Храм Христа Спасителя был построен в честь победы над Наполеоном. Строился он сорок четыре года. Решение о его строительстве принял лично Александр 1-й в знак благодарности Богу за победу. Но увидеть свою мечту воплощенной ему не довелось. Это сделал Николай I. Строился Храм на народные деньги.
Храм Христа Спасителя «воскрес» за четыре! года, в 1997 году, к 850-летию Москвы. Восстанавливали его по старым чертежам, но по новой технологии, что дало возможность восстановить его в рекордный срок и к юбилею Москвы он вновь засиял своими золотыми куполами. Великолепный интерьер, роспись, бронзовые фигуры святых, на площади разбит прекрасный парк с фонтанами, красивыми скамейками, бронзовыми фонарями. Парк простирается от Волхонки до набережной Москвы-реки, а через реку построен роскошный мост, который ведет прямо к заднему фасаду Храма, где позже установили памятник царю Николаю 1-му По праздникам на площади перед Храмом сооружается эстрада и выступает Большой симфонический оркестр, хоры, поют солисты. А подземный ход из метро ведет прямо к фасаду Храма.
…Было время разбрасывать камни.
Настало время их собирать…
Эпоха Дворца Советов прошла, наступила эпоха Дворца Съездов, достаточно нелепого на территории Кремля. Сменилось время и люди. Изменилась страна. Приведу письмо-ответ Лазаря Моисеевича Кагановича на письмо-вопрос его дочери-архитектора в части, касающейся Храма Христа Спасителя и Дворца Советов:
«Дорогая Мая!
Я вполне понимаю, что неизбежно твои товарищи по профессии — архитекторы задают тебе вопросы, затрагиваемые в печати об архитектурных памятниках, связывая эти вопросы с моим именем, поскольку я был в течение 5 лет (1930–1935 гг. — прим. авт.) секретарем Московского Комитета партии.
Поэтому ты не должна извиняться передо мной за то, что ты попросила меня дать некоторые разъяснения по ним, что я охотно сделаю.
Первое — о Храме Христа Спасителя:
Как известно, решение о сооружении в Москве Великого Дворца Советов принято Всесоюзным съездом Советов.
После принятия решения, естественно, встал вопрос о месте его сооружения. Были различные предложения: МК, в том числе и я лично, предлагали строить Дворец на Ленинских горах.
Все признали, что это место хорошее, но это далеко от Кремля, а необходимо было строить его близко к Кремлю. Тогда МК внес предложение строить его там, где теперь Манежная площадь, разрушить все расположенные там домишки, лабазы и мелкие сооружения, но здесь опять возникли возражения, что это затронет сооружение Манежа, представляющее ценное архитектурное сооружение. После этого было предложено разрушить здание, где помещается Коминтерн и близлежащие к нему сооружения и соорудить там Дворец Советов. Но здесь опять возникло возражение, что это подавит сооружение Румянцевской библиотеки.
Итак, двигаясь дальше по этому направлению, подошли вплотную к Храму, но не сразу и не слегка был решен этот вопрос. В МК и у меня лично, например, были возражения. Скажу прямо, что мы считали, что это политически может задеть верующее население. В Моссовете, особенно помню, его председатель тов. Иванов высказывались за то, чтобы строить Дворец Советов на месте Храма Христа Спасителя. На заседании созданного правительством Совета по строительству Дворца во главе с председателем Совнаркома товарищем Молотовым В. М., этот вопрос обсуждался не раз. В конце концов в 1931 было принято решение строить Дворец Советов вблизи Кремля, на берегу Москвы-реки в районе Волхонки и Саймоновского проезда путем сноса ряда строений, в т. ч. и Храма Христа Спасителя.
Тов. Молотов доложил это решение Совета Дворца правительству и Политбюро, все мы одобрили это решение, в т. ч. согласился с ним и тов. Сталин.
Должен сказать, что архитекторы, в т. ч. Жолтовский, Фомин, Щуко и др. считали, что особой архитектурной ценности храм не представляет.
С приветом, твой отец Л. М. Каганович. 1989 год».
