Я промолчал. Подобное высказывание наверняка понравилось бы его отцу, князю Святославу, но не мне. Это не те слова, которые надо говорить насмерть замерзшим людям перед началом сражения. К тому же я вообще боялся разомкнуть сжатые челюсти, ибо зубы мои немедленно начинали выбивать громкую дробь.

— Пора начинать, — объявил Добрыня.

— Точно, — согласился Владимир и вскинул свое игрушечное копье.

В следующее мгновение оба они — и дядька, и племянник — загородились щитами, пришпорили лошадей и поскакали к воротам.

Можно в чем угодно упрекать Владимира — и позже, когда он повзрослел и вошел в силу, многие так и делали, — но вот в храбрости юному князю не откажешь. Идея совершить вылазку к воротам крепости принадлежала Добрыне: старый лис хотел выяснить, много ли лучников затаилось по ту сторону ворот. Как я узнал позже, изначально планировалось, что поедет один Добрыня. Всего-то и дел, что доскакать галопом до крепости, воткнуть копье в ворота — традиционное предупреждение «пощады не будет» — и стремглав умчаться обратно, на безопасное расстояние.

Владимир настоял на своем участии, проявив при этом поистине княжескую проницательность. Он совершенно верно рассудил, что подобный поступок искупит (а возможно, и сотрет из памяти) его недавнюю оплошность, когда он от злости потерял лицо и пал во мнении своих подданных.

Итак, юный князь вихрем промчался до ворот крепости, с размаха воткнул в них свое копье и прокричал высоким мальчишеским голосом: «Иду на вы!»

Ого, вот это безошибочный ход! Недаром вся дружина ответила своему князю восторженным ревом. Иду на вы, то есть выступаю против вас. Таков был боевой клич князя Святослава, которым он обычно предупреждал врагов о нападении. Бородатые дружинники так орали, что их возбуждение передалось Обетному Братству. Кровь взыграла в жилах побратимов, они тоже принялись выть по-волчьи и колотить мечами в щиты. Пыл нашего воинства заметно вырос.

Что касается результатов проверки, то вдогонку бесстрашной парочке вылетело всего несколько разрозненных стрел, которые упали далеко за их спинами. И вот уже Владимир с Добрыней в своем стане. Бедные взмыленные лошади едва переводят дыхание, а им хоть бы что. Довольный и возбужденный Добрыня обернулся в мою сторону.

— Ну что, ярл Орм? — воскликнул он, блестя глазами. — Мы свою часть отыграли. Теперь ваш черед.

Я немедленно почувствовал, как мучительный спазм свел мои внутренности в тугой комок. Да, я страшился того, что нам предстояло сделать, но отступать было поздно. Мои побратимы стояли наготове, а я тщетно искал слова для напутственной речи. На ум ничего не шло. И тут всемогущий Один подал знак: из-за крепостных стен до нас донесся собачий лай. Только тот, кто замерзал и голодал в степи, способен оценить значение этого звука. У них там была СОБАКА! Живая, не съеденная… Если мы возьмем крепость, то на сегодня будем обеспечены едой. Потому что собака эта по праву принадлежит нам, оголодавшим членам Обетного Братства. Вот именно такие слова я и сказал своим побратимам, и этого оказалось достаточно. Головы запрокинулись вверх, и в утреннее небо полетел вой, от которого у большинства присутствующих волосы зашевелились на голове. Обетное Братство почуяло запах крови.

Резвой рысью мы припустили вперед под прикрытием щитов. Следом за нами двигались лучники и осыпали стрелами крепостные ворота. Слева от меня бежал Финн — краем глаза я отметил его оскаленную ухмылку. Так, за левый край можно не беспокоиться. Я скосил глаза вправо и увидел Оспака, который передвигался длинными неровными скачками. По мере приближения к воротам из наших рядов выделилась шестерка, которая и помчалась вперед. Трое из них несли большие прочные щиты.

Сами ворота были двустворчатыми в обрамлении мощной рамы из оструганной древесины. Земляной вал здесь по понятным причинам отсутствовал, так что высота оказывалась почти вдвое меньшей, чем везде. На самом деле ворота были не слишком высокими: всаднику пришлось бы пригнуться, чтобы проехать под ними. На этом и строился наш расчет.

