Когда госпожа Барне начала свой сумбурный монолог, Луицци даже не старался вникнуть в его смысл; но вдруг у него возникла идея расспросить ее по-настоящему. Это случилось в тот момент, когда она перешла от рассказа о господине Жаке к его жене; барон предположил, что супруга нотариуса поведает ему о том, что он ни у кого больше не осмелился бы спросить; а госпожа Барне, похоже, только дай ей взять след, с превеликим удовольствием выболтает все, что ему так хочется узнать. Поэтому, как только жена нотариуса умолкла, барон поторопился сказать:

– Я вовсе не желаю что-либо приобретать, по крайней мере сейчас; но у меня деловые отношения со многими людьми в Тулузе, и, между прочими, с господином Дилуа.

Госпожа Барне скривилась:

– Что, он замечен в каких-то нехороших делах?

– Признаться, господин барон, по меньшей мере – в одном, которое продолжается до сих пор.

– В каком же?

– В женитьбе на своей жене.

– Она его разоряет?

– Я не заглядывала в кассу господина Дилуа; не могу сказать ничего плохого о его заведении; но бедняга знает о своих делах не больше чем я; кроме того, его жена и первый приказчик, господин Шарль, ведут его счета, и если этому простаку есть на что пойти выпить чашечку кофе и сыграть партию в домино к Эрбола, то он и не стоит большего.

– Значит, госпожа Дилуа разбирается в торговле?

– Она отлично разбирается во всем, что ей нужно, – хитрая бестия; гризетка, делавшая детей со всеми подряд и выскочившая за первого торговца шерстью в Тулузе! О! Она проведет и сотню таких, как ее муж.

– Включая и господина Шарля?

– Шарль тоже та еще шельма; я прекрасно знаю этого типа; он служил у нас клерком до того, как устроился приказчиком к господину Дилуа. Было время, когда мы знались с этими людьми; но я объявила мужу, что, если он еще раз пригласит эту блудливую кошку, я захлопну дверь у нее перед носом. Ах, сударь, а ведь когда-то Шарль был очаровательным, преданным, внимательным и предупредительным юношей!

– Может быть, он и сейчас такой для госпожи Дилуа?

– Бог мой! Господин барон, да будь он для нее хоть кем – меня это не касается.

– Я с ним встречался, – кажется, весьма симпатичный паренек.

– Да, уж выглядит-то он отлично; но какой он бессердечный, господин барон, какой неблагодарный! И это после всего, что мы для него сделали!

– Господин Барне тоже, конечно, любил его, – заметил Луицци с бесхитростным видом.

Госпожа Барне, попавшись на эту уловку, необдуманно воскликнула:

– Мой муж! Ну что вы, господин барон, ничего подобного!

Барон не подал виду, что уловил невольное признание госпожи Барне; у него было еще о чем порасспросить, а потому он не хотел настораживать словоохотливую собеседницу. И он заявил с видимым безразличием:

– Что ж, мне очень пригодится ваше хорошее мнение о фирме Дилуа, с которой мне предстоит только заключить договор о купле-продаже шерсти. Но не это главное; у меня есть свободные средства, которые я собираюсь дать взаймы под залог недвижимости, а потому я хотел бы разузнать о состоянии имущества одного весьма известного человека.

– Для этой цели, господин барон, нет ничего лучше, чем городская регистратура.

– Конечно, конечно, сударыня; но я не могу пойти туда сам – в Тулузе все моментально становится известно, и, возможно, маркизу дю Валю это не понравится.

– Как?! Маркиз дю Валь собирается взять ссуду под залог? – крайне удивилась госпожа Барне. – Не может быть! Маркиз – наш клиент, и он никогда не говорил нам об этом.

– Как?! – ахнул Луицци. – Господин дю Валь – ваш клиент?

– Да, точно так же, как и многие самые знатные, не уступающие вашему, имена Тулузы, и вовсе не со вчерашнего дня. Дела дю Валей мы ведем уже более пятидесяти лет; именно господин Барне составлял брачный контракт ныне здравствующего маркиза; это событие меня до того ошеломило, что я помню его столь же ясно, как сегодняшнее утро. Передо мной и сейчас стоит выражение лица господина Барне после подписания: он словно сошел с ума.

