Я старалась не смотреть на Лиану, которая, слушая этот разговор, явно веселилась. Особый интерес у нее вызвали вопросы о бытие Божьем. Горохов, естественно, утверждал, что «наука доказала происхождение жизни из неживой материи». Ростислав возражал, говоря, что нигде и никогда не было экспериментально подтверждено и продемонстрировано, как одноклеточные организмы превращаются в многоклеточные, нигде и никогда не было показано, как возникали простейшие ощущения и сознание, как родились мышление и речь. Как объяснить множество тупиковых линий, пропущенных звеньев в знаменитой «цепочке», начинающейся с обезьяны и заканчивающейся человеком? Если эволюционная теория научна, утверждал он, то к ней должны быть приложены требования науки — факты и только факты, а если это своего рода религия, то тогда можно все дарвиновские построения просто принять на веру.

— Ну, мы с вами гуманитарии, — сказал Горохов примирительно, — где уж нам разобраться в естественно-научных теориях. Я предпочитаю верить ученым.

— Тогда прислушайтесь к Пастеру, Вирхову, Дюбуа-Реймону, которые экспериментально доказали, что живая клетка происходит только от клетки и самозарождения жизни нет. Или обратите внимание на аргументы биолога Менделя.

— Буржуазная наука для меня не авторитет, — последовал ответ.

Я потихоньку толкнула Ростислава локтем.

— Знаете, — вдруг задумчиво сказала Лиана, — мне вот подумалось… Во что человек верит, в то он постепенно и превращается. Если внушить себе мысль, что ты произошел от животного в прошлом, немудрено незаметно превратиться в животное и в настоящем. В какого-нибудь зверя.

— Лианочка! — воскликнул Горохов со смехом, — уж вы-то, точно, произошли от какого-нибудь ангела, судя по вашему характеру!

Видимо, он был заинтересован закончить разговор в шутливом тоне, потому что и Ростиславу сказал с ухмылкой:

— Ну, друг мой, если все-таки есть ваш Бог… Подумаешь, сгорит в один прекрасный день в адском пламени какой-то Горохов! Делов-то!

— Как низко вы себя оценили, профессор, — ответил Ростислав с волнением, — ведь для Бога каждая человеческая жизнь бесконечно ценна. Каждый человек в Его глазах стоит того, чтобы за него умереть. Понимаете?

Доктор философских наук натянуто рассмеялся, переплетя руки на груди, как упрямый ребенок. Может быть, что-то он и понял, но после этих слов распрощался, и мы с ним никогда больше не виделись.

А Лиана вскоре преподнесла мне сюрприз. После еще нескольких встреч и долгих бесед с Ростиславом и Николаем, она сказала, что хочет быть крещена в нашей церкви. Первой мыслью моей было, что художница не совсем отдает себе отчет в том, каково реальное положение верующих, да еще и протестантов, в советском обществе. Я не могла представить себе эту женщину тайком пробирающейся к дому Степана или Терентия Потаповича. И потом, как ей понравится петь под фисгармонию вместе с бабушками, которые и слыхом не слыхивали об импрессионизме?

— Пойду куда угодно, — сказала она, — или пусть ко мне все приходят. Я закажу плотнику лавки и покрою их коврами.

На мою слабую попытку нарисовать ей скромную картину богослужения в частном доме она с грустью ответила:

— Мне, напротив, неуютно в театрализованном мире наших храмов. Они для меня перегружены деталями. Ты знаешь… мне даже хочется оставить у порога вашей строгой горницы свою драгоценную тонкость вкуса… Я теперь четко разграничиваю для себя душевное и духовное, как сказано в Библии… Для Него, — она показала пальцем вверх, — шедеврами могут стать только наши души, правда?

Ростислава вызвали к директору вечерней школы. Произошло это после какого-то неприятного телефонного разговора, который директор, холеный, надменный казах, имел накануне. Когда Ростислав вошел в кабинет, лицо у директора было напуганное и злое, и почти сразу же он стал кричать. Ему непременно нужно было, чтобы злополучный учитель физики прямо сейчас увольнялся «по собственному желанию».

Ростислав в это самое время находился на больничном, и уволить как-то иначе его было нельзя.

«Я не хочу из-за него терять красную книжку!» — орал директор в лицо учителям, которые пытались как-то вступиться за коллегу.

Вечером к нам тайком зашла преподавательница русского языка, парторг школы. Она хотела поговорить.

Землянка ее, конечно, ошарашила. «Какое убожество», — прошептала она, озираясь. Меня это удивило. Я не ощущала нашей кричащей бедности, мне казалось, что все необходимое здесь есть.

Учительница погостила с полчаса, говорила как будто бы искренне, просила «быть, как все». Уверяла, что Ростислава Николаевича очень уважает весь коллектив, что они, преподаватели, хотят всегда видеть в своей школе такого милого и интеллигентного человека и даже готовы ходатайствовать о предоставлении ему жилья. Коллектив может все! «В вашем положении сейчас несерьезно надеяться на какого-то Бога, — заключила она, — разве Он вам поможет?»

Ростислав какое-то время в ответ просто смотрел ей в глаза, а потом сказал совершенно спокойно и убежденно: «О-бя-за-тель-но поможет». Она смутилась от этих слов, взглянула на часы, поспешно раскрыла сумочку, достала какой-то конверт и положила его на стол. Оказывается, учителя собрали ему на лечение деньги, 50 рублей. Может быть, женщина-парторг почувствовала, что сама ответила на свой вопрос, потому и смутилась.

Благодаря помощи доктора К. Ростислав скоро вылечился. А получив больничный лист, сразу же пошел в РОНО увольняться, и там неожиданно встретил своего директора. Невероятно, но оба получали расчет! Ростислав — по собственному желанию, директор — по статье. Его увольняли за аморальное поведение, и по этой же причине он лишался красной книжки. Теперь, сидя за одним столом с бывшим начальником, Ростислав старался не смотреть в его сторону, полагая, что тому, должно быть, не очень приятна эта встреча. Но директор заговорил с ним сам.

— Заболел я, — признался он слезливо. — На самой верхушке левого легкого очажок.

Подумать только! Именно в том же месте раньше была каверна у Ростислава.

— Я посоветую вам врача, — с участием ответил Ростислав, — это можно вылечить, поверьте.

Нина — Инне Константиновне

г. Караганда, 29 апреля 1964 года