Он не умел так легко заговаривать, предпочитая больше слушать, чем говорить, и удивлялся, что женщины выслушивают очевидные глупости и даже отвечают.

Он все ближе подходил к дому Марины, оставалось несколько шагов до калитки. Еще можно повернуть и зайти вечером, когда не будет Васильева. Но не повернул, потому что увидел Марину и Васильева. Они сидели на веранде и смотрели на него.

Марина встала, когда он вошел. Его снова поразила полнота ее загорелых плеч в открытом сарафане, и грудь ее стала больше. Ему хотелось ее обнять, но он не решился и протянул руку. Марина чуть помедлила, прежде чем протянуть свою руку, он испугался, что так и будет стоять с протянутой рукой, но Марина улыбнулась, и он почувствовал ее крепкую ладонь. Она смотрела на него не отводя глаз, может быть, ждала, что он смутится. Таких уверенных в своей привлекательности женщин он иногда встречал в метро. Они не смущались, когда их рассматривали, и, не отводя глаз, рассматривали сами.

Он молча сел и никак не мог найти первой фразы.

— Да, — протянул Васильев. — И чего молчим, сказать, что ли, нечего и спросить не о чем?

— Ну почему же, — сказала Марина. — Сейчас расспросим москвича о его замечательной московской жизни!

Он молчал и смотрел на нее. Марина не выдержала, отвела глаза и глянула на часы, он никогда не мог объяснить, почему и мужчины, и женщины, когда не знали, как реагировать, всегда смотрели на часы, демонстрируя свою озабоченность и занятость, но она никуда не спешила.

— Говорят, ты в министерстве работаешь? — спросила Марина.

— Работаю, — ответил он.

— На большой должности?

— Сейчас на небольшой.

— Займешь большую, конечно?

— Вряд ли.

— Но на жизнь хватает, Москва ведь дорогой город?

— Хватает. Подрабатываю в гаражах ремонтом автомобилей.

— Это вроде слесаря? — спросил Васильев.

— Почему вроде? Или слесарем, или механиком.

— Говорят, женат и даже дети есть? — спросила Марина как бы между прочим.

— Не женат. И детей нет.

— А говорили, что жена твоя старше тебя и у нее взрослая дочь.

— Я был женат, но мы развелись.

— А квартиру ее разменяли? — спросил Васильев.

— Нет. Ее квартира осталась при ней. А мне дали комнату в коммунальной квартире.

— И сколько же метров комната? — спросил Васильев.

— Двадцать.

— А что? Большая! — сказала Марина. — Мы втроем жили в пятнадцатиметровой.

Ее слова он расценил если не как прощение, то хотя бы как надежду на прощение.

— А зачем было в Москву-то ехать? — спросил Васильев. — Все эти заработки от ремонта ты бы и дома имел, и даже больше. Ты же классный механик!

— Я хороший механик, — подтвердил он и замолчал, почувствовав усталость, какую он не чувствовал и после двенадцати часов физической работы. И Марина молчала. И Васильев забеспокоился.

— Как же мы не догадались ничего прихватить из магазина, — с сожалением сказал Васильев. — Выпили бы шампанского за встречу! А давай смотаемся до магазина. Две минуты туда, две обратно.

— Выпьем в следующий раз, — сказал он, не понимая молчания Марины. Его ответ давал ей возможность сказать:

— Следующего раза не будет.

Но Марина ничего не сказала.

— Ладно, — сказал Васильев. — Через четыре минуты будет шампанское.

Васильев пошел к двери, даже не пошел, а побежал. Он услышал, как хлопнула дверца джипа и мгновенно завелся двигатель. У него было не больше пяти минут, и он начал сразу.

— Марина, как только я узнал, что ты в деревне, я тут же выехал.

— Ждал, когда я приеду в деревню? А то, что я год не могла выехать с Сахалина, потому что у меня не было денег, и моя мать занимала в деревне у всех, кто мог дать, твой отец, кстати, одолжил, это как?

— Я не знал об этом. Отец мне ничего не говорил.

— Не знал, а может быть, не хотел знать? То, что я вышла замуж, тоже не знал? И то, что у меня родилась дочь, тоже не знал? И то, что когда я развелась, то работала нянечкой в детском саду, потому что не на кого было оставить дочь, а нянечкой много не заработаешь. В деревне об этом все знали, а ты не знал.