– Что же тогда произошло?

– Ах! Господин барон, не могу вам сказать, это профессиональная тайна нотариуса; это свято. Я ее знаю только потому, что господин Барне так волновался в первые минуты, что сам не понимал, что говорит и что делает.

– Сударыня, я человек сдержанный…

– Лучшее средство сохранить тайну – не знать ее.

– Вы правы, – согласился Луицци, – и я не хочу выведывать лишнее; но могу предположить, что госпожа дю Валь сейчас совершенно счастлива.

– Бог знает, господин барон, и Бог должен это знать, так как она только им и живет.

– Она набожна?

– До фанатизма; только и делает, что кается и постится. Что ж, здесь нет ничего предосудительного: каждый волен устраивать свою жизнь, как ему заблагорассудится; я только боюсь, как бы она не погибла от добровольных мук.

Луицци поднял глаза на часы, встроенные в брюхо самшитовой обезьянки, висевшей на каминном дымоходе, и увидел, что уже почти восемь. Он поднялся: то немногое, что он разузнал о маркизе дю Валь, только разожгло его любопытство, но он решил остановиться. Образ Люси пробуждал в сердце Луицци сладкие воспоминания детства; он даже не догадывался, что может поведать госпожа Барне, но у него пропало всякое желание ее слушать. Редко нам хочется узнавать о дорогих созданиях мнение людей определенного сорта. Есть имена, звучащие в душе прекрасной музыкой, которую никто не в состоянии воспроизвести на наш лад, неприятные голоса ломают эту мелодию, только произнося любимое имя. Нельзя сказать, что Луицци испытывал что-то подобное к Люси, но разве она не являлась его родственницей, другом детства и предметом юношеских грез? А потому его дворянское самолюбие оскорбило бы любое суждение госпожи Барне о маркизе дю Валь. Барон тепло распрощался с женой нотариуса и направился к своей гостинице, поглощенный размышлениями о том, что он заметил в доме благочестивой маркизы.

Арман еще не дошел до ворот гостиницы, когда какая-то женщина догнала его и окликнула по имени. При свете магазинных витрин Луицци узнал служанку, столь невежливо принявшую его у маркизы. Она быстро приказала ему:

– Пройдите прямо мимо гостиницы; вы найдете меня на другом конце улицы.

Не останавливаясь, служанка поспешила дальше, и Луицци, на мгновенье опешивший, увидел, как она свернула в переулок. Барон не знал, что и думать о столь неожиданном распоряжении; но поскольку сейчас он вполне мог подчиниться, а позднее вернуться в гостиницу, то решил идти за служанкой. Проходя мимо ворот, барон внимательно осмотрелся по сторонам и в нескольких шагах увидел закутанного в плащ человека, казалось, следившего за входом в гостиницу. Луицци хотел направиться прямо к незнакомцу и узнать, кто он и что ему надо. Но это привело бы к скандалу, на который барон не имел никакого права – ни по закону, ни по совести: он отлично понимал, что в мужской ссоре, где может прозвучать имя женщины, она окажется первой жертвой, а одному из противников придется погибнуть. Он проследовал дальше, и уже на приличном расстоянии от гостиницы, на пересечении с маленькой улочкой, появилась служанка:

– Быстрее, идите за мной.

Она двигалась столь резво, что барон еле поспевал за ней. Повернув не один раз, они оказались в пустынном проулке между садовыми стенами. Здесь служанка опять же на ходу отдала новое указание:

– Входите, не мешкайте.

Почти тут же она скользнула в приоткрытую калитку и, как только Луицци прошел за ней, осторожно вернула дверцу на место.

Едва они оказались в саду, как услышали на другом конце проулка быстро приближавшиеся шаги; служанка знаком попросила Луицци сохранять тишину, и оба неподвижно застыли. Кто-то остановился перед калиткой, постоял, а затем начал удаляться; но, едва сделав несколько шагов, странный гуляка повернул назад. В этот момент служанка всплеснула руками и взволнованно прошептала: