В дошедшем до нас дневнике А. П. Керн записала фразу, где-то ею вычитанную: «Течение жизни нашей есть только скучный и унылый переход, если не дышишь в нем сладким воздухом любви». Жизнь А. П. Керн не была скучным и унылым переходом; до преклонных лет она сохранила жар своего сердца и бестрепетно с упоением молодой страсти шла навстречу новым и новым обольщениям. В 1830 году она сообщила А. Н. Вульфу о своем новом увлечении. Это сообщение дало повод Вульфу занести в свой дневник следующую характеристику А. П. Керн: «Ее страсть чрезвычайно замечательна не столько потому, что она уже не в летах пламенных восторгов [Анне Петровне, впрочем, было всего 30 лет!], сколько по многолетней ее опытности и числу предметов ее любви. Про сердце женщин после этого можно сказать, что оно свойства непромокаемого — опытность скользит по ним. Пятнадцать лет почти беспрерывных несчастий, уничижения, потеря всего, чем в обществе ценятся женщины, не могли разочаровать это сердце или воображение, — по сию пору оно как бы в первый раз вспыхнуло!»

Отметим еще одно любопытное признание А. П. Керн, бросающее своеобразный свет на ее психологию: «Я не могу оставаться в неопределенных отношениях с людьми, с которыми меня сталкивает судьба. Я или совершенно холодна к ним, или привязываюсь к ним всеми силами и на всю жизнь».

История отношений самого Вульфа к Анне Петровне весьма поучительна с точки зрения истории нравов. В письмах Пушкина к Керн 1825 года высказываются в шутливой форме ревнивые подозрения по адресу Вульфа. Действительно, двадцатилетний студент был по уши влюблен в свою кузину, и кузина ответила ему полной взаимностью, подарила ему свою любовь. Осенью 1828 года, когда Вульф жил в Петербурге, отношения его с Керн уже носили совершенно определенный характер. «Анна Петровна, — записывает Вульф 20 октября 1828 г., — сказала мне, что вчера поутру у нее было сильное беспокойство: ей казалося чувствовать последствия нашей дружбы. Мне это было неприятно и вместе радостно: неприятно ради нее, потому что тем бы она опять приведена была в затруднительное положение, а мне радостно, как удостоверение в моих способностях физических».

Вот еще запись от 28 ноября: «Петр М. [отец Керн] у меня остановился; к нему сегодня приходила Анна Петровна, но, не застав его дома, мы были одни. Это дало мне случай ее жестоко обмануть; мне самому досаднее было, чем ей, потому что я уверил ее, что я ранее… а в самом деле этого не было, я увидел себя не состоятельным: это досадно и моему самолюбию убийственно. Но зато вечером мне удалось так, как еще никогда не удавалось».

Вульф не изменял своей любви к Анне Петровне и был уверен в постоянстве нежной ее любви к нему. Но и его верность и ее постоянство носят печать чрезвычайного своеобразия. Он был влюблен в Анну Петровну, «прощальным, сладострастным ее поцелуям удавалось иногда возбуждать его голодную и вялую чувственность». Но связь с Анной Петровной не мешала ему одновременно вести ряд романов платонических и физических, на глазах Анны Петровны, с ее знакомыми, подругами и даже с ее родной сестрой. Романы имели свое различное течение, но верный приют любовное чувство Вульфа находило всегда у Анны Петровны. Анна Петровна знала, конечно, о любовных историях Вульфа, и это знание не мешало их взаимным наслаждениям; в свою очередь, близкие отношения с Вульфом нисколько не мешали и Анне Петровне в ее увлечениях, которых она не скрывала от него. Они не были в претензии друг на друга. В их отношениях поистине царила какая-то домашность, родственность.

Вульф навсегда остался благодарен Анне Петровне за ее любовь. «Никого я не любил и, вероятно, так не буду любить, как ее», — писал он в дневнике 1832 года. Но, зная Вульфа, мы можем сказать, что в его чувствах не было ни восторга, ни упоения, ни вдохновения, без которых Анне Петровне жизнь не в жизнь была и любовь не в любовь! Какой сухостью и сердечной скудостью веет от записи Вульфа: «Анна Петровна сообщает мне (в письме) о приезде отца ее и, вдохновенная своей страстью (это было новое увлечение А. П.!), — велит мне благоговеть перед святынею любви. Сердце человеческое не стареет, оно всегда готово обманываться. Я не стану разуверять ее, ибо слишком легко тут сделаться пророком»…

Нет сомнения, что и Пушкин был осведомлен о любовных успехах Вульфа, но это не внесло холодности в их отношения. «Все было в порядке вещей», и сам Пушкин в одно время с Вульфом был в самых близких отношениях с А. П. Керн, столь же близких, как и Вульф (об этом свидетельствует нескромная фраза в письме Пушкина к Соболевскому). И Пушкин продолжал относиться к А. П. Керн с великим уважением и любовью. Свидетельство уважения и любви — в замечательном стихотворении Пушкина:

Своеобразие в отношениях к А. П. Керн и Пушкина, и Вульфа, есть, несомненно, отголосок той эпохи, вернее, жизни определенного общественного круга, к которому принадлежали и Вульф, и Пушкин.

Но не одна Анна Петровна Керн была для Пушкина и Вульфа общим предметом любви, вожделения и обладания.

В доме П. А. Осиповой вместе с ее детьми жила и росла ее падчерица, дочь ее второго мужа И. С. Осипова, Александра Ивановна. В семье звали ее и Алиной, и Сашенькой. По годам она была, по всей вероятности, ровесница А. Н. Вульфа, и в годы появления Пушкина в Михайловском ей было лет под двадцать. Она произвела довольно сильное впечатление на Пушкина, и в михайловской жизни поэта был период влюбленного ухаживания за Алиной. Память об этой привязанности Пушкина сохранилась в его поэзии. Александре Ивановне Осиповой посвящено прекрасное стихотворение «Признание»:

Поэт шутливо сознается, что любовь ему не к лицу, не по летам, что ему надо быть умней, но по всем приметам он узнает болезнь любви:

Тайного, интимного значения исполнены стихи, в которых поэт вспоминает и ее «слезы в одиночку, и речи в уголку вдвоем, и путешествие в Опочку, и фортепьяно вечерком». Поэт не смеет требовать любви, он просит ее лишь притвориться: