Вот тайные запасы шампанского в погребах — совсем другое дело! Эти запасы сейчас ценнее золота и должны принести ему доход. Смерть деда дает ему возможность продать их. Нужно сделать это как можно скорее, поскольку с каждым днем, пока эти позеленевшие бутылки со своими нарядными этикетками лежат здесь без дела, приближается конец войны. А когда наступит неизбежный мир, пусть даже он принесет немцам господство над всей Европой, придет период неизвестности и неразберихи, как это было после падения Франции.

Но на этот раз, поклялся себе Бруно, он подготовится к этому лучше. Шампанское будет обращено в надежную валюту и переведено в стабильную страну, так, чтобы он мог воспользоваться наилучшим образом теми возможностями, которые сулит наступление мира. Ему уже двадцать восемь лет. Он потерял три года. Вот уж поистине французское качество!

Бруно решил позвонить своему приятелю генералу фон Штерну. Он делал это довольно часто. Генерал уже давно чувствовал себя как дома на улице Лилль. Заключить джентльменское соглашение по поводу судьбы нескольких сотен тысяч бутылок, лежащих штабелями высотой в восемь метров и составляющих силу дома де Ланселей, его сердце и его будущее, оказалось пустячным делом.

В процессе поисков произведений искусства генерал приобрел знания о том, кто кому и что продает, далеко выходящие за рамки его миссии. Он тотчас понял, что нужно Бруно, и, обменявшись несколькими телефонными звонками, один раз встретившись и договорившись о том, как разделить добычу, они решили проблему к взаимному удовлетворению.

Они условились, что ночью небольшая колонна грузовиков, находившихся в распоряжении генерала, незаметно прибудет в Вальмон. Дисциплинированные немецкие солдаты переносили бутылки и укладывали их в машины так же бережно и почтительно, как картины и скульптуры. Ничего не разбили, не разграбили; никакого вандализма, никакого шума. Все это не привлекло внимания ни одной живой души в замке. Ничего не узнали и офицеры из службы «фюрера» Шампани, поскольку они не задерживались в подвалах до ночи.

Скрытые в подвалах Вальмона сокровища утекали месяц за месяцем, пока достояние Ланселей не иссякло и не осело навеки на черном рынке. Бруно же, использовав свои банковские связи в Швейцарии, заложил себе солидную основу на будущее. Пострадали только братья Мартэн, преданные виноторговцы, имевшие несчастье знать о существовании этого вина. Бруно счел благоразумным отделаться от них и их цепкой памяти. Им не следовало видеть пустых погребов «Трезор».

Когда после всего этого офицер Реймса пришел проинспектировать виноградники Ланселей, он нашел Бруно глубоко озабоченным и понял, что ему очень нужен совет.

— Считаю долгом сообщить вам, что трое моих людей, пользовавшихся моим неограниченным доверием, встали в ряды Сопротивления, — сообщил ему Бруно. — Не знаю даже, что делать. Мой дед любил этих людей, но я не могу покрывать их, ибо это значит быть с ними заодно.

— Виконт, вы пришли к благоразумному и патриотическому решению. Назовите их имена и больше не думайте об этом. Я передам это службе гестапо в Реймсе.

Ему не будет хватать их опыта, подумал Бруно, услышав, что трех братьев Мартэн казнили. Тем не менее он сказал себе, что и от гестапо есть какая-то польза.

Она бы многое отдала, чтобы услышать ироничный смех Кэри Гранта, увидеть, как легко, чечеточным шагом, поднимается по ступенькам Фрэд Астер, как Мирна Лой дурачит мужчин, думала Дельфина, стараясь держать голову прямо, пока парикмахер прятал ее волосы под париком, который превратит ее в императрицу Жозефину. Американские фильмы стали ностальгическими воспоминаниями с 1940 года, когда их запретили. Сегодня Дельфину гримировали для очередной поверхностной историко-биографической драмы, которые стали очень популярны у продюсеров французских фильмов в последние годы.

