Срок заключения заменялся примерно в следующей пропорции: до трех-четырех лет тюрьмы месяц штрафной роты, до семи лет два месяца, до десяти выше этого срока не существовало — три месяца.
В штрафные роты направлялись и разжалованные по приговору Военного трибунала офицеры. Если этап большой и своих офицеров не хватало, именно из них назначались недостающие командиры взводов. И это были не худшие командиры. Желание реабилитироваться у них было велико, а погибнуть… Погибнуть и в обычной роте дело нехитрое. После войны статистики подсчитали средняя продолжительность жизни командира стрелкового взвода в наступлении восемь дней…
Штраф снимался по первому ранению. Или, гораздо реже, по отбытию срока. Бывало, вслед раненому, на имя военного прокурора посылалось ходатайство о снятии судимости. Это касалось, главным образом, разжалованных офицеров, но за проявленное мужество и героизм иногда писали и на уголовников. Очень редко и, как правило, если после ранения штрафник не покидал поля боя или совершал подвиг, представляли к награде. О результатах своих ходатайств мы не знали, обратной связи не было.
В одном из кинофильмов («ГуГа») есть эпизод, где старшина бьет, в смысле «учит» штрафника, да еще по указанию командира роты. Совершенно невероятно, чтобы такое могло произойти в действительности. Каждый офицер и сержант знают, что в бою они могут оказаться впереди обиженного… Штрафники не агнцы божьи. И в руках у них не деревянные винтовки. Другое дело, что командир роты имеет право добавить срок, а за совершение тяжкого преступления — расстрелять.
И такой случай в нашей роте был. Поймали дезертира сами штрафники, расстреляли перед строем и закопали поперек дороги, чтобы сама память о нем стерлась, сейчас писать об этом нелегко, но время и отношение было другим.
Владимир Карпов, писатель, Герой Советского Союза, сам хлебнувший штрафной роты, пишет, что офицеры штрафных рот со своими штрафниками в атаку не ходили. И да, и нет. Если есть опытные командиры из штрафников можно и не ходить. А если нет или «кончились», надо идти самим. Большей частью именно так и бывает. И такой случай имел место.
Два зама: старший лейтенант Василий Демьяненко и я повели роту в атаку. Когда задача уже была почти выполнена, меня ранило осколком в грудь. (До сих пор помню первую мысль: «Не упал! Значит, легко!»)
Ни мы, ни немцы не ходили в атаку толпами, как в кино. Потери были бы слишком велики. Движется довольно редкая цепь, где бегом, а где и ползком. В атаке стараешься удержать боковым зрением товарища. Демьяненко был шагах в тридцати от меня, увидел, что меня шатнуло, и я прыгнул в воронку. Подбежал: «Куда?»
Молча показываю дырку в полушубке. «Скидай!» Весь диалог два слова. Он же меня перевязал. Осколок прошелся по карману гимнастерки, в котором лежала плотная пачка писем и фотографий из тыла (учитывая наш возраст, не только от мамы), это и спасло, иначе он прошел бы навылет. В медсанбате ухватили за выглядывающий из-под ребра кончик и выдернули, предварительно произведя традиционное обезболивание. И я вернулся в роту.
Как же я, все-таки, туда попал?
При очередной переформировке я оказался в офицерском резерве 51-й Армии. Командовал Армией генерал-лейтенант Яков Григорьевич Крейзер после войны генерал армии. Командующий Уральским Военным Округом, получивший звание Героя Советского Союза в 1941 году, будучи командиром 1-й Московской Пролетарской дивизии, один из шести известных евреев, отказавшихся подписать печальной памяти письмо Сталину с «просьбой» о депортации евреев в Сибирь, чтобы спасти их от «справедливого народного гнева».
В тылу я был впервые. Поразило огромное количество праздных, казалось, офицеров всех рангов, с деловым видом сновавших с папками и без. Неужели для них всех есть здесь работа?
Чем ближе к передовой, тем меньше народа. Сначала тыловые, хозяйственные и специальные подразделения, медсанбаты, артиллерия покрупнее, потом помельче, ближе к передовой минометчики, подойдешь к переднему краю — охватывает сиротливое чувство — куда все подевались?.. На войне, как и в жизни, каждый знает, чего он не должен делать.
