На его концерт сходилась вся деревня, кроме стариков, которые не могли ходить, и женщин с грудными детьми, чтобы те своим ором не прерывали солиста.

И он понял, что на концерте обязательно встретит Марину. В клуб начали идти часа за два до начала концерта, чтобы занять места. Женщины шли в открытых платьях, мужчины в рубахах на выпуск, а некоторые и в майках. Он надел свой итальянский костюм, французский галстук стоимостью в пятьдесят долларов, дорогие португальские ботинки. Шел не торопясь, зная, что ему оставлено место. Теперь и навсегда он зачислен в деревенскую элиту и ему уготовано место в первом ряду. Так и оказалось. Заведующая клубом усадила его рядом с бывшим председателем колхоза и бывшим парторгом. Чуть дальше сидел Васильев с женой, которую он привез с Кубани, где служил в армии. Жена Васильева улыбнулась ему. Он был соперником ее мужа, а значит, ее сторонником. Марина с матерью и дочерью сидели в шестом ряду. Он улыбнулся им и поздоровался. Мать Марины отвернулась, а девочка улыбнулась ему. Он обрадовался, что девочка похожа на Марину, он ее полюбил сразу.

Стругалев пел известные всем песни нынешних эстрадных звезд. Своего надо поддерживать, а за бесплатно ладоней не жалели, бурно аплодируя.

Во время концерта пошел дождь, а когда надо было выходить, начался настоящий ливень. Женщины открыли окна в клубе, пережидая дождь, мужчины толпились на крыльце и курили.

Рядом с клубом был пруд, пересыхавший в жару. Сейчас он наполнялся водой. И вдруг Васильев бросился с крыльца и прыгнул в пруд в своем белом льняном костюме, который мгновенно стал черным от грязи. За ним бросились молодые парни, потом взрослые мужики и женщины. Что-то завораживающее было в этой безумной пляске в воде под дождем. Он увидел в пруду Марину, ему показалось, что она смотрит на него с сожалением. Он подумал о своем министерском удостоверении, об итальянском костюме, который после такого купания никакая химчистка не приведет в надлежащий вид, и прыгнул в пруд. Он танцевал этот дикий танец вместе со всеми. В какой-то момент рядом оказалась Марина. Ее белая кофта намокла, и он увидел, что под нею нет лифчика. Материя облепила ее грудь, и от этого грудь казалась огромной.

— До твоего ответа осталось два дня! — прокричал он ей.

— Я могу ответить и сейчас! — крикнула она.

— Отвечай!

— Да!

— Что?

— Я согласна.

Он понял, что сейчас заплачет, и попытался сдержать слезы. Еще подумал, неужели эта женщина и есть самое главное в его жизни, а все остальное может быть или не быть. Он почувствовал, что плачет, потому что слезы были горячими, а дождь холодным. Но никто этого не заметил, и Марина тоже…

Меня ограбили. Элементарно. Рядом с нашим микрорайоном лесопарк, где я гуляю по два часа в день, чтобы поддерживать физическую форму. Я гулял и увидел, что навстречу мне идут трое подростков, лет по пятнадцати, не больше. Двое высоких, еще не складных, из таких со временем формируются мосластые крепкие мужики. Третий тоже высокий, но мощный, уже не меньше восьмидесяти килограммов веса, такой, когда обрастет мускулами и слоем жира, станет нечувствителен к ударам, такого не пробьешь, но уж если он зацепит, то свалит любого. Три богатыря, подумал я тогда о них с некоторой даже нежностью, защитники родины подрастают, а этот просто Илья Муромец.

Они поравнялись со мною, двое прижали мне руки, а Илья Муромец залез во внутренний карман моего пиджака. Он взял из кошелька всю пенсию, и они даже не побежали, а спокойно пошли. Я, конечно, бросился за ними, обозвав их подонками, и потребовал вернуть пенсию. Они остановились, посмотрели на меня, а Илья Муромец опустил кулак на мою голову. Я сел на дорожку лесопарка, сел аккуратно, чтобы не запачкать брюки, потому что недавно прошел дождь. Я очень аккуратен в одежде. Они уходили, но я почему-то не слышал их шагов, мне хотелось лечь, свернуться, уснуть и забыть этот позор.

