Размышляя о конференции, Вэнс снова вспомнил о Мартини. Профессор должен был делать доклад о достижениях Леонардо в области военной архитектуры и инженерии — Вэнс тоже очень любил эту тему. Как поступят организаторы? — недоумевал он. Выступление Мартини считалось ключевым.

В поисках ответа на этот вопрос четверть часа спустя Вэнс оказался в приемной координатора конференции. Там кипела безумная, почти отчаянная деятельность: помощники и секретари, многие — священники или монашки, бегали с места на место и тараторили по-итальянски звенящими от волнения голосами.

Это была крупная конференция, и все шло наперекосяк.

Дверь кабинета резко распахнулась, и, словно крупный боевой снаряд в полтонны весом, из нее вылетел директор, бросив через плечо еще пару фраз оставшемуся в кабинете помощнику.

— Боже мой, — улыбнулся он Вэнсу и быстро его обнял. — Как я рад вас видеть! Я отчаянно пытался связаться с вами! Вы… — Внезапно его лицо помрачнело. — Вы слышали о…

— Профессоре Мартини — продолжил Вэнс.

— Да… Ужасно, просто ужасно. — Директор опустил взгляд, словно пытаясь разглядеть ботинки, скрывающиеся под огромным животом.

— Это было…

— Давайте не будем сейчас об этом, — прервал Вэнса директор, поднимая руку, словно регулировщик уличного движения. — Я больше не могу об этом слышать. После того как весь этот… цирк, — он махнул рукой, указывая на хаос в своем кабинете, — окончится, тогда я дам волю слезам, а пока… жизнь должна идти со своей скоростью. А скорость эта, — он взял Вэнса под локоть и повел к двери, — бешеная. Поэтому я так рад видеть вас сейчас. Не то чтобы, — добавил он, подозревая, что сделал ошибку, — что я не рад вас видеть в остальных случаях, но мне, так сказать, нужна ваша помощь… Вы ведь лучший ученик Мартини, правда? — спросил директор, как только они скрылись от офисного шума в относительно спокойном коридоре. — Поэтому я хотел бы, чтобы вы завтра выступили вместо него, — объявил он, не дожидаясь ответа. Вы можете либо произнести собственную речь, либо ту, которую заготовил он.

— Я буду…

— Чудесно! — воскликнул директор. Но он не успел сказать больше ничего — его утащили взволнованные подчиненные, которым потребовалась помощь в разрешении сложной ситуации.

— Вы видели доктора Тоси? — крикнул Вэнс ему вслед.

Директор на ходу покачал головой.

— Попробуйте поискать в «Эксельсиоре», я думаю, он остановился там, — успел крикнуть он, и дверь кабинета захлопнулась.

Вэнс посмотрел на часы: только половина четвертого. Время у него есть, и Вэнс решил потратить какую-то его часть, навестив Тоси в отеле. Возможно, удастся все выяснить без мелодраматической встречи в церкви вечером.

Три часа спустя Вэнс был ошарашен, как никогда. Он доехал на такси до «Эксельсиора» — роскошного многоэтажного современного отеля с теми удобствами, которые так любят американцы.

— Сегодня после обеда синьор Тоси расплатился и уехал. — Молчаливость дежурного администратора рассеялась, когда Вэнс помахал перед его густой, но безупречно подстриженной бородкой бумажкой достоинством в сто евро. — Да, начинаю припоминать, — сказал мужчина с таким видом, словно пересмотрел американских фильмов категории Б. — Синьор Тоси выразил сожаление, что ему пришлось уехать так рано, — администратор сально улыбнулся, — это было, — он сверился с записями, — около полудня. Он ушел вместе с двумя священниками.

Священниками? Несмотря на итальянское происхождение и любовь к искусству эпохи Возрождения, которое теперь чаще встречалось в церквях, Тоси совершенно не питал почтения к религии и открыто выражал неприязнь и к ней, и к ее адептам. Говорил что-то о католических школах и монашках с линейками.

