Она уехала, надеясь восстановить то, что потеряла в постели с Энди. Свою независимость. Свой самоконтроль. Она хотела возродить в себе ту женщину, которой была до встречи с ним и которая не нуждалась в мужчине.

И неважно, что за день она приобрела больше сексуального опыта, больше знаний о самой себе, чем за всю предшествующую жизнь. Ее поразило, что она такая крикунья. Удивительно, но это понравилось Энди. Он приложил немало усилий к тому, чтобы заставить ее кричать и кричать. Она и не подозревала в себе такого сладострастия.

Он учил ее, как продлить его возбудимость, и она с наслаждением делала это.

Ведя грузовичок по шоссе в город, Дорис напомнила себе, что Энди лишь временно на ранчо. Через несколько месяцев он вернется в свой конный патруль, оставив ее с разбитым сердцем. Он не будет таким бессердечным, как Дик, но все равно уедет.

«Без каких-либо условий». Энди остался верен своим установкам и ясно сказал о них с самого начала.

…Энди медленно открыл глаза и потянулся к Дорис. Сообразив, что он один в ее постели, он окончательно проснулся и позвал ее. Молчание. Дом словно вымер.

— Дорис!

На его призыв откликнулись только Бой и Той: они заскреблись в закрытую дверь спальни. Странно. Если бы Дорис была поблизости, собаки были бы с ней.

Сев в постели и потянувшись, он ощутил приятную усталость в мышцах. И было из-за чего. Самодовольно улыбаясь, он поскреб грудь. Ну и выходной денек! Никогда не было у него такого выходного дня! Он взглянул на один синяк на бедре, потом изогнулся и увидел второй на правой ягодице — их оставили ее зубы.

— Дорис! — крикнул он во весь голос. Собаки в ответ дружно заскулили за дверью.

Энди встал, пошатываясь, натянул джинсы и открыл дверь.

— Ну и где она?

Бой и Той виляли хвостами и выжидающе скалились. Почувствовав, что здорово проголодался, он прошлепал босиком на кухню и сразу же увидел записку.

Читая ее, Энди выматерился, потом скомкал листок в кулаке. С каких это пор Дорис заимела больную подругу в городке? Ни телефона, ни адреса. Черта с два она будет ухаживать за ней целых две ночи!

Ну что за женщина! Отдаваться так яростно, без остатка и тут же укрыться в своей гордости! Энди не сомневался, что именно ее колючая гордость была причиной таких непредсказуемых поступков.

Он опустился на стул и забарабанил по столу, размышляя. Неужели нужно было остановиться после первого поцелуя? Он уставился на поверхность стола — место ее первого оргазма.

В кухне, черт побери! Он мог бы проявить больше тонкости и не доводить ее до экстаза на обеденном столе.

Разве за долгие годы он не уяснил, что каждая женщина хочет, чтобы за ней ухаживали? Да, он удовлетворил ее сексуально и столько раз, что даже потерял счет. Это было правильно, но этого, видимо, недостаточно. Женщины нуждаются в романтическом ухаживании. Более того, они нуждаются в любви.

И сейчас, черт побери, он был очень близок к ощущению того, что любит ее! Неладно как-то, подумал он. В ее постели произошло нечто большее, нежели простая похоть. Была любовь. Он не мог этому поверить.

Может, и не любовь, размышлял он. Может, он просто ослаб от такого количества секса, какого еще не выпадало на его долю за один раз. Может, стоит позвонить Джеку и выяснить, куда, к черту, могла уехать его внучка.

— Десять к одному, что она спряталась в старой хижине на восточном склоне, — предположил Джек, когда Энди дозвонился до него и прочитал ему записку. — Она укрывается там, чтобы распушить свои перышки. Ты ей взъерошил их?

— Что-то в этом роде, — пробормотал Энди и с угрозой в голосе спросил. — Кстати, как ты там обращаешься с моей бабушкой?

— Стараюсь поддерживать постоянную улыбку на лице леди, парень.

— А как мне найти эту хижину, если вдруг захочется провести там выходной день?

— Нужно ехать в сторону городка. На полдороге к нему свернешь на проселок слева.

Джек подробно объяснял дорогу, и Энди все записал, не упуская деталей.

