— Миссис Макайвер, пришлите мне людей для собеседования. Дворецких, шеф-поваров и слуг.

— Сэр, всего две недели назад я направила к вам своих лучших работников. Кто-то из них не справился со своими обязанностями?

— Ни один из них не получил бы места в Париже. Вы могли бы работать и получше, миссис Макайвер.

— Уверяю вас, виконт де Лансель, что каждого из этих людей я проверила персонально, прежде чем они достигли того положения, какое занимают вот уже много лет. Все они без исключения прекрасно работали у меня в доме.

— На мой же взгляд, они не так уж хороши. Попробуйте еще.

— Постараюсь сделать для вас все возможное, сэр. Но вы, конечно, понимаете, как это нелегко. И все же я попытаюсь и позвоню мисс Келли, чтобы договориться о собеседовании.

— Ладно. — Бруно бросил трубку.

На другом конце провода Нэнси Макайвер насмешливо улыбнулась. Если бы всем ее клиентам было так же трудно угодить, как этому французу, золотая жила ее агентства давала бы чистую платину. Всякий раз, когда у него возникали проблемы с кем-нибудь из прислуги, она собирала комиссию, чтобы найти новых людей, но за три года ее общения с Ланселем у него никто не продержался больше двух месяцев. И все же он обращался именно в ее агентство, поскольку ни одно другое в Нью-Йорке не предоставляло такой исключительной прислуги — элиту, специалистов экстракласса в любом виде домашних работ: от прачки, снисходившей до ручной стирки только фамильного белья, и до мажордома, который не согласился бы работать в семье, не имевшей по крайней мере трех домов с полным штатом прислуги. Фамилии людей, направленных ею, и фамилии семейств, где они должны были работать, составляли владения миссис Макайвер, а его границы постоянно перемещались от нескольких кварталов в Манхэттене до Си-Айленда, Палм-Бич, Сараготы и Саутгемптона, в зависимости от времени года.

— Лансель снова буйствует, Дженни, — весело сказала она своей помощнице.

— Что на этот раз? По-моему, это самый трудный субъект во всем городе. У нас не было еще ни одной выжившей из ума вдовы, которая доставляла бы столько хлопот, как этот холостяк.

— Как знать… Запомни Дженни: нет оборота — нет денег. Дай мне, пожалуйста, его досье.

— Но у него уже перебывали почти все из нашего списка. И вот опять мы должны кого-то искать, — возмущалась Дженни, доставая пухлую папку.

— Даже если я пошлю к нему людей, уволенных им прежде, он ничего не заметит. Его дом как турникет в подземке. Если клиент не может удержать хорошую прислугу — это его проблемы, а не наши. Таково золотое правило нашего бизнеса, никогда не забывай об этом.

— Хотела бы я знать, что он такое на самом деле?

— Поверь, это не главное, — насмешливо сказала Нэнси Макайвер. — Что он сам о себе думает — вот это вопрос!

— Бруно де Лансель? Какая нелепая мысль, Марджори, — сказала Синти Бомон своей секретарше.

— Поскольку Лэрри Белл в последнюю минуту отказался прийти на обед, думаю, стоит попытаться.

— Этот проклятый Лэрри Белл! Его больное горло не может служить оправданием. Он что, не может сделать над собой небольшое усилие? Неужели он думает, что я могу найти еще одного мужчину за такое короткое время! Никто бы ничего не заметил — я вовсе не собиралась осматривать его горло.

— Может, он опасается заразить кого-нибудь, — отважилась заметить Марджори, между тем как ее хозяйка, Синти Бомон, гневно ходила взад и вперед по своей гостиной. Ее весьма разозлило, что рухнул так тщательно разработанный ею план размещения гостей на званом обеде.

— Только не он! Да он готов заразить всех проказой, лишь бы об этом никто не узнал. Больше всего он печется о своем драгоценном здоровье, проклятый эгоист! Очень нужно ему беспокоиться о моем обеде!

— О, миссис Бомон, по-моему, это станет событием сезона, — утешительным тоном сказала Марджори.