Вэнс шел по корсо Маджента, и от вечернего солнца у него кружилась голова. Мир вертелся, словно калейдоскоп, больше походя на сюрреалистическую картину Дали, нежели на шедевр да Винчи. Деловой гул дня сменялся более мягким и живым гомоном играющих детей, работающих телевизоров, готовящегося ужина: эти звуки раздавались из открытых широких окон вторых и третьих этажей. Когда показалась знакомая башенка с колоннами на церкви Санта Мария делла Грация, до встречи оставалось еще четверть часа. Вэнс решил посвятить эти пятнадцать минут осмотру тщательно отреставрированной «Тайной вечери» да Винчи. Хотя в августе 1943 года шедевр Леонардо чудесным образом пережил бомбардировку союзников, он почти сдался не такому великому, но зато куда более опасному врагу — времени. Краска поблекла и местами начала шелушиться. Это сокровище было бы медленно и безжалостно уничтожено эрозией, если бы не реставрация, которая сама по себе тоже была чудом.

У двери в трапезную Вэнс заплатил скучающему сонному сторожу и вошел в прохладную сырую комнату. Прямо перед ним, освещенный несколькими слабыми лампами, предстали Христос и его удивленные ученики, которые только что услышали знаменитые слова учителя: «Один из вас предаст меня». Старейшая человеческая драма, повторяющаяся миллион раз в день и миллион раз за жизнь. Обманутое доверие — разрушив, его уже не восстановишь.

Вэнс не мог сказать, в какую часть истории Христа он верил, но он мог распознать истину, и не важно, был ли Христос сыном Божьим. Важна лишь голая правда, а она — в том, что нас всегда будут предавать те, кого мы любим. В Иисусе-человеке Вэнс правду видел: он доверял и любил, и умер за свою веру в Бога и других людей.

Сзади послышалось шарканье туфель по грязному бетонному полу, и Вэнс нервно развернулся на звук.

— Синьор, мы закрываемся, — сказал сторож по-итальянски, зевнув и прикрывая рот немытой, рукой.

Дойдя до двери, Вэнс бросил последний взгляд на картину и вышел. Над маленькой площадью на тонком проводе, легонько покачиваясь от вечернего ветерка, висела единственная лампочка с металлическим отражателем. Сгущающиеся наверху тени изгоняли свет уходящего дня.

Вэнс посмотрел на часы. Настало время встретиться с Тоси. Одинокая лампочка в надвигающейся тьме давала четкие тени, и силуэты ног Вэнса, когда он легкой походкой прошел двадцать ярдов до входа в церковь, пружинили.

Толкнув тяжелую деревянную дверь, Эриксон вошел в храм. Мрак внутри, казалось, не уступал надвигавшейся ночи. Внутри Вэнс увидел только сгорбившуюся старуху в темном бесформенном платье и с платком на голове. Она поставила свечу на подставку у правой стены изукрашенного зала и ушла. Вэнс непроизвольно поежился, оставшись один в тусклом святилище. Он сел у прохода на ближайшую к двери скамью и стал ждать.

Через пятнадцать минут Тоси не появился. Меня они тоже поймают. Самым громким звуком в церкви было дыхание Вэнса: с каждой убегающей минутой оно становилось все чаще.

В половине восьмого Эриксон уже начал сомневаться, что его решение разобраться со всем самостоятельно было разумно. Стоило сообщить полиции, виновато осознал он, как только вышел из отеля Тоси. Вэнс решил, что сделает это сейчас, и встал. Но едва он дошел до двери, та медленно и жутко открылась. Из темноты показалось белое лицо и еще более белый пасторский воротник. Остальная фигура священника, за исключением сверкающего сбоку креста, элегантно сливалась с тенями.

— Мистер Эриксон? — по-английски обратился священник.

Вэнс безмолвно уставился на него.

— Да. Мы знакомы?

— Нет, — ответил священник, ни на шаг не выходя из тени, — но у нас есть один общий друг, который попросил меня передать вам о его глубочайшем сожалении по поводу того, что он не смог прийти на встречу с вами.

И тут Вэнс увидел, как мужчина опустил руку в глубокий карман облачения, и подумал, что сейчас тот передаст ему письмо от Тоси. Но вместо этого священник достал пистолет и навел на него.

Священник крепко держал пистолет, не отводя дула от лица Вэнса.

— Я не желаю вам зла, мистер Эриксон, — сказал клирик. Он сделал шаг из чернильных теней. Священник был невысок, чуть больше пяти футов, средних лет; коротко остриженные волосы с проседью лежали на голове плотными волнами. Он носил толстые очки в черной оправе.