— А ты умеешь?

— Только знаки, скот считать — десять, пятьдесят, сто. Сто голов — «много скота». Тогда хозяин бай.

— А ты бай?

— Не бай, не «харачи»— так, середка будет.

— А много надо скота, чтобы жить в степи?

— Считай сам. — Кистим начал загибать пальцы. — Семья пять душ — для еды надо двадцать пять лошадей. Одна лошадь — это как шесть овец. Это только еда — мясо, молоко. Да еще лошади на езду — по одной под седло каждому, кибитку возить четыре, на большую юрту с вещами десять. Постой-ка…

На берегу показалась большая группа всадников, на рысях заворачивавшая на лед.

Кистим перекинулся парой слов с их командиром. Андрей внимательно разглядел вооружение проезжавших воинов. У некоторых за спиной висели темные, грубокованые пищали с резными деревянными прикладами, у других широкие боевые луки. Кони у всех высокие, тонконогие, настоящие аргамаки — не то что коренастая киргизская лошадка, на которой сидел Андрей.

— Куда это они? — спросил Андрей вернувшегося Кистима, — на север? На Красный Яр?

— Зачем тебе знать? — подозрительно глянул тот.

— Домой приеду, так спросят — как там, в Хоорае с урусами воюют?

— Скажи, хорошо воюют. Скоро всех с Енисея сгонят, никого не останется.

«Вот оно как!»— отметил себе Андрей и оглянулся вслед кыргызским конникам. Кистим со спутниками двинулся дальше. Вскоре они уже ехали по землям Исарского улуса, северной части древнего государства енисейских кыргызов — Каганата Хоорай.

Южную границу Хоорая, проходящую в Саянских горах, пересекал небольшой караван, направлявшийся на север. Цепочку мохнатых, тяжело нагруженных верблюдов сопровождали всадники — монгольские воины с копьями, китайские купцы в теплых халатах. По-весеннему пригревало солнце, на снежных карнизах, наметенных над бурыми скалами, повисли и закапали сосульки. Замерли темно-зеленые ели, исполосовав снежные склоны длинными голубыми тенями, на речных порогах, в ледяных промоинах бурлила темная вода.

Посол по особым поручениям Его императорского величества господин Ли Ван Вэй ехал на своем белом коне. Сзади, под легким вьюком, шел такой же конь, но рыжий, предназначенный для русского мужчины, с которым китайский посол собирался встретиться в степи. Несколько дней назад, проезжая через Туву, посланник имел короткую беседу с наместником монгольских Алтын-ханов, управляющим Тувой, или, как ее звали монголы, Урянхайским краем. Во время беседы увесистый мешочек золотых китайских монет перешел из рук в руки, и монгольский нойон пообещал выделить небольшой отряд, чтобы при поддержке одного из саянских родов совершить короткую экспедицию в кыргызские степи. Объектом набега должен был стать род, кочующий у большого соленого озера.

До кыргызских степей осталось дня три-четыре пути. В степи купцы собирались торговать, а господин Ли Ван Вэй должен был передать кыргызскому кагану важную императорскую грамоту, после чего намеревался отправиться к тому самому соленому озеру, на который планировался тувинско-монгольский набег. Затем, если повезет, он хотел поехать на север, чтобы посмотреть на Красноярский острог, возведенный бородатыми русскими варварами. В этой поездке его должны были сопровождать двое мужчин — Чен и Андрей.

Получив императорскую грамоту, кыргызский хан Ишинэ проявил благосклонность и разрешил господину Ли Ван Вэю полгода пожить в Хоорае, в предгорной степи, у соленого озера. Своих коней китайский посол забрал с собой, так и не вняв деликатным намекам, если не в отношении Белого, так хотя бы Рыжего. Кроме того, перед отъездом послу сообщили о любопытном известии, которое привез с севера некий качинец Кистим. Белый бродяга неизвестного роду-племени, взятый недалеко от Кзыл-Яр-Туры, утверждал, что прибыл издалека специально с целью встречи с посланником Поднебесной империи. С разрешения хана Кистим должен был доставить чужеземца к соленому озеру, где господин посол смог бы переговорить с рабом, а при желании и приобрести его.

