— Наиболее трезвые и дельные предложения Глава читает и отправляет в Университет, где уже мы, ученые, просчитываем возможность воплощения в жизнь. Создание профсоюза одобрили в Университете, и Глава подписал указ. Так что же такое профсоюз? Профсоюз — это вы. Вы все вместе взятые, в лице самых уважаемых и вызывающих доверие. Из числа работников вы выберете тех, кто будет представлять ваши интересы. Согласитесь, пока вы — толпа, вы можете мало. Что, если что-то вас не устраивает, вы все вместе пойдете к Директору? Нет, вы у него в кабинете не поместитесь.

Несколько человек усмехнулось, это хорошо — значит, слушают внимательно.

— Да и есть среди вас люди, мне особенно симпатичные, но, так скажем, скромные. Такие просто делают свое дело, делают его хорошо, но не привыкли просить. Они сильные, они привыкли, что им дают по заслугам и для них есть единственное мерило — их труд. Это даже не скромность или стеснительность, это особый вид честности. Вы честны и хотите, чтобы с вами поступали честно. Я и сам таков, всего добивался исключительно собственным трудом, меня замечали, а потом повышали в должности. Но есть среди вас и другой тип людей. В их венах течет и кипит неуемная энергия и энтузиазм. Они не могут сидеть на месте, даже отработав двенадцатичасовую смену, они готовы действовать еще! Их энергии хватит на десятерых, они переполнены новыми идеями, они хотят, чтобы об этих идеях узнали! Вот только каждый человек — одиночка. За ним редко что стоит, потому пробить свои идеи и предложения трудно даже таким живым находчивым людям. Но если за вторыми, живыми и кипучими, встанут первые, честные и трудолюбивые, получится великолепный тандем! Пробивные люди будут выдвигать новое, представлять интересы первых, а первые станут той силой, на которую будут опираться вторые!

Теперь улыбались уже многие. В глазах толпы появился блеск, никто не курит, все слушают внимательно. И каждый решает, к какой категории себя причислить: к честным или энергичным? Хотя, конечно же, Эпсон просто иначе сказал о трусах и выскочках, но все услышали то, что хотели услышать.

— Покамест я возглавлю профсоюз, но лишь до того момента, пока вы не разберетесь во всем сами, потом уже вы будете решать, нужен ли я профсоюзу или нет. Итак, дело это серьезное, если есть вопросы или предложения, говорите.

— А как вы собираетесь влиять на Директора? — послышался из толпы вопрос замаскированного психолога.

— Забастовкой, — сказал Эпсон твердо. — В связи с поправкой в трудовом кодексе, со вчерашнего дня ни один работник не может быть уволен, если профсоюз объявит официальную забастовку. Мы можем бастовать в течение недели, за это время никто не может никого уволить, как и нанять кого-нибудь нового. В случае же продолжения забастовки после недели, правление Промзоны может уволить работника, но предварительно выплатив годовое жалование.

Вот тут толпа загудела. Все принялись бурно обсуждать, кто-то даже двинул к лотку за выпивкой, обмыть такое дело. Глава действительно подписал указ, но до основной массы просто не дошло — ведь Глава может подписать любой указ, как этот, так и возвращающий все на круги своя.

— А что можно попросить? — перекричал гул мужской голос, вроде бы даже не психолога.

— Естественно, попросить себе должность Директора можно, но никто не даст, — улыбнулся Эпсон, толпа отреагировала живее, смешков стало больше. — Хотя, в принципе, просить можно все, что угодно. Рамки и границы разумного будем определять на всеобщем собрании, глупо просить увеличить зарплату в сто раз, даже в два раза никто не увеличит, но, допустим, учреждение премий, ежеквартальное плановое повышение зарплаты вполне уместно. В конце концов, каждый рабочий хочет одного — чтоб платили побольше. Соответственно, каждый работодатель тоже хочет одного — платить поменьше. Потому за деньги бой будет вестись жестко и долго. Но не стоит забывать и о другом — об условиях труда. Обеспечение средствами индивидуальной защиты, нормированный рабочий день, выходные, поощрение отгулами, увеличение отпуска — все это тоже немаловажно.

— А что еще может решать профсоюз? — выкрикнул кто-то весело. Это — точно психолог.

— Все, что касается работы. В том числе и предложения по улучшению работы Промзоны.

— А чего тут предлагать? Поувольнять всех начальников!

Кто это сказал, так никто и не понял. Все замерли, притихли в ожидании. Еще бы, вон они, начальники, сидят на сцене с красными рожами. Сейчас смельчака самого уволят, это точно, вот только кто это? Все закрутили головами, но смельчак так и не нашелся. На самом деле выкрикнул даже не психолог, и не человек вовсе. Возглас подали по колонкам.

— Всех, не знаю, — начал Эпсон, вроде бы осторожно, — но если кто-то особенно не устраивает…

— Что за бред?! Кто это сказал?! — начальник службы ремонта бытовой техники поднялся с места, лицо бледное, глаза метают молнии. — Кто вы такие, чтобы принимать такие решения?!

— Мы — работники Промзоны, — Эпсон повернулся к поднявшемуся. — А у вас есть какие-нибудь возражения по этому поводу?

— Я работаю начальником службы уже десять лет…

— И чего вы добились? — прервал Эпсон. — Может быть, пойдем сейчас в ваш цех, и вы мне покажете, что лично вы придумали, внедрили? Или вы проработали сначала на станке, а уж потом дослужились до высокой должности? Или вас просто поставили?

— Я работал в Самом Главном Доме… — вновь попытался ответить начальник, и вновь его прервали.

— Наверное, что-то там чинили? — усмехнулся Эпсон. — Не надо, начальник, не надо. Наше собрание узаконено, Самый Главный Дом и лично Глава одобрили профсоюз, если вам есть чего нам предложить, предложить, как организации, — валяйте. Если же вы просто возмущаетесь и боитесь за свое место — не стоит вносить в обсуждение путаницы. Насколько я понял, высказавший мнение, имел в виду не вас, ибо я-то знаю, что начальники служб — лица декоративные, а непосредственных начальников рабочих, людей, отвечающих за сделанное, и те методы, которым будет сделана работа — механиков.

— Да! — отозвалась толпа десяткой глоток.

— Кузар вообще не понимает, как надо работать! — крикнул пьяный голос.

— А Фалар не может фланец отличить от колена!

— Долой их!

— Товарищи, товарищи, — поднял руки Эпсон. Начальник службы из бледного сделался зеленым и сел на место. — Давайте будем действовать последовательно. Давайте уже на этом собрании создадим примерный список людей, которые будут представлять общие интересы. Какие у вас предложения?

— Я хочу выйти отсюда!

Полусонно вплетается мысль.

— Я хочу выйти отсюда!

На границе со сном держись.

— Я хочу выйти отсюда!

Что угодно, но не опять.

— Я хочу выйти отсюда!

Все, нам его не удержать.

— Я хочу, я хочу, я хочу…

— Край, проснитесь.

Спокойный холодный голос вывел из сна, детектив очнулся. Палата Сумасшедшего Дома. Необычное место, но Край все еще не мог привыкнуть. Он пятнадцать лет прожил в одной квартире, и каждый раз просыпаясь где-нибудь еще, всегда вначале не понимал, где он. В очередной раз осмотрел новые пенаты. В общем-то, не всякий житель Трех Городов может позволить себе жить в такой комнате вне дурдома. Палата просторна, пять на пять метров. Мебели практически нет, только низенькая, но широкая кровать, табурет с круглым сидением и закругленными ножками, да вешалка — труба, выгнутая полукругом, куда можно бросить одежду. Там уже висит новый, выстиранный комплект — в Сумасшедшем Доме пациенты носят простые хлопчатобумажные штаны с рубахой. Никакого нижнего белья, в одежде нет карманов, молний или пуговиц. Комната выкрашена фисташковым цветом. Все, от кровати, простыней и табурета и кончая стенами с потолком. В цветовой гамме только три вещи выбиваются из фисташкового: блестящая труба вешалки, серая одежда на ней, и Разак, разбудивший Края.