— Последний отрезок изрыт глубокими колеями, — предупредил старик. — Будь осторожен в своей колымаге. Ты хочешь найти Дорис?

— Черт, нет! Я наемный ковбой, а не ее опекун.

— Ей не помешают оба, — проворчал Джек.

— Джек, пока в Сиэтле, не сделаете ли одно одолжение?

— Разумеется. Какое именно?

— Не вызывайте постоянной улыбки на лице моей бабушки.

В свою вторую ночь в уютной хижине Дорис апатично ковыряла кочергой дрова в пузатой печке.

Она пыталась отделаться от грустных мыслей, оживляла в памяти поцелуи и ласки Энди, даже сожалела о своем побеге. К тому же ее волновало ранчо, лошади и все дела, которые она бросила на Энди в его два выходных дня. Как она оправдается перед дедом за сверхурочную оплату?

И что скажет Энди, когда она вернется? Вдруг он не подчинится приказу, который она собирается отдать ему, и не переберется в комнату для работников? Качая головой, она затушила огонь и переоделась в длинную ночную рубашку.

Прошлую ночь она плохо спала. Сначала полночи вокруг хижины бродил медведь. Она била ложкой в кастрюлю, чтобы напугать его, и он сбежал, проламываясь сквозь деревья и кусты. Вскоре недалеко завыл койот. Этот печальный звук вызвал у нее желание снова почувствовать на себе руки Энди.

Впервые ей было так одиноко в хижине. Это было ее безотказно надежное убежище — простенько обставленное, но с хорошим запасом всевозможных консервов. Родник неподалеку давал чистую горную воду. Что еще желать женщине, кроме любимого мужчины?

Проклиная направление, которое приняли ее мысли, она убедилась, что кастрюля и ложка были у нее под рукой, закрутила фонарь и забралась в постель. Странно, раньше она не замечала, что матрас весь в комках, а простыни из фланели и стеганое одеяло плохо греют.

Она ворочалась и металась, потом замерла, услышав треск сухой ветки. Вздохнув, схватила кастрюлю и ложку и громко застучала. Потом перестала колотить и прислушалась: нет ли звуков, свидетельствующих о бегстве зверя?

Вместо этого она услышала, как он заворчал и долбанул лапой по дощатой двери.

У Дорис сердце ушло в пятки. Медведь просто взбесился. Она забарабанила так оглушительно, что у нее еще звенело в ушах, когда она отложила кастрюлю и ложку.

Дверь с грохотом распахнулась. С диким воплем Дорис выпрыгнула из постели и схватила топор, лежавший у печки.

Огромная, рычащая, темная фигура заполонила дверной проем. Дорис завопила еще громче и подняла топор над головой.

— Проклятие! — проворчала фигура. — Это всего лишь я.

— Э-э-нди? — Она с грохотом уронила топор на пол.

— Чертов фонарик сдох. И кругом треклятая жгучая крапива. И за что мне такое горе!

— Что ты здесь делаешь?

— Умираю медленной смертью, — простонал он. — Ради Бога, зажги свет.

Она бросилась к столу, где оставила лампу и спички. Первая спичка сломалась. Вторая вспыхнула, осветив лицо Энди, перекошенное болью. На нем была меховая куртка. Руки он держал вытянутыми перед собой.

— Что с тобой, Энди?

— Я свалился в заросли крапивы и каких-то колючек, когда погас фонарик. — Он тяжело опустился в кресло у стола. — Выдерни занозы. Поторопись!

— Да-да, сейчас. — Она поспешно достала аптечку. — Здесь спрей от солнечных ожогов и щипчики. — Она достала баллончик и поболтала им. — Держись.

Он зажмурился и стиснул зубы, пока она опрыскивала обе его руки. Местное обезболивание принесло немедленное облегчение.

— Ну как? Лучше?

— Гораздо лучше. Какого черта на тропе оставлена крапива?

Она взяла щипчики и принялась осторожно выдергивать колючки.

— Там есть обходная тропинка. Утром я собиралась очистить эту тропу.

— Немного поздно, Дорис.

Сжав губы, отвергая его обвинительный тон, она молча занималась его руками. Он тоже молчал, наблюдая за ее движениями. Наконец все колючки были удалены.

— Ну вот, снова стал человеком, — пошевелил он кистями и пальцами.