Быть внуком такого человека — это уже само по себе значит нести определенную ответственность или, правильнее будет сказать, это налагает определенные обязательства. Когда такой дедушка дарит своему внуку к третьему дню рождения великолепный набор оловянных солдатиков, не может быть сомнений в том, как сложится дальнейшая карьера бравого потомка.
Итак, Андреас Богумил Таран уже в трехлетнем возрасте играл с оловянными солдатиками. Он выстраивал их в шеренгу и стрелял по ним маленькими стальными шариками, коими в наш индустриальный век дети играют в камушки. Во время этих упражнений в стрельбе маленький Андреас Таран развил в себе меткость, вселявшую, и не без основания, большие надежды.
Однажды он мирно лежал на полу, расстреливая стальными шариками одного оловянного солдатика за другим, как вдруг все его мишени с шумом опрокинулись. Дедушке, который, расставив ноги, стоял позади внука и наблюдал за игрой, показалось слишком долгим расстреливать каждого десятого, и в припадке нетерпения или ярости он замахнулся палкой и с силой стукнул по прекрасным пестрым фигуркам — они разлетелись во все стороны. Старик разразился безумным смехом и прокричал:
— Вот как это делается!
Его рука слегка дрожала даже в обычном состоянии, и тяжелая палка набила изрядную шишку на угловатом затылке внука. Мальчик расплакался.
Во время процесса, который устроили над Богумилом Тараном из-за событий «кровавого пикника», (так прозвали тот день бульварные журналисты), знаменитый психиатр, выступавший в качестве эксперта, упомянул и об этом детском переживании Богумила. Он представил в своей речи, обильно нашпигованной терминами, как яростный приступ деда вызвал у мальчика сильный шок. Этот шок привел в свою очередь к травме, которая вызывала все большее напряжение и ждала только своего часа, чтобы в один прекрасный день разрядиться взрывом. Я нахожу эти псевдонаучные попытки оправдать действия Андреаса Богумила смешными и бессмысленными. Да и нуждаются ли вообще поступки Богумила Тарана в защите? Он имел право и основания действовать так, как действовал. Но я забегаю вперед. Вернемся к последовательному изложению событий.
Андреас Богумил Таран был, как сказано, солдатом по призванию и вдохновению. Упражнения на учебном плацу были для него не бессмысленной муштрой, а средством, с помощью которого он учился в совершенстве владеть своим телом. Не зря этот учебный предмет называют «физической закалкой». И в марше по пересеченной местности, и на занятиях в классе он всегда был впереди. Когда искали добровольцев для выполнения особых заданий, он неизменно вызывался первым. Он, так сказать, оставался на сверхурочные часы, чтобы лучше овладеть ремеслом. Он ни в коей мере не собирался избрать карьеру профессионального военного, просто он всерьез относился к военному обучению, которое, смею утверждать, является почетной обязанностью гражданина.
Больше всего, как и следовало ожидать, его интересовало всякого рода оружие. Часами он разбирал и снова собирал свою винтовку и наконец научился делать это так быстро, что никто не мог сравниться с ним в этом искусстве. Тогда он отдался изучению другого оружия, он разбирал револьверы и автоматы и буквально влезал в дуло пушек, чтобы постичь сущность механизмов тяжелой артиллерии. Хотя его усердие и старательность в учебе постоянно отмечались в приказах по службе и потому начальство, минуя обычную очередность, спустя несколько недель специальным приказом присвоило ему чин унтер-офицера, внук великого генерала Пушке ощущал какую-то пустоту и неудовлетворенность. Все эти упражнения были чисто теоретической подготовкой ко «дню Икс», как по старому обычаю генеральных штабов обозначается начало войны. Унтер-офицер Таран жаждал увидеть все роды оружия в действии, короче говоря изрыгающими огонь. Но никто, казалось, не собирался развязывать войну. Политики и дипломаты ограничивались тем, что угрожали, шантажировали и пугали друг друга. Пушки молчали. Андреас Богумил Таран уже начинал сомневаться в значении своей солдатской миссии, как вдруг ему представилась единственная в своем роде возможность показать миру, что не зря его выучили применять всевозможное смертоносное оружие.
