки, убегающей в ночь. Искры летели в темное небо, рыжие языки пламени лизали закопченный медный котелок, в котором заваривались веточки черной смородины. Все уже поели, женщина ушла спать в лодку, Чен мыл посуду, Андрей же с Мастером, неторопливо отмахиваясь ветками от комарья, устроились рядом с костром.

Сдув с чая серые хлопья отгара, китаец сузил и без того узкие щелки-глаза и неотрывно глядел на огонь.

Что он там видел? Пламя на жертвенниках забытых богов? Пылающие города? Рыжие сигнальные костры, цепочкой разбегающиеся по синим холмам? Андрею то было неведомо.

— Огонь… нет, про огонь потом. Сперва закончим, что начали. Ты, наверное, спрашиваешь — если не меня, то себя — вот о чем. Столько белых народов жило в Азии — и где они теперь? И важно даже не то, как и по каким обстоятельствам они ушли, но ПОЧЕМУ они исчезли, почему уступили место желтой расе? Ты ведь это хочешь знать, правда?

— Наверное, я бы спросил иначе, но… пусть будет так.

— Не один ты, много умов в Китае об этом думало. Да и сам я… но не это главное. Вот, смотри.

Не поднимаясь с места, Мастер обернулся и вытянул из-за спины свой кожаный тючок. Порывшись внутри, он достал небольшой плоский предмет, напоминающий тарелку, тщательно завернутый в тряпицу.

Развернув мягкую ткань, он протянул Андрею старую гипсовую маску.

— Это Чен нашел на разрытой могиле. Женская погребальная маска.

Андрей взял маску в руки, вгляделся. Выпуклый овал обрисовывал мягкие скулы, закрытые глаза-полоски были заполнены синевато-черной краской. Лоб, щеки и нос были окрашены в потемневший красный цвет, на высоком лбу процарапан спиральный узор, имитирующий татуировку. В перебегающих бликах пламени маска казалась живой, словно поглядывая из-под плотно сжатых век.

— Смотри, — сказал Мастер, показывая обратную сторону, — здесь сохранились волосы покойницы — они каштановые, с проседью .

— Когда ее сделали? — спросил Андрей. Он вертел маску в руках, осторожно трогал мягкие женские волосы.

— Примерно в пятом веке нашей эры. Только-только сформировался народ кыргызов. Раньше, во время динлинов, чтобы сделать маску, у покойного срезали все мышцы лица, обнажая череп, и на нем лепили маску. Эта маска была сделана по-другому — гипс был наложен прямо на лицо, только глаза прикрыли тряпочками. Но не это самое интересное. Приглядись-ка внимательнее — что скажешь?

— Это была белая женщина. Ну, более-менее белая, вроде казанской татарки. Знал я таких. Но… рисунком на маске ее как будто хотели переделать в настоящую азиатку, узкоглазую. Правильно?

— Правильно. Прожив жизнь «белой», она захотела уйти в другой мир «желтой». То есть «духовно»— а как еще назвать встречу со смертью? — она выбрала мир желтой расы, который и был подчеркнут погребальной маской. Не сама она, конечно, — так выбрал ее народ, те, кто хоронил ее.

— И что это значит? — спрашивая это, Андрей вдруг почувствовал легкое волнение, как перед получением любой ключевой информации. Он вернул маску Мастеру, тот принялся упаковывать ее в свой тюк.

— Эта погребальная маска выставлена Сибирской, коллекции Эрмитажа.

— Они УСТАЛИ быть белыми, — сказал Мастер, не отрывая взгляда от внутренностей тючка, — у желтой расы оказалось больше энергии, жизненной силы, вот белая раса и уступила им.

Наклонив котелок, Мастер налил себе еще чаю.

— Уступила что? — спросил Андрей.

— Азию. И в Китае это было воспринято как нечто вполне естественное.

— Почему?

— Желтая раса самая молодая. Значит, за ней будущее — сначала в Азии, потом везде, но уж в Азии точно. За желтой расой, возглавляемой Китаем. И так оно и шло, пока…

— Пока что?

