Когда они, пройдя комнату с уснувшим навеки Литтлфордом, углубились в подземный проход и подняли тело моряка, до них долетел отзвук нескольких взрывов. Стены затряслись, затем все утихло.

Прежде чем все они вернулись домой, Батхерст послал Мануэля за Ригби, и он пообещал всем, что если кто-то из них проболтается, что смерть Матеуша была вызвана неосторожностью, то… Он не закончил, но все уже знали. Больше, чем они успели узнать о нем до того, им сказал вид мертвого короля лондонского подполья. Но помимо страха, каждый из них испытывал восхищение и влюбленность в этого юношу, с которым все должно удаться, и благодаря которому, они станут богатыми, когда вернутся. Даже каменноликий Браун глядел на Батхерста совсем иначе.

Бенджамен сказал Ригби, что Метью предал и пытался бежать.

На следующий день, 29 октября (среда) рано утром в дом госпожи Джибсон прибыли два члена организационного триумвирата: Кэстлри и Персеваль.

— Как все прошло, Бенджамен? — спросил Кэстлри.

— Хорошо, милорд. Ребята сдали экзамен.

— Все?

— Кроме тех, кто погиб. Погибло двое.

— А я слышал, что погибло много людей, — отозвался Персеваль. — Мне донесли, что в городе ходят слухи о крупной полицейской операции возле Флит Дитч. Якобы, была ликвидирована одна из бандитских шаек, но во время этого погиб высокопоставленный чиновник Морской Полиции. Даже не знаю, почему все так туманно, в газетах вообще не будет ни слова…

— Я знаю, почему, — ответил Батхерст. — Полиция не желает, чтобы в этом деле копали слишком глубоко. Впрочем, у нас нет времени на разговоры. Как с паспортами?

— Они при мне, пожалуйста.

Персеваль вынул из папки два документа и подал их Бенджамену со словами:

— Один из них настоящий, привезенный д'Антрагю из Дрездена. Второй подделали по образцу. Можете показать мне настоящий?

— Нет, — нетерпеливо ответил Батхерст, — я в этом не разбираюсь.

— Я тоже, милорд, — сказал Персеваль, — и если бы не то, что я вынул их из разных отделений папки, я тоже не имел бы понятия, что настоящий вы держите в левой руке. Д'Антрагю утверждает, что поддельные документы больше похожи на настоящие, чем подлинные. В большинстве своем, они будут содержать данные принятых Францией ирландских беженцев 1798 года, которые затем эмигрировали в Саксонию[121].

— Весьма удобно, — буркнул про себя Батхерст.

— Правда? Таким образом вы будете абсолютно чисты. Французы, вместо того, чтобы к вам цепляться, будут вам сочувствовать. Пруссаки так же не будут относиться враждебно. И для одних и для других вы будете союзниками, поскольку: перед французами вы будете изображать ирландских бунтовщиков, а перед пруссаками — жертв парижского Террора. Никто вас не тронет, опять же, такие паспорта решают языковые сложности. Можете без опасений общаться по-английски, хотя я считаю, что вам следует избегать этого при посторонних. Вы и трое-четверо из ваших людей будете иметь чисто ирландские фамилии. Для остальных можно вписать и их собственные имена, это уже не имеет значения, поскольку они будут считаться вашими слугами.

— Так, — согласился Батхерст. — Правда, мои цыгане…

Он не закончил, и заинтригованный Кэстлри спросил:

— Что же с этими цыганами?

— Ничего. Я только хотел сказать, что они мало похожи на ирландцев, — с издевкой заметил Батхерст.

— Естественно, — кивнул Персеваль, — но, во-первых, они будут, как я уже говорил, играть роль слуг, а кроме того… Господа, французы и пруссаки не так уж хорошо различают нации. Англичанина от ирокеза отличить они бы еще смогли, но вот шотландца от ирландца? Да никогда в жизни. По тому же самому принципу, негры отличаются для меня только ростом. Сотрудники пекинского посольства Макартни после возвращения рассказывали, что все китайцы похожи один на другого как пара близнецов, и по лицам их просто невозможно различить. В ирландцы выберите людей с более светлыми волосами, придумайте им имена и впишите в паспорт, но только уже на месте, в Альтоне, после согласования с Гимелем дат и других мелочей.

