Но тогда… На секунду я даже дышать перестал. У нее ведь лежал в сумочке ключ, она могла проверить свое подозрение. Отомкнуть «восемнадцатку», войти в прихожую, оттуда в ванную и…

Дальше рассуждать я не решился. Открыв глаза, поглядел на Мирку. Она сидела на краешке постели, локти на коленях, лицо в ладонях.

— А что ты делала на улице? — с трудом выговорил я.

— Ничего, — прошептала она. — Только прогулялась вдоль отеля к лесу и хотела через террасу вернуться в кафе.

— Хотела, но не вернулась. Почему? — Я встал с раскладушки, подошел к ней и взял за руку. — Да говори же. Мирка! Только правду. Слышишь? Правду!..

— Гонза, — она тяжело перевела дух, — а что ты хочешь от меня услышать?

— Правду, — повторил я, — Почему ты хотела вернуться в кафе через террасу, а вернулась главным входом? Почему поздно? Я смотрел на часы, Мирка. Ты была во дворе почти полчаса. В туалете ты могла задержаться на минуту, не больше, прогулка у отеля отняла минуты три А остальные двадцать пять минут? Что ты делала? Почему не пошла через террасу:

— Там были те двое, — прошептала Мирка. — Доктор Баудыш со своим зятем.

— Ясно. И что дальше?

— Они разговаривали. Я стояла у самой террасы и cлышала каждое слово.

— Так орали друг на друга?

— Нет. Они отошли к самым перилам, подальше от кафе. Я сначала решила, что Кавалир тоже любовник Алисы, потому что он требовал, чтобы доктор оставил ее в покое, а не то он ему набьет…

— … морду.

— Да, именно так он и сказал.

— А Баудыш?

— Пускай, мол, занимается своими делами. Что все это его не касается, а он собирается жениться на Алисе. И женится.

— А тот назвал Баудыша дураком и сказал, что он сам не знает, куда лезет. И если уж ему приспичило опозорить семью, пусть хотя бы не женится… — Она громко проглотила слюну и еле слышно произнесла: — Я все тебе расскажу, Гонза, только обещай, что не будешь сердиться.

— Обещаю, — заверил я.

— Пусть хотя бы не женится на курве. Что он может дать о ней очень занимательные сведения.

— Какие сведения?

— Почти такие же, какие ты мог бы узнать обо мне.

Она опустила глаза и отвернулась. Мне было жаль ее, но загадка Алисиной смерти задела за живое, а ключ от нее мог оказаться у Мирки. Конечно, не тот ключ, который лежал у нее вчера в сумочке.

— И что дальше? — подбодрил я Мирку.

— Потом Баудыш ударил его.

— Баудыш? — удивился я.

Она кивнула.

— Да. Мне кажется, он первым полез в драку, но ему досталось крепко. Наконец он удрал вниз, к пруду.

— А ты? Он же удирал мимо тебя.

— Меня он даже не заметил. Он закрывал лицо носовым платком, наверное, у него пошла кровь. А я спряталась под лестницей. Он кинулся прямо к пруду, видимо, хотел умыться. Или же… Ну, не знаю, может, просто хотел намочить платок. И тут же вернулся обратно.

— А Петр Кавалир?

— Должно быть, остался на террасе.

— А ты? — Меня раздражало, что каждую фразу из нее приходилось клещами вытягивать. — Что сделала ты?

— Подождала, пока Баудыш пройдет мимо, потом осторожно обошла вокруг отеля и тоже зашла внутрь.

— В кафе?

Она завертела головой:

— Нет, не в кафе.

— Тогда куда?

— Наверх, в нашу комнату.

Я почувствовал, как кровь ударяет мне в голову.

— Зачем ты туда пошла?

— Я заметила, что на верху горит свет.

— Где наверху?

— В нашем номере. Не в нашей комнате, а у соседей и в ванной. И подумала… — Она умолкла, потом схватила мою руку и судорожно сжала ее. — не сердись, Гонза, я подумала, что там, наверху ты с Алисой. Уже за обедом я поняла, что она тебе нравится… Я бегом поднялась по лестнице на первый этаж и открыла нашу комнату. Свет в соседней комнате уже не горел, но я почувствовала, что там кто-то есть. Дверь в прихожую была заперта, правда, замок — сам знаешь какой, как в туалетах. Стоит повернуть ручку и…

— … дверь на задвижке. Понятно. И что ты сделала?

