Яков Нужный.

Накануне войны служил в 78-ом танковом полку 39-й танковой дивизии в Черновцах. Пока по тревоге бежали в парк по ним уже стреляли из окон… В дивизионном парке находилось 170 танков Т-26, которые участвовали в финской войне. Все они стояли на колодках… Только десять машин удалось поставить «на ноги», заправить снарядами и горючим. Снаряды и бензин вскоре кончились. Вынули замки из орудий и пулеметов и забросили подальше. Танки остались на дорогах…

Давид Розенблат.

В каком-то местечке, вблизи старой границы, в большом колхозном сарае, неизвестный советский генерал собрал командиров: «Разве вам неизвестно, что такая-то и такая-то дивизии (назвал номера) перешли германскую границу и громят врага на его территории! Что десять тысяч советских парашютистов высадились в Берлине! Что наши самолеты бомбят Берлин! А вы отступаете! В каком из наших уставов написано слово отступление? Приказываю немедленно вернуться туда, откуда пришли!»

В это время германские войска были уже далеко в глубине нашей территории. Никому и в голову не пришло, что это провокатор. Так хотелось верить. Но ход был неглупый. Несколько тысяч кадровых бойцов и командиров были бы серьезным пополнением отступающим частям Красной Армии. Все они попали в плен.

Лазарь Белкин.

Но что-то здесь было правдой. В ночь с 8 на 9 августа, через полтора месяца после начала войны, с военного аэродрома «Сокол» на острове Саарема в воздух поднялись одиннадцать дальних бомбардировщиков морской авиации и взяли курс на Берлин. Вел группу командир полка полковник Е. Н. Преображенский. Летели молча. Всякие переговоры в полете были запрещены. Лишь выйдя на цель Преображенский произнес историческую фразу: «Я над Берлином!».

Вернулось четыре экипажа. Через несколько дней еще три, севшие на запасные аэродромы. Четыре экипажа не вернулись… Дерзкий налет на ничего не подозревавшую столицу Германии немцы пытались представить, как вылазку англичан — настолько невероятным казался им этот рейд. Но те сразу заявили — в ту ночь ни один британский самолет не поднимался в воздух.

В два часа ночи, 22 июня, на заставу обрушился шквал артиллерийского и минометного огня, горели казармы, конюшни, появились первые убитые, раненые. «Не открывать огня, чтобы не спровоцировать немцев». Огонь открыли, когда они уже на лодках переправлялись через Буг на наш берег. Отбили. Прервалась связь. Начальник заставы убит, заместитель ранен. Продержались сутки. Наутро прислали две подводы с касками и три с рубашками для гранат. Касок хватало, а гранаты давно кончились… С этими подводами отправили в тыл раненых. Но довезли ли их и куда осталось неизвестно…

Перед наступлением выдали по пять-семь патронов и по триста грамм хлеба, похожего на торф. Форсировали Нарву и две недели держали плацдарм. После ожесточенных, круглосуточных непрерывных боев, уже на нашем берегу снял шапку — волосы, как парик, остались в шапке… И они были седые… А ординарец, с которым не расставался два года, стал белый, как голубь.

Роман Богомольник.

Командир батальона не спал трое суток. Уронил голову на стол и уснул. Вбежал офицер: «Товарищ капитан! Во дворе немцы!» — Но комбат не проснулся. Вдвоем с товарищем выбежали и дали по очереди из автоматов. Тени исчезли. Утром комбат вышел, сказал:

— Видишь ориентир! — и показал на отдельное дерево.

Рука упала. И упал комбат… Не ранен. Не контужен. Не убит. УМЕР! Сердце не выдержало нечеловеческого напряжения. Ему не было и сорока лет…

Евгений Зеликман.

Когда положили на стол, с изумлением увидел — у хирурга нет одной ноги! Приспособив культю на табурет этот героический врач делал операции!

Ефим Бурштейн.

27 июля 1941 года, на военном транспорте «Ворошилов», сопровождавшем караван судов из Одессы в Крым, стал свидетелем одного из самых трагических событий Великой Отечественной войны — гибели флагмана Черноморского пассажирского флота теплохода «Ленин». Около двух часов в ночь на 28-е, там, где находился «Ленин», вспыхнул яркий огонь и раздался взрыв! Через минуту второй! Задрав вертикально нос в ночное небо, «Ленин» две-три секунды стоял на корме и вдруг провалился в морскую пучину Как будто его и не было… Из трех с половиной тысяч человек спаслось двести восемь… Причины этой трагедии до сих пор не ясны. Бомбежки не было, не зафиксировано и подводных лодок. Скорей всего перегруженный теплоход, сидевший ниже ватерлинии, задел нашу мину.

… При форсировании Днепра от близкого разрыва снаряда контузило и выбросило из лодки. Увидел вокруг черную воду. Намокшая шинель, автомат, вещмешок тянули на дно. Вдруг ясно увидел, как белоснежный теплоход «Ленин» задрал нос к небу, стал на корму. И остался стоять! Не утонул. Утонул я сам. Теплоход был последним видением. Но — спасли. Когда пришел в себя, один из спасителей спросил:

— Почему ты, когда упал в воду, стал звать на помощь Ленина? Неужели вам, партийцам, перед смертью Ленин видится?

Не сразу сообразил в чем дело. Увидев тонущий теплоход, крикнул: «Ленин!». Сам своего крика не слышал…

Наум Орлов.

Немцы подошли близко к Николаеву. Директор поручил демонтировать и эвакуировать дорогостоящие станки, недавно купленные за границей за валюту. Один эшелон успел отправить, демонтировал станки для второго, примчался какой-то генерал: «Кто дал команду?» — Директор промолчал. «Город будет обороняться! Немедленно поставить станки обратно! Даю двадцать четыре часа! Не сделаете — расстреляю!». — Стали устанавливать обратно.

Под вечер вышел во двор — никого! Того генерала и след простыл. Рабочие растаскивают склад: «Ты что! Дурной! Немцы в городе!».

Добрался до дома — какой-то мародер выносит его вещи! «Ты что делаешь?!». — «Молчи, жид! Что тебе не все равно — немцы заберут или я!».

Михаил Кимельман.

Во взводе был немолодой, исполнительный прибалт Пресс. Когда танки пошли на батарею, крикнул ему: «Подойди к панораме!». — «Сначала раздам патроны!» — в руках он держал подол гимнастерки, в котором россыпью лежали патроны. Ни визга снаряда, ни разрыва мины не слышал. В следующую секунду голова Пресса скатилась с плеч… Это было похоже на кадр из фильма ужасов. Обезглавленная фигура сержанта долго, так казалось, стояла, держа в мертвых руках подол гимнастерки. И рухнула. На самом деле прошло несколько секунд. Но их оказалось достаточно, чтобы поседеть…

Аркадий Ройтварф.

Разведчики задержали гражданского человека, заросшего густой черной бородой, в телогрейке, подпоясанной широким ремнем, за который, на спине, был заткнут топор.

— Мы не можем с ним объясниться! — Сразу признал в нем еврея и заговорил на идиш. История его такова: Когда в 1939 году немцы пришли в Польшу, ему удалось скрыться, а всю его семью расстреляли. Он ушел в лес. Выслеживал и убивал немцев. Топором. Оружие не брал. Только топором. Пять лет. Как одинокий волк мстил за своих близких. За пять лет ни разу не ночевал в доме. Только в лесу. Заходил в деревни. Его кормили, давали с собой.

«Что теперь будешь делать? Немцы далеко». — «Не знаю». — «Как зовут тебя?». — «Не надо».

Нухим Бохман.

После недельных, круглосуточных боев, когда удалось вырваться и спасти людей, встречали как героя, (и был представлен к этому званию, но получил Знамя) несли на руках. Лежал в какой-то комнатке, приходил в себя. Вошла девушка, стала его целовать, ласкать. Знал: это девушка сержанта и тот берег ее для себя. Отослал. Встретил сержанта: «Я ж не скотина!». Сержант разволновался: «Для вас я был готов на все!». — Неправдоподобно. Но — было.