Но когда мне исполнилось четырнадцать лет, я надел новые бриджи, синие вязаные гетры и решил исследовать Бэгворти. И вот по какому поводу.

Моя мать захворала, а мы больше всего волнуемся, когда наши близкие теряют аппетит. Я вспомнил, что как-то раз на праздник принес дорогой маме целый кувшин маринованных гольцов, которых я сам наловил в Лоумане и сварил в уксусе с перцем и лавровым листом. Она еще тогда сказала, что не пробовала в жизни ничего более вкусного. Может быть, это было сказано из вежливости, а может, ей рыба на самом деле понравилась, во всяком случае и все другие, кто пробовал моих гольцов, хвалили их. Так или иначе, я решил наловить рыбы и замариновать ее тем же способом, чтобы мама хоть немного поела.

Уверен, что далеко не все из вас знают, что такое голец, где он водится, как его нужно ловить и как правильно приготовить. Я не буду рассказывать все об этой замечательной рыбке, иначе голец исчезнет из наших рек раз и навсегда. Ведь гурманов-то много! Маринованные пескари тоже приятны на вкус, но, тем не менее, не идут, ни в какое сравнение с гольцами.

Итак, решившись во что бы то ни стало, наловить рыбы, я вышел из дома в день святого Валентина, не сказав никому ни слова. Шел 1675 год, а может быть, это случилось и в 1676, точно не припомню. Энни не пошла со мной, потому что вода была еще слишком холодна. Зима выдалась длинная, и кое-где еще лежал снег. Но весна постепенно наступала, и ее теплое дыхание говорило само за себя.

Странно, почему до сих пор я помню такие мелочи! Тогда я даже не обращал внимания на подобные пустяки. А теперь, будто старик, протирающий очки, я вновь возвращаюсь в детство.

Но как бы стар я ни был, я никогда не забуду, какая холодная вода была в реке в тот день. Но я смело снял башмаки, чулки, положил их в сумку, висевшую у меня на шее, закатал рукава рубашки почти до плеч и взял в руки трехзубую острогу. Стараясь представить себе, насколько тепла вода, я шагнул вперед к берегу, покрытому галькой. Я прошел почти милю вниз по течению, поднимая каждый камень, поскольку мне хорошо были известны повадки гольцов. Эти хитрецы, похожие на крапчатые камушки, знают, что их в реке почти незаметно, и могут подолгу оставаться на одном месте, при этом даже не шевеля хвостом. Когда же вы его чем-то побеспокоите, он сразу уплывает прятаться в камни, высовывая оттуда одну лишь голову, либо зарывается в песок так, что снаружи торчит только спинной плавник. Именно в этот момент вы и накалываете его на острогу.

А если голец прячется в своей норке, то его можно спугнуть, бросая в воду гальку. Встревоженный непонятным движением воды, голец сам выплывет вам навстречу, чтобы поискать новое убежище. Вот тут надо быть весьма осторожным, чтобы проследить, куда он спрячется на этот раз. Рыбка прекрасно видна на песке, только подходить к ней нужно очень осторожно. И вот пальцы ваши начинают дрожать в предвкушении добычи, вы подкрадываетесь, и тут — увы! — в самый неожиданный момент голец уплывает, как призрачная тень, оставляя после себя лишь небольшой песчаный вихрь.

И вот тем ясным прохладным днем я продвигался вперед с твердой целью — добыть побольше рыбы. Казалось, даже мальки почувствовали, что я прибыл к ним в роли разрушителя, ибо человек скорее способен уничтожать, нежели создавать. Если корова подойдет к воде и начнет пить, или зимородок голубой стрелой пролетит над сверкающим потоком, а потом сядет поблизости на сук, зарыв свой длинный клюв в грудку, или даже если выдра проплывет по ручью и пристроится где-нибудь у берега, поглядывая на мир своими маслянистыми глазками, — никакой паники в животном мире это не вызовет. А вот если к реке приблизится человек…

Только не подумайте, что я знал обо всем этом в детстве. Зато меня распирало чувство гордости тем, что я навожу ужас на всю округу, потому что и сам бы испугался, если бы кто-то из зверья приблизился ко мне. Конечно, приятно смотреть на величественные деревья, ожидающие прихода весны и на серебряный поток воды, но только ни один мальчик не станет рассуждать о подобных вещах (если, конечно, он не родился поэтом).