Он понимал, что надо сбить этот поток упреков и надо сказать главное, потому что, если он не скажет сейчас, следующего раза может не быть.

— Если я даже не виноват, я все равно виноват, потому что не пришел на помощь, когда моя помощь требовалась. Но я люблю тебя по-прежнему и даже больше сейчас, чем раньше. Я предлагаю тебе выйти за меня замуж. Сейчас. Здесь, в деревне. Как только ты решишь, наш брак зарегистрируют тут же, и мы с тобой уедем в Москву. Я сказал тебе всю правду. Сегодня я не очень много зарабатываю, но буду зарабатывать больше, потому что открою свою мастерскую или уйду на станцию «Мерседес», там хорошо платят. Думаю, что в течение двух-трех лет мы сможем купить двухкомнатную квартиру, кое-какие деньги я все-таки отложил.

— При чем здесь квартира и заработки! — сказала Марина. — Ты меня предал.

— Я тебя не предавал. Я тебя любил и люблю.

— Но ты не пригласил меня к себе, когда еще работал в совхозе!

— Я хотел подождать, пока получу квартиру, я не хотел, чтобы ты жила в общежитии.

— Но ты же жил в коттедже!

— Не было у меня никакого коттеджа!

Он говорил и верил, что так и было, потому что, если бы Марина приехала, директор совхоза предложил бы ему выехать из коттеджа. Коттеджи получают, если женятся на племянницах директоров, а так, пожалуйста, в порядке общей очереди, три года в общежитии в одной комнате.

— А ты уехала на Шикотан на рыбзавод и даже меня не предупредила. Это ты меня предала!

— Как ты такое можешь говорить! Что мне оставалось делать? Все на меня смотрели как на брошенную. Я же тебе впрямую задала вопрос: что мне делать?

— Когда?

— Когда у меня закончился срок вербовки. Я же уехала на сезон, на три месяца. Мне было стыдно писать, но я тебя спрашивала, приезжать ли к тебе или оставаться на Сахалине, я тебе даже намекнула в письме, что у меня есть предложения и я могу выйти замуж, если ты отказался от меня.

— Я не получил от тебя ни одного письма и этого тоже.

— Как не получил? — изумилась Марина.

— Так и не получил. И только из письма отца узнал, что ты вышла замуж за военного летчика.

Он сказал почти правду. Когда на почту пришло письмо Марины с Сахалина, это письмо отдали Лиде. Он о письме узнал через два месяца, обнаружив его на подоконнике в учительском доме.

— Все, что произошло с нами, можно назвать несчастьем, недоразумением, глупостью. Все это сейчас неважно. Главное, что я люблю тебя, и, когда я тебя увидел, все во мне всколыхнулось.

Не слишком ли я красиво говорю, подумал он тогда.

— Я буду в деревне еще неделю и буду ждать твоего ответа. Если ты не решишься сейчас, я буду ждать год, два, я ждал больше.

Она могла ему ответить: никого ты не ждал, а жил, как тебе хотелось, — но она ничего не сказала. И она, и он услышали шум подъехавшего джипа.

— Что же! — сказал Марина. — Выпьем сейчас шампанского.

— Я не буду пить шампанское с Васильевым, — сказал он. — Он мой противник, мой соперник! А решать тебе. Я буду ждать!

Васильев, встретив его во дворе, спросил:

— Ты куда?

— Домой.

— А шампанское?

— Расхотелось.

На следующее утро он вышел с отцом обкашивать откосы вдоль шоссе. Отец ни о чем его не расспрашивал. Они косили по росе, потом уходили домой, завтракали и шли переворачивать сено, скошенное накануне. Отец купил в соседнем колхозе два старых трактора «Беларусь», и он начал из двух тракторов собирать один.

Никогда в жизни неделя не тянулась для него так долго.

Конечно, он мог зайти к Марине и раньше, но боялся, что она ответит:

— Извини, но я не хочу выходить за тебя замуж.

Или:

— Я выхожу замуж за Васильева.

Или:

— Я тебя никогда не прощу.

Вечером он опробовал тракторный двигатель. Удачное начало они с отцом решили обмыть, и он пошел в магазин за водкой. На щите для объявлений возле магазина висела афиша Стругалева, солиста областной филармонии, выходца из их деревни. Солист заканчивал десятый класс, когда он пошел в первый. Уже давно, один раз в году, обычно после сенокоса, Стругалев приезжал в деревню со своим оркестром и давал один бесплатный концерт.