Отсюда следует, что при желании себя всегда можно сдержать, сколь бы невозможным это ни казалось, и после того дня я уже так много не плакала.

Случались, конечно, мгновения… Однажды вечером кто-то заиграл на пианино мелодию «Над радугой», под которую мы с Тимом танцевали все лето.

Другой раз, когда я вышла перед сном прогуляться по палубе, было очень холодно, но ветер утих, и на небо повысыпали звезды. Над морем буквально пролилось сияние, и я вдруг ощутила: как было бы чудесно, если бы это было наше с Тимом свадебное путешествие!

Иногда мы с ним подумывали о том, чтобы побывать в Европе, однако выбор ограничивался в основном Парижем.

Я буквально бросилась вниз, в каюту, на ходу подвывая, но, посмотрев на себя в настенное зеркало, умолкла. Я не хотела выглядеть несчастной, даже если рыдания несли облегчение моему сердцу.

После того вечера я так подолгу уже не плакала. Должно быть, мне предстоит сделаться суровой, холодной и разочарованной, одной из тех увядших женщин, которых люди обыкновенно избегают – из-за тех колкостей, которые они отвешивают каждому встречному.

Как это жутко – понимать, что моя история любви закончилась в двадцать один год; но так оно и есть, и я буду красиво и элегантно стареть в ореоле изысканной печали, так что люди будут говорить: «Бедняжка, сердце ее было разбито в самые юные годы, и она так и не оправилась от удара».

Но ужасно то, что Тима это едва ли растрогает. Как он сможет узнать? Теперь я уже жалею, что мне не хватило духу сказать, что в любом случае мы останемся друзьями и будем переписываться друг с другом.

Тогда я могла бы писать ему длинные письма с подтекстом, выдающим мои страдания и чувства. Впрочем, быть может, и это не помогло бы.

Ну ладно, теперь все кончено, кончено, и ушло в прошлое, и мне не приходится теперь ожидать ничего лучшего, чем прибытие в Англию и мученическая кончина во время налета.

Когда такси остановилось перед домом номер 92 по Смит-сквер, я застыла на месте и уставилась в окно машины.

Сперва я подумала, что водитель ошибся адресом, но тут он открыл свое окошко в перегородке и проговорил:

– Похоже, что здесь были серьезные неприятности!

Усомниться в его правоте было невозможно. На мостовую высыпалась груда кирпичей и щебенки, и хотя входная дверь в дом была на месте и осталась закрытой, стены комнат по обе стороны от нее были открыты дождю; мокрые и грязные атласные занавески липли к ограде.

Над каминной доской, очевидно в гостиной, висела картина в разбитой раме, однако сам портрет дяди Эдварда оставался целым.

После минутного смятения с душераздирающим воплем я выскочила из такси. С противоположной стороны улицы ко мне направился полисмен.

– Чем я могу помочь вам, мисс?

– Что здесь произошло? – спросила я.

– Тут у нас вышло маленькое несчастье, – ответил полисмен.

То, как оба они, полисмен и водитель такси, говорили о происшедшем так, словно кто-то порезал палец или превысил скорость, меня разозлило. Происшествие было не просто серьезным, с моей точки зрения оно было попросту ужасным. Где же сейчас дядя Эдвард?

Я уже намеревалась приступить к вопросам, когда ко мне широкими шагами подошел другой полисмен – наверное, инспектор.

– Вы – мисс Макдональд? – обратился он ко мне.

– Да.

– Простите, мисс, но вы прибыли несколько раньше, чем мы ожидали. Мне было приказано отыскать вас. Не пройдете ли сюда?

Он назвал номер дома водителю, а потом мы вместе прошли ярдов сто по улице до небольшого здания с зеленой дверью и зелеными крашеными ставнями. Конечно, у меня не было времени глядеть по сторонам в этот момент. Я была взволнована и ошеломлена столь неожиданным приемом.

Инспектор все еще извинялся.

– Никогда точно не знаешь, когда прилетит нужный самолет. Обычно они запаздывают на два-три часа. По правде сказать, когда мистер Флактон приказал мне найти вас, я полагал, что могу выждать еще примерно полчаса, прежде чем приступить к выполнению задания.