Проработав много лет секретаршей у самых высокопоставленных особ Нью-Йорка, она знала: ничто так не выводит из равновесия даже очень умных и спокойных женщин, как необходимость в последнюю минуту искать замену мужчине. Ни одна из них не смогла бы смириться с ужасной перспективой посадить за стол рядом двух женщин, хотя, по мнению Марджори, мужчины не придают особого оживления и прелести таким приемам. Обычно они садились, откинувшись на спинку стула, и ждали, когда их начнут развлекать, тогда как можно не сомневаться, что любая живая и интересная дама будет расхваливать званый ужин.

— Что же делать, Марджори? Что же делать? Это же катастрофа! Как вы думаете, может быть, Тим Блэк? Нет, он уже отказался от приглашения. Вычеркните его совсем из списка, он мне вообще никогда не нравился. Что бы ни случилось, я поклялась никогда не обращаться к нему после того, как он безобразно напился на последнем приеме и сделал непристойное замечание миссис Астор. Ну почему же я стремлюсь устроить обед именно в декабре! Мне ведь хорошо известно, что, начиная со Дня Благодарения и до Нового года, невозможно найти ни одного приличного мужчины, располагающего временем.

— Но это же день рождения мистера Бомона, — возразила секретарша.

В жизни даже такого занятого общества, как нью-йоркское, это ежегодное торжество было священным.

— В будущем году ему придется перенести его — вот и все. Я больше не желаю проходить через этот ад. Марджори, ну проявите же творческую инициативу!

— Пойду в свой кабинет и попробую позвонить кому-нибудь из вашего запасного списка.

— Проверьте всех наших врачей и дантистов, может, среди них есть кто-то одинокий или разведенный. А Джеймсу-младшему я позвоню сама.

— Он уже сдал половину выпускных экзаменов, миссис Бомон.

— В самом деле, разве он не может пойти хотя бы на маленькую жертву ради своей матери? О, это полное безумие — иметь пятерых сыновей, четверо из которых женились сразу же после колледжа. Ну что это такое?! Зачем я дала жизнь этим неблагодарным скотам! Подумать только, если бы они не женились, у меня в резерве было бы четыре великолепных молодых человека, даже пять, после того как Джеймс-младший закончит учебу. Так нет же, ни один из них не удосужился подумать обо мне и моих проблемах. Неблагодарные! Все они поглощены только собой. Современная молодежь понятия не имеет о долге, традициях и семье. Какое счастье, что у вас нет детей, Марджори. Вы избавлены от стольких огорчений!

— Честно говоря, я хотела бы иметь девочку, миссис Бомон.

— Еще одну женщину? Боже упаси! Пойду оденусь, пока вы будете звонить.

— Я все же хочу попытаться пригласить Бруно де Ланселя.

— Марджори, как можно приглашать его в последний момент! Я намерена устроить прием в честь этого человека. Одно могу сказать о Бруно де Ланселе: он никогда не позволит себе отказаться от приглашения в последнюю минуту — разве что на смертном одре. Но он слишком хорош, чтобы мечтать о нем. А какие у него великолепные манеры!

— Но вы же просили проявить творческую инициативу, миссис Бомон.

— Но в разумных пределах. Я не рассчитывала на ваш рождественский список. Бруно де Ланселя может оскорбить просьба заменить кого-то на этом вечере.

— Он так часто бывал здесь, что, безусловно, все поймет. Он ведь ваш добрый друг. Думаю, все будет в порядке.

— Он не из таких друзей. Будь он американцем, я бы сказала, что он обрадуется возможности помочь. Но вы же знаете… как он… холоден. У меня нет ощущения, что теперь я узнала его лучше, чем в нашу первую встречу; много раз я усаживала его рядом с собой по правую руку. Однако при его светскости он даже не допускает разговора о себе. И все же никто не станет отрицать — он выглядит совершенно великолепно, очень, очень богат, холост, плюс титул. Конечно же, он бывает молчалив как сфинкс, неприступен, как Папа Римский, у которого не добьешься аудиенции, официален, как английская королева… погодите… Папа Римский… а что, если кардинала Спеллмэна? Как вы думаете, Марджори?

— В качестве резерва — нет, не думаю, что это возможно, миссис Бомон.