Я прошел уже мили две, не поймав ни одной рыбки. Когда же ноги мои сводило судорогой от ледяной воды, я выходил на берег, чтобы растереть озябшие мышцы. Через некоторое время после безуспешных попыток поймать хоть одного гольца, я наткнулся на незнакомый ручей. Вода в нем была куда чище, чем в нашей Линн, но текла медленнее и выглядела привлекательнее. Я остановился в раздумье, но так как пальцы на ногах уже ныли от боли, я решил разогнать кровь, походив на берегу по крапиве, а заодно и перекусить.

Итак, передо мной стоял нелегкий выбор. Я жевал хлеб, испеченный Бетти, заедая его тонкими ломтиками бекона, и рассуждал. Если я приду домой и скажу Энни, что не сумел поймать гольцов, она очень расстроится. С другой стороны, мне было немного боязно исследовать реку Бэгворти, которая текла по территории Дунов. Ведь я был еще мальчуганом, как вы помните.

Но чем больше я ел, тем больше набирался храбрости. Я вспомнил об отце и о том, что он сотни раз говорил мне: «Никогда не будь трусом, сынок». Постепенно я согрелся, и мне стало стыдно за себя. «Если отец сейчас смотрит на меня, он поймет, что я не трус», — подумал я. И тут же повесил свою сумку на шею, закатал бриджи выше колен, приготовившись путешествовать по реке более глубокой, чем Линн, и смело зашагал вперед в сторону Бэгворти.

Эта река оказалась более спокойной, но слишком извилистой. Ветви деревьев иногда переплетались над моей головой, образуя тоннели, и становилось темно, а на безлесых участках вода сверкала на солнце, и виден был каждый камушек на дне.

И хотя мне казалось, что каждый шаг может быть последним и что я не вернусь домой вовсе, постепенно я успокоился, потому что в Бэгворти оказалось полным-полно всякой рыбы — и гольцов, и форели, и пескарей. Некоторых я удачно насаживал на острогу, других загонял на берег и ловил уже на отмели. Если вы когда-нибудь ловили рыбу, то поймете мой азарт. Я совершенно забыл о времени и возможной опасности, а гонялся за рыбешками, издавая победный клич всякий раз, когда мне попадалась крупная добыча.

На мой крик откликалось эхо, да иногда вспархивали перепуганные птицы. Вскоре я заметил, что зашел довольно далеко, и деревья над головой стали почему-то темными и грозными, и тогда мне почудилось, что в этом страшном месте, чего доброго, меня съедят рыбы вместо того, чтобы их ел я сам.

Вода стала нестерпимо холодной, ноги заныли, и в этот момент я вышел к черной заводи, наполовину покрытой снегом, как мне показалось вначале. Однако, приглядевшись получше, я понял, что это была всего-навсего белая пена.

Я прекрасно умею плавать и не боюсь никакой глубины, однако тогда у меня не было ни малейшего желания нырять без раздумья в эту заводь, тем более, что я успел изрядно продрогнуть. Один вид этой темной воды остановил бы любого даже в теплый солнечный день, хотя я сильно сомневаюсь, чтобы солнечные лучи когда-нибудь проникали сюда. Кроме того, меня напугал не только вид темной воды, но и то, что в центре заводи было совсем тихо, а по краям вода бурлила и, пенилась, образуя водовороты.

Но вскоре я понял, отчего это происходит. Я услышал рокот, и там, где заводь оканчивалась крутой скалой, прямо навстречу мне катился переливающийся поток воды, с обеих сторон сжатый скалами, словно высоким забором. Вода шла сверху, плавно перекатываясь, будто по громадной черной лестнице, со ступеньки на ступеньку.

Зрелище было и красивым, и пугающим одновременно, потому что подняться по такой «лестнице» казалось невозможным — ведь там не было перил. Мне ужасно захотелось очутиться дома рядом с Энни. Я даже представил себе, как она готовит ужин, а наша собака Кусай вертится вокруг меня и обнюхивает богатый улов. Но одни только мечты не приносят результатов, как я уже давно выяснил для себя. Теперь мне надо было решить, как поступить дальше.

И тогда я сказал себе: «Джон Рид, эти деревья, заводи и черные скалы, похоже, и в самом деле сделали тебя трусом. Неужели ты так и вернешься домой, не доказав, что ты настоящий смельчак?»