Я намеревалась спросить, кто такой мистер Флактон, когда зеленая дверь отворилась, и инспектор обратился к дворецкому:

– Это мисс Макдональд, – и добавил: – Такси с ее вещами следует за нами.

Дворецкий важным голосом произнес:

– Сюда, мисс.

Он провел меня по короткому, отделанному деревянными панелями коридору в большую комнату в задней части дома, окнами выходившую на двор.

Первым делом я обратила внимание на книги на полках от пола до потолка, а в следующее мгновение увидела, как из-за большого письменного стола у противоположной стены без особой спешки поднялся мужчина. Высокий, темноволосый и чрезвычайно симпатичный в традициях чопорного английского высшего класса. В подобных ему людях мне всегда чудится нечто циничное и бесчеловечное. Он неторопливо направился навстречу мне, и я заметила, что он чуть прихрамывает.

– Вы – мисс Макдональд? – спросил он. – А я – Питер Флактон. Простите, что не встретил вас в Кройдоне. Если бы я был уверен в том, что самолет прилетит в точности по расписанию, то, несомненно, встретил бы вас, однако они так часто опаздывают.

Как только он умолк, я сразу спросила:

– Что с моим дядей?

– Не присядете ли? – предложил Питер Флактон. Он указал мне на кресло возле стола, а сам направился к своему месту за столом.

– Быть может, я сперва объясню, кто я такой, – начал он.

– Не думаю, чтобы это было необходимо, – нетерпеливо возразила я. – Я хочу знать только одно – что с моим дядей? Я была потрясена тем, во что превратился его дом.

– Так вы видели дом! – воскликнул он. – Очень жаль! Я приказал инспектору, чтобы он встретил вас при въезде на улицу.

– Он этого не сделал, – ответила я резко. – Такси доставило меня к дому дяди, и я увидела, что он разрушен бомбой. Дядя ранен? Я хочу знать только это.

Питер Флактон помедлил и негромко проговорил:

– Ваш дядя убит.

Я смотрела на него, не веря своим ушам, не осознавая случившегося.

– Простите, что говорю вам об этом подобным образом, – продолжил он. – Я хотел сперва подготовить вас к этой тяжелой вести. Утрата оказалась тяжелой и для меня. Видите ли, я ценил вашего дядю и симпатизировал ему. Я был его парламентским и личным секретарем.

Я молчала, и он неторопливо продолжил, давая мне время прийти в себя:

– Я работал с ним и до войны, но после Дюнкерка, где мне раздробило ногу, он попросил меня вернуться к нему. Работать с ним было очень интересно, я восхищался вашим дядей как самым удивительным человеком из всех, кого я повстречал в своей жизни. Я никак не могу осознать тот факт, что жизнь его оборвалась и карьера окончена.

– Когда это произошло? – спросила я голосом, который сама не узнавала.

– Позавчера ночью.

– Все уже знают? В газетах было сообщение?

– Известие прозвучало вчера по радио в час дня, в дневном выпуске новостей, и поэтому появится в вечерних газетах. Мы не стали торопиться с информацией по ряду причин.

– Каких причин?

На лице Питера Флактона проступило сомнение. Он явно не знал, как поступить. А потом, словно бы приняв решение, проговорил:

– Я скажу вам чистую правду, мисс Макдональд. На мой взгляд, вы вправе знать ее. Я не вижу никаких причин скрывать ее от вас, однако то, что я вам скажу, является полностью и совершенно конфиденциальным.

– Вы можете верить мне.

Он посмотрел на меня так, словно бы искал подтверждения моим словам, а потом проговорил:

– Ваш дядя погиб при взрыве бомбы. Это случилось во время воздушного налета, однако абсолютно точно известно, что ни один самолет не пролетал над этим районом.

– Что это значит?

– Это значит, – продолжил он, – что бомба, взорвавшаяся в его доме, была заложена туда с целью покушения на жизнь вашего дяди.

– Но кто это сделал?

– Пока мы не знаем. Полиция начала расследование – именно поэтому пока не сделано официального сообщения о гибели вашего дяди. Мы не хотим потерять возможность найти ключ к разгадке, хотя, откровенно говоря, в настоящий момент нет никаких версий.