На четырех вьючных лошадях к озеру доставили юрту господина Ли Ван Вэя. Выделенные ханом охранники собрали ее: сначала деревянную решетку с дверной рамой, потом жерди купола. Сверху на каркас натянули войлочное покрытие, закрепленное волосяными арканами, внутри устроили очаг, обложив его местным коричневым плитняком, хорошо сохраняющим тепло. На полу расстелили кошмы, внесли сундуки китайца.

Поставив юрту, ханские нукеры сели на коней и отправились назад, в главную ставку. Посланник остался жить без охраны — сам так попросил. Захватив связку бронзовых монет с квадратным отверстием посередине, китаец отправился к «башлыку»— местному родовому старосте, чтобы договориться насчет дров, участка земли, выпаса своих лошадей, а также — за пять дополнительных монет — приобрести пленного раба, которого вот-вот должен был доставить качинец Кистим. Во время беседы в юрту заглянула тоненькая темноволосая девушка. Услышав о прибытии Кистима, она накинула шубку, выскочила на улицу. Полог юрты был откинут — Мастер увидел, как девушка вскочила на вороного конька, ударила его пятками и умчалась в степь.

— Дочка, — улыбнулся «башлык»и предложил гостю чашку араки.

Потеплело. Андрей скинул малахай и шубу, подставив солнцу загорелое лицо с отросшей бородой и светлыми свалявшимися волосами. Его сильные жилистые кисти огрубели от морозов и грязи, став похожими на звериные лапы. Зато глаза на ярком солнце засветились голубым, пугая степняков, — восточным людям кажется, будто у голубоглазых небо просвечивает сквозь дырки в черепе. Впрочем, некоторые старики глядели с почтением. Андрей вспомнил, что Кистим говорил о «белых» людях, высеченных на скале. Возможно, здесь помнили о них.

Тут и там виднелись группы войлочных юрт, поднимались кизячные дымки. Чем дальше ехали путники, тем более многолюдной казалась степь. Время от времени попадались следы иной, не кочевой жизни: на дне заплывших оросительных канав булькала весенняя вода, над озером поднимались остатки крепостных стен, сложенных из местного камня-плитняка.

— Долго еще ехать? — спросил Андрей Кистима.

— Не долго, — ответил тот, вглядываясь в плавные степные склоны. На вершине ближней гряды, среди снега и сухой травы, на фоне голубого неба показался всадник. Кистим придержал коня, приставил ладонь к глазам, умеряя блеск солнца. Разглядев встречного, он, все так же не торопясь, двинулся вперед.

— Кто это? — спросил Андрей.

— Увидишь.

Андрей вгляделся — к ним приближалась девушка. Подскакав, она резко осадила коня, улыбнулась Кистиму, но, увидев Андрея, стыдливо спрятала лицо за широкими обшлагами — они были специально скроены так, чтобы девушки из хороших родов прикрывали лица от чужих взглядов.

Все же Андрей успел разглядеть ее лицо: светлокожее, с изящно вырезанными ярко-розовыми губами, легким румянцем на щеках. Блестящие круглые глаза цвета спелой черемухи, опушенные темными ресницами, огибались ровными, плавно выгнутыми бровями; темные волосы заплетены в косички, украшенные подвесками из серебра и красных кораллов, черная шапочка чуть сдвинута вперед. Длинная шейка казалась полудетской, но шубка на груди уже поднималась явственно и кругло. Шубку покрывал черный плис с оторочками из черной мерлушки, поблескивавшей на солнце, на груди и спине змеилась красная вышивка. Свои красные сапожки всадница на скаку вытягивала далеко вперед. «Какая хакасочка… — Андрей только головой покрутил, смущенно усмехнувшись. — Сколько же ей — как Таньке? Да нет, пожалуй, чуть помоложе. Лет на триста пятьдесят».

Девушка тем временем переговорила с Кистимом, мимоходом улыбнулась Андрею и, подняв коня на дыбы, умчалась в теплую снежную степь. Какой там, к черту, сон, какая магия! Живая человеческая жизнь глянула на него широко распахнутыми черемуховыми глазами.

— Ее зовут Ханаа . — Кистим кивнул в сторону всадницы.

— Красивое имя. Сестра, невеста?

— Не сестра. Может, невеста, может, нет, не знаю.