В офицерской столовой еду разносили! В тарелках! О самообслуживании никто и понятия не имел. Я был потрясен. По поселку парами прогуливались молодые женщины и девушки в синих госпитальных халатах. Не сразу сообразил, что меня в них озадачило: ни бинтов, ни костылей, ни руки на каретке. Спросил у проходящего офицера: «Ты что, дурной! Это венерический госпиталь.» Мужчин не лечили. Только, если попал в госпиталь по ранению — попутно.
Скучно. Ни я никого не знаю, ни меня никто. Зашел к комсоргу полка связи попросить что-нибудь почитать. Им оказалась одна из сестер Иванцовых, членов Краснодонской подпольной организации «Молодая гвардия».
Сейчас уже забываются их имена, а многие и не знают, что руководителем организации был не юный Олег Кошевой, а более опытный офицер Иван Туркенич, но он бежал из плена… А таких не жаловали.
К концу недели прошел слух, что погиб заместитель командира 163-й штрафной роты. И я пошел в Управление кадров.
Не спешите записывать меня в герои. Я не храбрец, скорей наоборот. Но я уже воевал в пехоте, я знал, что большой разницы между штрафными и обычными стрелковыми ротами нет. Да, штрафные роты назначаются в разведку боем, на прорыв обороны противника или стать на пути его наступления. А обычные стрелковые батальоны не назначаются? Именно в рядовом стрелковом батальоне обычного стрелкового полка, назначенном в разведку боем, я погиб. И когда объятое черным отчаянием сознание угасло, меня спас мой товарищ Саша Кисличко имя, которое умрет вместе со мной, и погиб в следующую минуту. И все эти годы я мучительно думаю: если бы он не полез меня спасать остался бы жив…
Так что рисковал я немногим. Сыну врага народа кроме стрелкового батальона ничего не светило.
Зато преимуществ было много.
Первое. Штрафные роты, как правило, в обороне не стоят. Пехотные солдаты поймут меня и без подробностей. Хорошо, как летом тоже не всегда, а осенью, когда на ботинки налипает по пуду глины, а обмотки превращаются в коричневые сапоги, на которых кольца уже не обозначаются, а зимой, когда единственный способ согреться — это расстегнуть воротник шинели и спрятать туда подбородок. Полное наше наименование Отдельная Армейская Штрафная Рота ОАШР. Последние две буквы послужили основанием к тому, что позывные штрафных рот на всех фронтах были одни и те же: «ШуРа». Но особое значение имели для нас первые две. Если для обычной роты, кроме своих командиров, в батальоне два зама, парторг и комсорг, да в полку три зама и те же политработники, еще и в дивизии штабные и политотдел и все, поодиночке или скопом, в затишье, между боями, когда хочется написать письма или просто отдохнуть, являются по твою душу занудствовать по поводу подворотничков, боевого листка, партийного и комсомольского собрания к нам не придет никто. Мы не их. У них своих забот хватает и никто, тем более на фронте, не станет делать больше положенного. А партийной и комсомольской организации у нас просто нет. Штатные офицеры стоят на партучете в запасном полку и там изредка платят взносы.
Командир штрафной роты по своим правам приравнивается к командиру полка и подчиняется в оперативном отношении тому командиру дивизии, которому будет придан для конкретной операции. Это входит в понятие Отдельная.
А Армии не до нас. У них дела поважнее. Был, правда, случай, приехал майор из Политуправления: Вы корми те ваших штрафников похуже. Командиры жалуются; пригрозишь солдату штрафной ротой, а он тебе: «Ну и отправляйте! Там хорошо кормят!» И это так.
Обычная рота получает довольствие в полку, полк с дивизионных складов, дивизия из армейских.
Еще Карамзин заметил: если захотеть одним словом выразить, что делается на Руси, следует сказать воруют. Не нужно думать, что за двести с лишним лет что-нибудь изменилось. Во всех инстанциях, «а сколько-нибудь, да украдут». Полностью до солдата ничего не доходит. А у нас, как это ни странно, воровать некому. И здесь вступает в силу слово «армейская». Наш старшина получает довольствие непосредственно с армейских складов. Правда, и ему смотрят в руки. Но мы не бедные, что-нибудь из трофеев и привезем. Продукты он получает полностью и хорошего качества, водку неразбавленную, офицерам привезет полушубки длинные, чтобы коленки не мерзли и не суконные бриджи, а шикарные галифе синей шерсти. И обмундирование для штрафников получит не последнего срока, а вполне приличное. Кроме того, у нас есть неучтенные кони, вместо двенадцати лошадей небольшой табун. При необходимости забиваем коня помоложе и что там твоя телятина! Кому-то и огород вспашем.