Шестеро побратимов уже добежали и с размаха врезались в крепостные ворота. Над палисадом тотчас показались защитники городища, намеревавшиеся встретить наглецов калеными стрелами. Но вместо того они сами превратились в мишень для наших лучников. Стоило нескольким стрелам вонзиться в непосредственной близости от их лохматых голов, как защитники немедленно попрятались обратно. Путь был свободен. Шестеро разбились на пары и вскинули щиты на плечи. На середине ворот образовалось нечто вроде помоста. Наш выход.

— Клянемся на кости, крови и железе! — криво ухмыляясь, прорычал рядом Финн.

Они с Оспаком запрокинули головы и завыли не хуже бешеных псов. Три наших топора клацнули одновременно, дыхание с шумом вырывалось из раскрытых ртов. Несмотря на страшный мороз, я почувствовал, что вспотел (хотя ног своих по-прежнему не ощущал). Вот на этих нечувствительных обрубках мы и припустили вперед, выкрикивая на бегу что-то бессвязное и размахивая зазубренными топорами.

Нас выбрали как самых легких. Оспак не отличался высоким ростом, да и меня трудно было отнести к огромным бугаям. Финн, конечно, не вполне соответствовал требованиям, зато он совершенно зверел в драке. А для того, что мы собирались совершить, требовался хотя бы один безумец.

Набрав скорость, мы с разбегу взлетели на подставленные щиты и, помогая себе зазубренными топорами, полезли выше. Оскальзываясь на сглаженной временем древесине, я добрался-таки до вершины палисада, подтянулся и перевалился на ту сторону.

Приземлился я не слишком удачно — как раз на больное колено, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с приступом боли. Зато Оспак, как более легкий, взлетел на вершину палисада и, не задерживаясь на нем, спрыгнул вниз. Мгновение — и он уже на ногах. Финну с его немалым весом пришлось тяжелее, но он тоже справился со своей задачей: вонзил лезвие топора в верхушку деревянного ограждения, подтянулся и очутился на той стороне крепостного вала. Тем временем, насколько я мог слышать, очередная тройка Избранных взяла стену следом за нами.

Финн был великолепен. Он мягко, по-кошачьи приземлился рядом со мной и тут же бросился на ближайшего из защитников крепости. В каждой руке у него было по топору, которыми Финн вращал с невероятной скоростью.

— Открывай ворота, Орм! — прорычал он, не оборачиваясь.

Только я успел подняться, как рядом со мной шмякнулось чье-то тело. Торвир. Перекатившись и вскочив на ноги, он устремился дальше. Неподалеку приземлился еще один человек — Снорри Литтли. Этому повезло меньше: невесть откуда прилетевшая стрела пришпилила его ногу к земле. Снорри взвыл и, проклиная все на свете, принялся освобождать ногу. А Торвир уже прокладывал себе дорогу к правой привратной башне. Я видел, как он метнул топор в укрывшихся наверху защитников и начал карабкаться по лестнице.

Я повернулся к крепостным воротам и замер на месте. То есть с воротами-то все было в порядке: две деревянные створки, поперек них тяжеленный засов. Но с этого засова свисал распятый человек! Одна его рука была приколочена гвоздями к засову, ближе к правому столбу, а другая точно также крепилась к левой створке ворот. Обжора Торстейн висел поперек входа, истекая кровью и глядя на меня своими светлыми глазами, совсем потерявшимися на фоне разбитого и опухшего лица. Будь проклят этот Фарольв! Так вот что за стук молотков доносился из крепости.

— Открывай ворота, мать твою! — снова услышал я вопль Финна.

На него со всех сторон наседали защитники крепости, вооруженные кто топором, кто копьем. Краем глаза я успел заметить, как сверху свалился Рунольв Заячья Губа. Он, как был на четвереньках, бросился на помощь Финну. Чья-то еще голова появилась над кромкой палисада, но лица я разглядеть не успел.

Все мое внимание было приковано к Торстейну Обжоре. Вот его глаза встретились с моими. Они были голубыми и водянистыми, словно море летом. На разбитых в кровь губах появилась кривая усмешка, и Обжора подмигнул одним глазом. А возможно, это мне только причудилось, потому что второй его глаз совсем заплыл и скрылся среди ссадин и ушибов.