«Приходите в следующее воскресенье, — сказал вдруг Терентий Потапович и улыбнулся загадочно. — С приятелем вас познакомлю».
Мы выпили принесенный кудрявой Верочкой чай, распрощались с хозяином и ближайшим автобусом уехали к себе в Темиртау.
Нас встретил вьюжный зимний вечер, один из тех, что тянулись похожей вереницей уже так давно. Целый месяц Николай по вечерам приходил к нам рисовать большую пророческую карту. Вот и в этот раз, отогревшись, каждый занялся своим делом.
Николай разложил на столе лист ватмановской бумаги, расставил баночки с гуашью, кисточки и карандаши. По образованию архитектор, рисовал он очень красиво. Я всегда с удовольствием наблюдала за его руками в работе. Вот он кладет густые черные мазки на голени величественного истукана, стоящего босиком на земном шаре, вот вырисовывает тонкой кисточкой узоры на широком медном поясе колосса… Это тот самый символический истукан, состоящий из золота, серебра, меди и железа, о котором однажды мне рассказывал Ростислав.
Николай не спеша вытирает тряпкой руки и, отступая назад, смотрит на свое произведение, критически поднимая бровь.
«Очень здорово», — говорю я.
— Послушайте, как Гегель пишет о падении вавилонской империи, — обращается к нам из кухни Ростислав: «Что осталось теперь от этого могучего некогда города? Жалкий скелет! Что осталось от великого царства? Дворцы царей заселили дикие звери… Таков исход дел человеческих? Так сходят на нет государства и народы?»
Он появляется в дверях с книгой в руках.
— Слушай, Коля! А что, если вот такие короткие цитаты о судьбе каждой империи привести в твоей карте, а?
— Ну, что ты! — не соглашается Николай, — места не хватит.
— А было бы здорово.
— Всего, Ростя, на одном листе бумаги не скажешь. Вот напиши большую книгу и помести туда все, что хочешь.
— А и напишу, — отвечает Ростислав и снова удаляется на кухню читать.
Через окно, лишенное штор, беспрепятственно смотрит в комнату одинокая черная ночь, украшенная далекими звездами и огнями гигантской Магнитки. Синхронно с порывами ветра на улице у нас в комнате то тускнеет, то ярко вспыхивает лампочка, кособоко свисающая с потолка.
Я меняю воду в баночке, чтобы Николай мог полоскать кисти. Работы еще много. Нужно изобразить другие символы из книг Даниила и Апокалипсиса — там и львы с крыльями, и медведи с клыками, и пресловутый «Маленький рог», который принесет столько бед человечеству… Николай хочет, чтобы все было представлено четко и наглядно, с соответствующими подписями, историческими справками и датами.
Если бы партийная организация предприятия знала, как проводит длинные зимние вечера прораб ударной комсомольской стройки!
«Мы покажем им карту, — говорю я, имея ввиду Терентия Потаповича и его друзей, — и тогда они сами захотят поближе познакомиться с нами!»
Лампочка, вспыхивающая то ярче, то слабее, допоздна светит в нашем окне.
Нина — Инне Константиновне
Дорогая тетя Инночка!
Благодарю Вас за Ваше теплое письмо. Нет, мы пока не собираемся назад, и были бы рады, если бы Вы приехали навестить нас здесь. Все не так уж плохо, честное слово!
Спасибо, что Вы хлопочете о моем переводе на заочное отделение. Конечно, я буду учиться дальше, может быть, со следующего года.
На мои последние два письма маме ответа пока нет. Скажите ей при встрече пусть хоть одну строчку напишет. Конечно, она считает нас пропащими и, может быть, хочет наказать своим молчанием, но я люблю ее и буду продолжать писать, даже если никогда не получу ответа.
Ростислав работает мастером. Ему приходится много времени проводить на объекте, иногда бывает немало нервотрепки. На днях один из рабочих продал «налево» машину солярки. Ростислав страшно возмутился, и у них вышел конфликт. А теперь его мучает совесть — видите ли, нельзя было повышать голос! Вы же знаете, какой он обычно щепетильный в отношениях с людьми.
