Поезд плавно остановился, и в дверях вагона я увидела невысокую миловидную девушку, светловолосую, с голубыми и как будто слегка удивленными глазами. Вид у нее был усталый и смущенный. Я представляла ее себе немножко не такой. Да и она была озадачена, увидев меня. Получая мои письма, она представляла себе волевую, могучую женщину не менее как лет сорока пяти, а тут вдруг… дитё какое-то.

Николай в это время был на работе, поэтому встречали Люсю я и Лида, жена Степана.

Договорились, что сначала она пойдет к Степановым, а вечером, когда Николай и Ростислав вернутся с работы, мы все втроем придем знакомиться.

Удивляюсь людям, которые умеют не выдавать своих чувств. У меня, сколько ни стараюсь, они всегда наружу. Я не могу поверить, что Николай чувствовал себя в тот вечер так невозмутимо и спокойно. Он, как всегда, вернулся с работы, умылся и сел читать, будто никакого свидания с девушкой, приехавшей за тысячи километров увидеть его, не намечалось. Я ждала, что он начнет наконец собираться, но напрасно. Читал и читал!

— Ты сегодня собираешься встретиться с Люсей? — не выдержала я, входя на его половину. — Скоро уже люди спать лягут!

Он пожал плечами.

— Что ты так разволновалась, — последовал ответ, — в любом случае мы с ней увидимся завтра на богослужении.

Вот это здорово! Он собирается ждать до завтра, когда она рядом! К счастью, в эту минуту пришел Степан и отчитал Николая за такие странности. Николай усмехнулся, снял с гвоздя свой суконный пиджачок, встряхнул его, надел и, словно делая нам одолжение, вышел на улицу.

И все-таки я уловила его волнение, когда в прихожей у Степановых он необычно долго вытирал туфли, причесывался, покашливал, а потом вдруг решительным движением отворил дверь и вошел в комнату, где была Люся.

Из кухни, куда сразу же зазвала меня Лида, я не видела, как происходило знакомство, а увидеть это мне очень хотелось.

В зале накрыли стол. Точно помню — были гороховые котлеты с томатной подливкой. Все уселись друг напротив друга. Беседу поддерживали в основном Степан и я. Николай был задумчив, слушал речи Степана, чуть приподняв, как обычно, бровь, и отвечал только «да» или «нет», а Люся и вовсе помалкивала, хотя довольно мило улыбалась, когда мы с ней встречались глазами.

Утром, отправляясь на работу, Николай снова зашел к Степановым и попросил у Люси паспорт.

— В ЗАГС схожу, — пояснил он.

И так вот в своем разукрашенном всеми цветами радуги костюме штукатура он явился в ЗАГС и подал заявление на регистрацию брака.

Свадьба состоялась через три недели. Невеста была в простеньком белом платье, которое наскоро сшила ей Лида, жених — в своем единственном суконном костюме, без галстука. Пастор Вилли совершил над ними молитву благословения, и друзья по очереди поздравили молодых. Потом был небольшой обед, опять же у Степановых, а вечером мы все гуляли в степи. Поверх свадебного платья у Люси был накинут все тот же пиджачок Николая, а в руках она держала букетик из мелких голубеньких цветков чабреца. Я нашла, что это выглядит прелестно. Когда садилось солнце, мы пели, и наше пение многоголосно, как в хоре, звучало под бездонным куполом вечереющего неба.

— Ой, какая ты смешна-а-я! — протянула художница Лиана, глядя на мой живот. — Арбузик проглотила, что ли?

Мы обнялись и расцеловались. После того как я нашла наконец ее телефон и позвонила, она сразу же пригласила нас с Ростиславом в гости. У нее, как нас предупредили, собирался также быть преподаватель научного атеизма из университета, некто Горохов, профессор.

— Поэтому, простите, будем пить не только воду, — подмигнула она мне.

Где-то за месяц до этой встречи Ростиславу передали книгу, написанную этим Гороховым. Посвящалась она критике религиозного мировоззрения. Автор приводил высказывания каких-то ему одному знакомых верующих и затем эти высказывания опровергал. Выглядело это примерно так: «Верующий из Сарани Иван Иванов утверждает, что гром и молния на небе во время грозы — не что иное, как шествование на огненной колеснице Ильи пророка». Далее следовала критика такого неправильного объяснения физических явлений. Глава, посвященная разоблачению библейских мифов, содержала описания различных, на гороховский взгляд, противоречий в Священном Писании. «Библейское повествование сообщает, что Христос побывал на допросе у Ирода. Возникает вопрос, каким образом Ирод, умерший за четыре года до рождения Иисуса, мог его допрашивать?»

Или: «Библейский миф о том, что Иону проглотил кит, несостоятелен. Ученые утверждают, что диаметр пищевода китов составляет… и т. п.»

Ростислав без особой охоты отправился со мной в гости к Лиане. «Как я буду с этим Гороховым разговаривать, — ворчал он, — неловко же говорить образованному человеку, что его книга просто несерьезная!»

— А ты не говори про книгу, — посоветовала я, — будем просто так общаться.

Но встретивший нас в гостиной Лианы профессор, человек довольно молодой, но уже с лысиной, удачно декорированной зачесанными на нее сбоку волосами, сам пошел в бой.

«Давно хотел познакомиться, — пошутил он вскользь, — но боялся, что чашку кофе у вас выпить не удастся. У меня без кофе ни одна беседа не идет. Поэтому, вот, решил встретиться с вами у Лианы». Это был намек на наше представление о здоровом образе жизни. Затем, используя тему искусства, о котором все напоминало в доме Лианы, наш собеседник заговорил о картине Гойи «Сон разума рождает чудовищ». Якобы он еще более убедился в справедливости этого тезиса, собирая материалы для своей книги.

— Я не думаю, что картина Гойи критикует религиозную веру, — возразил Ростислав, — скорее невежество.

— Вы читали мою книгу? — поинтересовался Горохов.

— Читал, — ответил Ростислав.

— Тогда вы могли бы заметить, что именно невежество и побуждает людей верить.

— В своей книге вы сделали из религиозных людей чучело и только это чучело разбили, не более. Где вы только разыскали таких простаков, которые у вас говорят от имени всех верующих?

Я заволновалась, видя, что разговор становится напряженным, но, взглянув на Лиану, поняла, что именно этого она и хотела. Ее лениво прикрытые черные глаза светились каким-то мрачным удовольствием.

— Вы что же, хотите сказать, что если бы я вас взял за модель, то мне нечего было бы сказать? — полюбопытствовал Горохов, небрежно развалясь в кресле.

— Вам стало нечего сказать уже тогда, когда вы попробовали критиковать Библию. В Библии нет противоречий.

— А я вам покажу, — воскликнул профессор, выпрямляясь. — Объясните мне, к примеру, каким образом на берегу оказалось стадо свиней, отправленное затем в море, если евреям строго-настрого запрещено употреблять в пищу свинину?

В этот момент я поняла, что защитить диссертацию по научному атеизму, наверное, не очень трудно. Собственно преподаватели этой дисциплины в ВУЗах могут говорить студентам что угодно, не опасаясь, что кто-то заметит ошибку, ведь мало кто в аудитории вообще держал в руках Библию.

— Дело было в стране Гадаринской, — тихо ответил Ростислав, — то есть в окрестностях эллинистического города Гадары, на восточном побережье, сплошь заселенном язычниками. Там еврейские законы не действовали.

В принципе такие мелочи у нас в церкви знала каждая старушка.

— Позвольте! Какая страна Гадаринская? Там сказано Гергесинская, кажется! — возразил Горохов.

— Это одно и то же.

Когда заговорили про «неувязку» с Иродом, умершим за четыре года до встречи с Иисусом, мне стало совсем неловко. Говорить профессору о существовании династии Иродов… да об этом он мог прочитать в любом солидном историческом источнике!

— В четвертом году до нашей эры умер Ирод Великий, а допрашивал Иисуса его сын, Ирод Антипа, — сказал Ростислав.

— В моем справочнике упоминается только об одном Ироде, — недовольно буркнул в ответ Горохов.

При написании книги он пользовался только одним справочником!