Это письмо было написано незадолго до смерти Л. М. Кагановича, скончавшегося в возрасте 98 лет в 1991 году. Стиль и особенности письма Л. М. Кагановича сохранены.
А все-таки жаль, что Дворец Советов, на сооружение которого было затрачено столько сил и средств, не был построен. Он стал бы такой же эмблемой страны, как Эйфелева башня в Париже, Биг-Бен в Лондоне и Статуя Свободы в Нью-Йорке.
Я верю Черчиллю
О том, что «победила Америка» столько говорено и писано, что сомневаться могут только дураки («дурак — всякий инакомыслящий», см. Густав Флобер «Лексикон прописных истин»). Но на случай, если таковые еще имеются, Нафтали Бен-Цион Гольдберг опубликовал в «Новостях недели» статью «На фронте и в тылу» («НН», 1.08.99).
Это не статья дилетанта, на которую можно было не обращать внимания, это работа человека, обладающего необходимым минимумом информации, неплохим пером и твердыми убеждениями, которые я не собираюсь поколебать. И пишу эти строки для своих фронтовых товарищей.
Как ни печально, но Советский Союз, приходится признать, помогал нацистской Германии материалами, сырьем и продовольствием до самого начала войны — последний эшелон проследовал через Львов вечером 21 июня, за несколько часов до вторжения.
Но в боевых операциях против Польши не участвовал. Исторически сложившаяся нелюбовь между двумя странами усугубилась отказом польского правительства пропустить советские войска через свою территорию на помощь Чехословакии в 1938 году. Но этого недостаточно для вывода, что поражение Польши было результатом советско-германского сговора. Это натяжка. Слишком неравны были силы.
Осень сорок первого застала меня в Москве. Ужасающая картина в районе Казанского и Курского вокзалов и на шоссе Энтузиастов до сих пор стоит у меня перед глазами. Действительно, стремились эвакуироваться не все. И это естественно. В многомиллионном городе это просто невозможно.
Война началась, когда советской власти было двадцать три года (двадцать четвертая годовщина отмечалась уже во фронтовой обстановке), и было достаточно людей, которые имели все основания относиться к власти без особой нежности… Грабили магазины и еврейские квартиры. Но были очереди и в женские парикмахерские — немцы придут, надо хорошо выглядеть. Открылось и несколько частных кафе…
Можно не сомневаться в том, что ожидало бы оставшихся в Москве евреев, если бы те пришли. Здесь автор совершенно прав.
Но был и патриотический порыв. Было и ополчение, в рядах которого погиб цвет московской интеллигенции, в том числе много евреев — профессоров и студентов московских вузов. Я видел уходящие на фронт батальоны ополченцев, вооруженных охотничьими ружьями, да и те были не у всех. Все это автор начисто проигнорировал.
Что касается роли Японии в разгроме немцев под Москвой, то она явно преувеличена. Во-первых, под Москву были переброшены главным образом сибирские дивизии и только часть дальневосточных. Полной гарантии нейтралитета Японии не было, да и не могло быть. Во-вторых, немцы не без оснований уверенные, что зимовать они будут в теплых квартирах в Москве, не позаботились об обеспечении своих войск зимним обмундированием, теплым бельем, валенками, полушубками. Вдобавок Сталин дал приказ партизанским отрядам и диверсионным группам сжечь подмосковные деревни. Этот приказ был встречен жителями Подмосковья без большого энтузиазма… На то, чтобы сжечь избу, построенную отцами и дедами, и уйти в лесную землянку с детьми и скотом не каждый решится. Не удивительно, что Зою Космодемьянскую задержали сами колхозники и передали своим полицаям, а те отдали ее немцам…
Немцы остались в поле. Однако не мороз остановил их ноябрьское наступление на Москву, а упорное сопротивление частей Красной Армии. С подходом резервов было организовано мощное контрнаступление, перешедшее в «разгром немцев под Москвой» — так стала называться эта битва, похоронившая миф о непобедимости германской армии. Гитлер рассвирепел: он отстранил от должности главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича (и занял эту должность сам), командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока, а командующего 2-й танковой армией генерала Гудериана не только отстранил, но и отправил на задворки Генштаба, где тот проболтался не у дел почти два года.