— Это я должен заполнять паспорта? — удивился Батхерст.

— Да, это можете сделать только вы, ни в коем случае не Гимель! По дороге может случиться, что вы кого-нибудь завербуете, нужно будет сделать паспорт и на него, а все паспорта должны быть заполнены рукой одного и того же чиновника. Вы будете таким чиновником или кто-нибудь из ваших людей — все равно, главное, чтобы рука была одна. Разве что… разве что Гимель по серьезным причинам примет другое решение. Вот пятнадцать чистых паспортов, вам должно хватить… Это все, что я должен был вам передать. Господа, позвольте попрощаться. До свидания, милорд, вам же, Батхерст, желаю удачи на континенте.

После того, как Персеваль ушел, Кэстлри спросил:

— Бенджамен, когда вы будете готовы?

— Мы уже готовы, завтра можем отплывать. Что с судном?

— Оно уже сегодня зайдет в Ярмут и будет вас ожидать. Называется «Чайка», капитана зовут Сторман, пароль: «Грейт Маут»[122]. В трюме стоят ящики со всем, что я обещал, в том числе, и мундир полковника конных егерей французской гвардии со всеми знаками отличия. Теперь, Бенджамен, послушай меня внимательно. В Альтоне отыщешь дом Траутмана и спросишь доктора Борга, от которого получишь контакт с Гимелем. Вот тебе небольшой план. Зашифруй по-своему, а листок уничтожь. Деньги получишь при прощании. С ними у нас не слишком хорошо, поскольку Баринг…

— Милорд, меня это не интересует. Тут уже дело ваше.

— На текущие расходы тебе хватает?

— Даже слишком.

— Вечером, когда я приду попрощаться, принесу тебе всю необходимую сумму.

Через час после ухода Кэстлри Бенджамен выслал Юзефа и Тома в Грейт Ярмут с гранатами и частью вещей. Всем остальным дал последнюю увольнительную и приказал вернуться до полуночи. Робертсону он отдельно приказал заняться Ригби, чтобы не подпускать того к церкви на Странде. Хейтер отправился в оружейную мастерскую, чтобы забрать сконструированные бронежилеты. Около полудня он вместе со старшим Диасом отдали Батхерсту его трость.

— Поглядите, сэр, — продемонстрировал Хейтер, манипулируя серебряной головой льва, украшавшей рукоять, — сейчас все стоит на предохранителе. Если повернуть головку на девяносто градусов влево, предохранитель снят. Достаточно теперь нажать на рукоять, пружина освободится, боечек ударит по капсюльку, и из пасти этого симпатичного зверя вылетит пулька.

— Прекрасная работа! — похвалил их Батхерст. — Спасибо вам.

— Работка она общая, сэр, но идею подал Мануэль. Я же говорил, что он…

— Как сильно бьет? — перебил его вопросом Бенджамен.

— Слабенько, сэр, но при таком размерчике… Хорошо, что вообще стреляет. Это, скорее, игрушка, чем настоящее оружие. С двадцати ярдов поставит синяк на животе.

— А с трех ярдов?

— Убьет, или ранит, зависит от того, куда попадет. Есть и другие недостатки. Заряжается долго и непросто; когда уже заряжена, ею нельзя пользоваться как тростью, поскольку при сильном ударе о чью-нибудь черепушку, капсюлек может разбиться, рукоятка разорвется, и мало того, что игрушке придет конец, так и самому можно пораниться.

— Когда мы выступаем, сеньор? — зевая, спросил Мануэль.

— Надеюсь, что завтра. Теперь выспитесь, вы же не спали несколько дней, едва на ногах стоите. За эту работу получите по хорошему кошельку. Так, теперь моя тросточка стала многофункциональной. Вечером зарядите снова, поскольку сейчас надо ее испробовать.

Вскоре после двух часов дня в кабинет Бенджамена вбежал запыхавшийся Степлтон.

— Простите, сэр!.. Простите! Какой-то человек обязательно желает с вами переговорить. Пароля он не знает, и вообще я вижу его впервые. Но он упирается. Говорит, что его зовут Уилсон, но явно лжет, ведь в Лондоне каждый пятый — это Уилсон.

— Проведи его ко мне немедленно!

Уилсон появился в костюме для верховой езды, в грязных сапогах, весь запыленный.