Кажется, я еще ничего не писала вам о его лучшем друге, Николае. По характеру тот совсем другой, прямой и как будто бы жесткий. Мне кажется, у него большая сила духа. В нем есть нечто, что трудно объяснить словами. Может быть, это то, что называется харизмой. Он абсолютно равнодушен к материальному, временное и видимое не имеет над ним никакой власти. А вообще-то он очень добрый, заботливый. Называет меня «Нина маленькая» и учит хозяйничать! Благодаря ему я научилась варить неплохой борщ.
Есть у него страсть отыскивать редкие книги. Некоторые из них он привез из Москвы, некоторые нашел в Караганде в «Букинисте». По вечерам они с Ростиславом вместе читают. Ростислав теперь готов буквально ни есть, ни спать, пытаясь проследить взаимосвязь библейских пророчеств и событий истории.
А еще Николай умеет играть на бандуре и даже сам составляет духовные песни. От него и мы немного научились. Это очень задушевные и красивые песни, я думаю, что они бы вам понравились. Я их часто напеваю, когда дома одна хозяйничаю.
Целую вас и обнимаю, жду ответа!
Ваша Нина.
* * *
Каждый раз из бескрайнего моря ночи сон выносит меня на светлый берег утра. Я лежу на этом берегу, чувствуя, как еще накатываются на тело теплые волны минувшего забытья. Они словно не хотят отпускать меня на твердую землю пробуждения, зовут остаться в том так до конца и не познанном мире, что зовется сновидением.
Мне что-то снилось. Каждому что-то снится, и, наверное, не стоит придавать этому большое значение. Но бывают один или два сна в жизни, которые забыть просто невозможно, о которых ты точно знаешь, что они особенные и никак не связаны с дневными впечатлениями, подсознательными тревогами и нереализованными желаниями. Да-да, здесь бы я ни за что не согласилась с вами, Сергей Константинович! Это отнюдь не та бессмыслица, которую рождают обстоятельства, заботы и взвинченные нервы.
Я, например, никогда в своей жизни не сажала цветов. Мама с тетей Инной выращивали их на кладбище великое множество. Как только таял снег и пробивалась на свет первая зелень, вокруг Вовиной могилки появлялись нарядные малиновые примулы, потом — незабудки. Почти все лето по краям маленького холмика разрасталась белая опушка алиссума, и весело смотрелись в небо разноцветные анютины глазки. Но никакой моей заслуги в этой красоте не было — к уходу за цветами мама меня не допускала.
И все же той зимней ночью в Казахстане я старательно сажала в землю какой-то цветок. Это приснилось, когда за окном однообразно выл немилый февральский ветер, и целый мир, казалось, был погребен под холодным, колючим снегом. А я держала в руках упругий, высокий стебель и ощущала у самого лица хрупкие, живые, насквозь пропитанные влагой лепестки. Что это был за цветок, невозможно сказать! Таких на самом деле нет. И земли, подобной той, в которую я сажала его, на нашем материке тоже не могло быть. Совершенно невесомая, шелковистая на ощупь земля… Я легко погружала в нее руки, и она нисколько не пачкала их, она будто струилась по коже… Не земля, а нежнейшая пудра! Кажется, она даже пахла чем-то таким весенним, горьковато-сладким. Но самое поразительное, что она была не черной, а… бирюзовой! Да, сияющая земля густого темно-бирюзового цвета!
И по этой земле бежали ручьи, на ней росли деревья, незнакомые цветы. Оглядываясь по сторонам, я увидела даже больше — там были люди. Среди них я неожиданно узнала своего отца, хотя он был не совсем таким, как на семейной фотографии. Здесь он выглядел гораздо выше, у него была царственная осанка. Я смотрела, как он идет в мою сторону, отводя руками преграждающие ему путь пышные ветви, и вдруг заметила, что следом за ним спешит Вова, мой брат. Он казался совсем взрослым, красивым юношей, и какая-то диковинная птица с ярким оперением сидела у него на плече. Так вот где они, подумала я во сне и хотела побежать навстречу, но ноги не слушались меня. Я звала их, но как-то без голоса, у меня не получалось по-настоящему крикнуть.