В то воскресенье Андреас стоял на посту возле старой пороховой башни. Так как его товарищи предпочитали в воскресенье гулять с девушками или шататься по дешевым кабакам, он снова добровольно вызвался заменить их в карауле. Разумеется, его задачей было охранять не старую пороховую башню — она уже лет триста пустовала, — а три пушки, поставленные на холме перед башней и предназначенные для начинавшихся в понедельник маневров. Эта задача оказалась чрезвычайно ответственной — знай он об этом заранее, он вовремя позаботился бы о подкреплении, — ибо на лугу, что тянулся вниз по склону от башни до самого ручья, как раз в это воскресенье состоялся пикник служащих пивоварни «Хмель, Солод и Ко».
Луг кишел штатскими, они вели себя непристойно и необузданно, словно щенята, спущенные с поводка. Без всякого трепета подходили они к пушкам и похлопывали их по стволам, как лошадей по крупу. Парни доставали из сумок бутылки вина и пытались заставить Андреаса пить с ними вместе, дети передразнивали его застывшую позу, девушки с вульгарными ужимками делали ему недвусмысленные предложения с явной целью смутить его и таким путем вывести из строя.
Андреас неоднократно в вежливой форме, но твердо просил штатских не приближаться к доверенным его охране пушкам, но никто никакого внимания не обращал на его предупреждения, и штатские позволяли себе использовать его снова и снова как повод для насмешек. Молодой парень с наглой рыжей гривой падающих на лоб волос посоветовал Андреасу написать жалобу в департамент по добыче соли или рапорт своему идиоту генералу, если ему не нравится поведение персонала старинной и почтенной фирмы «Хмель, Солод и Ко».
Дети хлопали в ладоши, девушки хихикали, а парни в восторге пинали ногами сложенные в пирамиды возле пушек снаряды, да так, что они раскатывались по траве во все стороны. Но когда одна мать развесила для просушки на пушечном стволе выстиранные в ближнем ручье пеленки своего отпрыска, как бы конфискуя боевое оружие для мирных целей, унтер-офицер начал стрелять.
Он уложил из своего автомата не менее двадцати мужчин и женщин, прежде чем участники пикника сообразили, что он не шутит, и бросились врассыпную. Андреас стрелял им вслед, а когда бегущие удалились на достаточное расстояние, он подскочил к пушкам и выстрелил из одной по разбегающейся толпе. Приняв под свою охрану оружие, он, дотошный во всем, установил при осмотре, что одна из пирамид содержит боевые снаряды, и предполагал сегодня же вечером при смене караула доложить начальству об ошибке, которая могла привести к роковым последствиям во время завтрашних маневров. Он хотел предотвратить кровопролитие в собственных рядах. Теперь ему пригодились знания и ловкость в обращении с оружием. С невероятным проворством он перебегал от пушки к пушке, с молниеносной быстротой заряжал их боевыми снарядами и давал выстрел за выстрелом по толпе, которая как муравейник расползалась во все стороны.
Луг опустел, остались только десятки убитых — точнее, их было восемьдесят семь — и бесчисленные раненые. Наверху, возле трех пушек, стоял победитель, и слезы гнева на его глазах сменились слезами радости. Он долго стоял и неподвижно глядел вниз на окровавленные, разорванные в клочья тела тех, кого он умертвил за столь короткий срок. Наконец-то он приобрел практический военный опыт. Теперь он был готов помериться силой со всем светом. Он еще долго стоял бы так, если бы его не атаковали сверху и сзади из вертолета.
В городе большинство жителей посчитало пушечные залпы учебной стрельбой; в известном смысле это так и было, только велась она по живым мишеням. И лишь когда первые участники загородной прогулки, задыхаясь, прибежали в город, стало известно, что, собственно, произошло; тотчас сообщили в военную комендатуру, и к старой пороховой башне немедленно был выслан вертолет с военной полицией. И вместо того чтобы за образцовое исполнение долга наградить Андреаса одним из высших орденов, на него надели наручники и повели прочь, как обыкновенного преступника.