— Ничего. Мне пришло в голову, что я сую нос в чужие дела, что ты имеешь право пойти с кем тебе нравится, поэтому я постояла минутку и вернулась вниз. Даже представить себе не можешь, как я обрадовалась, когда увидела, что ты сидишь за столом. Ну, пожалуйста, не сердись… — тихо добавила она.

— Чего это я должен сердиться? Что ты так переживала из-за меня? Скажи только еще одну вещь: ты все это рассказала капитану?

— Нет, не все, — сокрушенно призналась она. — Я не сказала про драку на террасе.

— Это еще почему? — схватился я за голову.

— Я решила, что это их личное дело, — с несокрушимой женской логикой заявила она. — Раз уж Алиса встала между ними, пускай себе подерутся. Меня ни один из них не видел, так что все равно мое алиби не подтвердили бы. Зато друг другу они могли обеспечить полное алиби.

Про себя я перевел ее логику из разряда женской в аристотелевскую.

— А призналась капитану, что была наверху, в номере?

— Вообще-то да. Сказала, что зашла за платочком.

— Очень оригинально!.. А сказала, что кто-то запер дверь перед твоим носом?

Она виновато завертела головой.

— Значит, тоже нет, — мрачно констатировал я и про себя извинился перед греческим философом. — Прости, но я вынужден спросить тебя — почему?

— Ну, Гонза, представь себе мое положение. Я была вне себя, когда пришла наверх, а там погас свет, я испугалась, что там вы Алисой… Баба есть баба, чего ей только не померещится. Понимаешь?

— Стараюсь. Значит, за обедом тебе померещилось, а вечером у террасы ты узнала, что Алиса курва. Ты узнала об этом только там, у террасы?

Она ничего не ответила, только кивнула. У меня уже не хватало сил рассуждать логично. Голова болела, точно с перепоя. Я подошел к окну, открыл его и, чуть отодвинув штору, посмотрел на пруд, где уже бултыхались первые любители купания. С легкой печалью я подумал о том, что это мои последние каникулы. Через пару недель получу назначение, с осени на год уйду в армию, так что вместо каникул у меня будут только отпуска.

Я отвернулся от окна и обратился к Мирке:

— Надо поспать, а то у меня ум за разум заходит…

Я улегся на раскладушке и уткнул гудящую голову в подушку.

— Не сердись, Гонзичка, — прошептала Мирка и легонько коснулась моих волос.

— Постарайся как следует выспаться, — посоветовал я.

— Ты тоже, — ответила она и бесшумно скользнула в постель. Но тут же снова вскочила, подошла к двери и проверила, заперта ли она. Дверь была незаперта. Она повернула ключ и только после этого вернулась в постель.

Не проспав и четырех часов, я проснулся. Мирка спокойно и ровно дышала, зарывшись в одеяло, так что торчала макушка с хохолком тициановских волос.

Я потихоньку встал и, стараясь не шуметь, надел джинсы и полосатую матросскую тельняшку. Потом вынул из пиджака кошелек, собираясь сходить вниз и заморить червячка, и нацарапал Мирке коротенькую записку: «Ушел перекусить. Как проснешься, приходи в столовую. Г.».

Листок я прислонил к пепельнице, чтобы он сразу бросился в глаза, захватил солнечные очки, блокнот с ручкой и спустился на террасу. Она была уже наполовину заполнена отдыхающими, устроившимися за столами под большими разноцветными зонтами.

Я сел поближе к лестнице, ведущей к пляжу, именно там, где, если верить Мирке, вчера около полуночи выясняли отношения любящие родственнички, и заказал официанту яйца по-русски и лимонад, однако такого плебейского напитка в «Покладе» не держали.

— Есть морс, сок или тоник, — сообщил официант.

Я выбрал морс. Смородиновый.

Прикончив яйцо и две булочки, я пришел к выводу, что неплохо бы теперь и поесть, но все же не стал ничего больше заказывать, напился морса и закурил сигарету. С минуту сидел в задумчивости, дымя и поглядывая на пляжную суету, потом полез в карман и для вдохновения достал из кошелька последнюю, по всей вероятности, записку покойной Алисы Гайской: «Мируш надеюсь ты не крыса я тоже тебя не выдам».