«Престиж» и «высокое искусство» были теперь ключевыми словами в киноискусстве, и продюсеры в студийных буфетах обсуждали сценарии, прикидывая, достаточно ли они прославляют французскую культуру и традиции. Оккупированная Франция изолирована от мира, но у нее нельзя отнять ее гордого прошлого. Кинематография обратилась к прошлому величию и былому великолепию.

Многие продюсеры утверждали, что снимают эпические произведения, желая поддержать во французах надежду и вдохновение в этот период поражения. Другие, открыто противостоящие режиму, признавались, что прибегли к историческому прошлому и не привязанным к войне мифам и легендам, поскольку на современном языке исключены даже намеки на трагическое настоящее. Завоеватели были не так уж глупы и понимали, что зрелища необходимы, особенно поверженному народу, который валом валил в кинотеатры, чего раньше не случалось.

В пяти последних фильмах Дельфина играла в париках и длинных платьях, относящихся к разным историческим эпохам. Все эти фильмы снимались в замках, предоставленных немцами для натурных съемок, или в павильонах. Сценарии писали хорошим литературным языком. Точность форм, изысканность чувств и возврат к классике пришли на смену поверхностности ранних фильмов «Контитенталя».

Сидя перед зеркалом в гримерной, Дельфина с профессиональной беспощадностью разглядывала свое лицо. Она могла пока сниматься крупным планом, хотя выглядела плохо, не получив за четыре месяцы ни одной открытки от Армана. Дома, без косметики, она отчетливо видела морщины под глазами — результат ночей, проведенных в слезах, с отчаянием и бессонницей. Ее сегодняшний облик камера увидит завтра, озабоченно думала Дельфина, но, как и все остальные, она не могла позволить себе остаться без работы. Следует с кем-то поговорить, посоветоваться, размышляла Дельфина, пока на ее парике укрепляли тиару из бриллиантов и изумрудов, иначе она погибнет, не выдержав страха за судьбу Армана.

Но с кем поговорить? Она писала бабке в Вальмон еще с 1940 года. Дельфина изливала ей душу, и ее письма походили на страницы дневника. Ответы приходили все реже и реже. У Дельфины появилось ощущение, что она может с таким же успехом отправлять письма, засунув их в бутылки, но эта переписка все-таки позволяла ей чувствовать связь с семьей, нечто вроде комфорта, который испытывала женщина викторианских времен, согревая руки в теплой муфте. Конечно, восьмидесятилетняя Аннет де Лансель уже не могла справляться с проблемами внучки, как одним давним летом, когда она устроила для нее обед. Тот обед круто изменил жизнь Дельфины.

Поразмыслив, Дельфина решила, что как ни прискорбно, но ей придется найти Бруно. Он не ошибся насчет войны, предсказав, как немцы будут преследовать евреев, живущих во Франции. Она часто жалела о том, что не прислушалась тогда к его словам. Теперь, оглядываясь назад, Дельфина понимала, как безрассудно они с Арманом вели себя в то время, хотя кто мог предвидеть такое будущее? Разве только неисправимые пессимисты, вовремя оставившие Францию.

Позвонив Бруно в Вальмон, Дельфина узнала, что он отправился в Париж на несколько дней. Она позвонила ему в отель и очень удивилась тому, что он обрадовался ей так, словно забыл о размолвке во время их последней встречи.

— Конечно, я приеду к тебе, дурочка. Разве возможно иное? — воскликнул он, и они договорились встретиться на Вилла-Моцарт на следующий же день.

Дельфина тщательно готовилась к этому свиданию. Одевшись и подкрасившись, она осталась довольна результатом. Ей казалось, что она не очень отличается от той девушки, которую он видел в последний раз почти четыре года назад. Дельфина должна была скрыть, что охвачена паникой. Инстинкт подсказал ей, что не следует обнаруживать слабость.

«Как всегда великолепна», — подумал Бруно, здороваясь с ней. Дельфине было уже двадцать пять, и держалась она как женщина, а не девчонка. Пленительное очарование ее лица, огромных, красиво посаженных глаз с годами только усилилось. Разве может что-нибудь, кроме лишений, умалить ее красоту, подумал Бруно, но, заглянув в ее затуманенные слезами глаза, понял, что она очень напугана.