— Сам знаешь что. Пока в Сибири не появились русские. Это было невероятно! Китайцы все знали — и про казни Грозного, и про разорение Смутного времени. И вдруг за какие-то шестьдесят лет — рывок от Урала до Тихого океана… напор, жизненная сила, боевая хватка — откуда что взялось? Естественно, понадобилась хоть какая-то версия, чтобы соотнести их с китайцами. Вот и было высказано мнение, что таким образом вернулись потомки древних голубоглазых усуней, когда-то выбитых китайцами со своей прародины. Мнение ложное, но характерное.

— Про русских-то я понимаю. Но мы говорили про древние белые народы, которые, как вы сказали, устали быть белыми. Они что, исчезли?

— Ничто в этом мире не исчезает. В двадцать первом веке уйгуры живут на северо-западе Китая, и их мусульманский сепаратизм создает много проблем для нашего правительства. Кстати, в Чечне они тоже воюют. Потомки древних усуней — светловолосые, голубоглазые горцы африди — ныне живут в Пакистане. В 1985 году они поддержали советские войска, подняв восстание против пакистанских властей, вместе с другим народом — темноволосыми арийцами шинвари. Когда Россия ударит по Пакистану — а она это обязательно сделает, ведь именно из Пакистана ведется парко-террористическая война в Чечне, да и Средней Азии, — то именно африди и шинвари могут стать ее ударной силой. Естественно, с русским оружием и советниками, может быть, поддержанные американской авиацией и крылатыми ракетами. Как это было в Афганистане. Прошлое не исчезает, завязанные в нем узлы приходится распутывать все новым поколениям потомков. И нам в том числе — собственно, потому мы здесь и находимся.

— И последний вопрос, Ши-фу. Вы рассказывали мне о свойствах времени, о стихиях воина, теперь вот историю «азиатских белых». Я буду это помнить?

— Может быть. Или забудешь. Я же говорил, у тебя будет «наведенная память». Просто ты станешь немного другим. Немного «нелюдью»— как и все те, кто встал на Путь. Может быть, тебя потянет в степи, в горы, к старым книгам… а может, и нет. Ну что, доволен?

— Спасибо, Ши-фу.

Мастер вздохнул, явно утомленный разговором.

— Ладно, давай спать. Чен нас покараулит, он-то весь день в лодке провалялся. Где думаешь спать?

— В лодке.

— Поближе к девушке?

Тогда поглядывай за ней. Андрей ухватился было за борт, когда Мастер снова окликнул его:

— Andrew!

— Yeah? — повернулся тот.

— No fucking! You get me?

— Well… Yes, sir. Sure.

— Вот и хорошо.

Андрей улегся на носу лодки. Последнее, что он слышал, — плеск воды о толстый деревянный борт, потрескивание костра на берегу, да тихое дыхание рыжей староверки, свернувшейся калачиком под низким рогожным навесом.

…На последней грани сна и яви перед ним проходят те самые таинственные «белые»: высокие воины в овчинных безрукавках, железных шлемах, с длинными тяжелыми мечами. Их широкие пояса сцеплены литыми бронзовыми пряжками, на которых тигры бросаются на спину оленям с широкими ветвистыми рогами. Светлые, пшеничного цвета волосы развеваются под ветром, грубые веснушчатые лица словно сбиты из углов — остро выделяются надбровья, скулы, подбородки, полускрытые жесткими бородами. Большие глаза светятся таинственной, нерусской голубизной, вобравшей в себя древнюю высоту азиатского неба, отраженного в разливах сибирских рек, в верховьях которых вздымаются снежные пики, оттененные льдистой синевой. У кибиток с высокими деревянными колесами стоят их крепкие, тяжелогрудые женщины. Ветер клонит высокую степную траву, рябит воду в холодных озерах. Развеваются гривы полудиких коней, покрытых бараньими шкурами вместо седел. Лоб одного коня украшен деревянным диском — на нем два грифона завернулись по кругу друг против друга, вытянув упругие чешуйчатые шеи. Кажется, они готовы взмахнуть могучими крыльями, обратившись в одну фантастическую Птицу…