Я не маленький, нормального среднего роста в сто шестьдесят семь сантиметров, половина мужиков в России такого роста, но я всегда был сухопарым, а с возрастом подсох до сорока восьми килограммов. Что я мог с ними сделать?

Конечно, я заявил в милицию, описал их приметы. Через неделю я встретил их в магазине и тут же позвонил из телефона-автомата в милицию, напомнил дежурному лейтенанту о своем заявлении и предупредил, что, если их не задержат, я напишу заявление на самого лейтенанта. С нашей милицией только так — они сразу должны понять, что имеют дело не с идиотом.

Патрульная группа подъехала быстро, и их задержали. Но в милиции они говорили так уверенно-спокойно, что даже я засомневался.

— Извините, но сегодня все ходят в джинсах и кроссовках. И на нас не синие куртки, как вы написали, а фирменные голубые «Монтана».

Как выяснилось, этим бандитам было по пятнадцать лет, а одному даже четырнадцать. И родители у них интеллигентные: у одного отец работает в министерстве, у другого мать актриса театра и кино. В милиции пообещали разобраться, но смотрели на меня со снисходительной жалостью. Ну, перепутал старик. Нормальный склероз.

На следующий день я увидел их снова. Они шли за мною. Я остановился, остановились и они. Вероятно, они возвращались из школы. У двоих, по нынешней моде, вместо портфелей рюкзачки, у одного пластиковая прозрачная папка с тетрадками. Они смотрели на меня и улыбались. Я медленно двинулся к своему подъезду, слышал, что они идут за мною, но не оглядывался, чтобы не показать своего страха.

В подъезде я быстро набрал цифры кодового замка, но дверь открыть не успел. Один схватил меня за шею и приподнял. Я начал задыхаться. Двое обшарили карманы и сняли с руки часы «Ракета», которые мне подарил профком еще на пятидесятилетие. Потом, все еще держа на весу, меня ударили ребром ладони по печени. Такой боли я не знал еще никогда. Я с трудом добрался до своей квартиры, отлежался и снова написал заявление в милицию, предупредив, что, если не будут приняты меры, я обращусь к министру внутренних дел и президенту.

Через день за мною приехала машина из милиции. Эти трое уже сидели в кабинете дознавателя. С ними были их родители. Меня выслушали. И тогда заговорил один из отцов.

— Простите, — начал он. — Но зачем им ваши часы «Ракета», которым почти четверть века? У них свои замечательные часы. — Он взял руку Ильи Муромца. — Посмотрите, это «Кассио» с секундомером, календарем, двумя будильниками, записной книжкой на сорок телефонов. Я понимаю, вы потеряли свои часы. Возьмите, пожалуйста, у меня несколько часов. — И он снял свою «Сейку» с тремя циферблатами. — Я понимаю, вам трудно, от вас ушла жена, у вас проблемы с психикой, вы ведь состоите на учете в психоневрологическом диспансере.

Они уже все узнали про меня. Да, через полгода после того, как я вышел на пенсию, от меня ушла жена. Говорят, это общемировой процесс. Жены бросают старых мужей, когда от них, кроме пенсии, уже ждать нечего. И моя жена, с которой я прожил сорок лет, однажды поехала к дочери и осталась у нее. У дочери двое детей, и ей, конечно, нужна помощь. Теперь жена приезжала ко мне два раза в год: весной, чтобы привезти свои зимние вещи и забрать летние, и осенью, чтобы привезти летние и забрать зимние. Один раз в месяц меня приглашают на обед к дочери. Но я не езжу. Купить торт или коробку конфет — значит целую неделю не покупать мяса для бульона.

Да, после того как от меня ушла жена, я стал плохо спать. Я обратился к невропатологу в поликлинику, но он уходил в этот день в отпуск и отослал меня к своему приятелю-психоневрологу в районный диспансер. Психоневролог выписал мне таблетки антелепсина и завел на меня карточку.

Они ждали моего решения. Конечно, они хотели, чтобы я забрал свое заявление. И родители хотели, и дознаватель — в такой же, как у этих бандитов, куртке, в таких же кроссовках, только подешевле. Я не забрал заявление.