В 1939 году Нисан был на практике в Березниках и там познакомился со своей будущей женой Еленой, студенткой мединститута, проходившей там преддипломную практику. Через год встретились в Москве и решили зарегистрироваться. Пошли в самый лучший ЗАГС и вернулись… неженатые. Нет московской прописки — нет и регистрации. Пошли к ее сестре, где остановились, дали десятку дворнику, он их прописал и они благополучно зарегистрировали свой брак в Таганском ЗАГСе. «Медовый месяц» продолжался один день: 4 февраля зарегистрировались, а 5-ого разъехались. Она — в Молотов, он — в Одессу. Обоим надо было заканчивать институт.

В том же сороковом году Нисан получил диплом и был направлен на Урал в Молотов (Пермь), на военный завод № 90, производивший жидкий фосфор. Работа была тяжелая и опасная. В цеху плавал белый туман, работали в противогазах, в шесть смен по четыре часа. Побочным продуктом производства был феррованадий. Когда началась война — из него стали делать гранулы в виде небольших шариков. Их немедленно забирали самолеты и разбрасывали над оккупированной территорией для уничтожения урожая, который не успели собрать.

Но производство было опасное — случались взрывы, гибель людей. Поэтому, когда в августе сорок первого Нисан получил повестку из военкомата, он спокойно пошел на призывной пункт: неизвестно где было опаснее — на фронте или на заводе.

Дивизия формировалась на кирпичном заводе в Кунгурском районе. 934-й артполк получил 122 мм. пушки-гаубицы прямо с завода в Молотове. Поначалу полк был на конной тяге, лошадей отбирали по колхозам. Среди них попадались жеребцы, как известно, к службе в армии не пригодные. Полковой врач их кастрировал, и лошадиные гениталии становились деликатесом в офицерской столовой…

Индустриальный институт имел военную кафедру. На первых курсах Нисан проходил двухмесячную подготовку в лагерях, по окончании института получил звание младшего лейтенанта запаса и в полку был назначен командиром взвода управления: разведка и связь. Шел еще только третий месяц войны, но в дивизии уже были командиры, успевшие повоевать и после ранения и госпиталя направленные на формирование новых частей.

В конце сорок первого года дивизия прибыла под Москву и 5 декабря — начало нашего контрнаступления — вступила в бой. За двадцать шесть дней к 31-му декабря, дивизия прошла более двухсот километров. Шли буквально по трупам немцев. На дорогах лежали замерзшие, раздавленные в лепешку танками, убитые солдаты и офицеры противника.

В одном из горевших сел услышали страшные крики из запертого амбара. Кинулись к нему, освободили людей, уже утративших надежду на спасение, которых отступающие в панике фашисты, намеревались сжечь. Село полностью сгорело. Люди остались на пепелище без крыши, без куска хлеба и артиллеристы отдали им все свои запасы, что нашлись в вещмешках: «Мы себе еще добудем».

Встретился кавкорпус генерала Льва Доватора, совершивший рейд в тыл противника. Казаки были в бурках, на красавцах-конях. Они наводили ужас на противника. Среди них было немало головорезов. У Нисана они угнали коня, он потом его нашел, но доказать не смог — бирку срезали.

В ночь на 31 декабря развели костер, уселись вокруг, грелись, собирались встретить Новый Год. Мина ударила прямо в костер. Кого-то убило, многих ранило. Нисан был ранен осколками в голову и руку. В госпитале лежал в Солнечногорске. Ранения оказались не тяжелые и его вскоре направили в Ярославль, где на переформировке находилась 22-я гвардейская стрелковая дивизия. Нисан попал в 379-й артполк и был назначен старшим офицером батареи. В феврале сорок третьего года, ко дню Красной Армии, командир дивизии вручил ему вторую звездочку на погон и орден Отечественной войны 2-й степени, незадолго до этого учрежденный, что было особенно приятно и почетно.

Старший офицер батареи все время находился на огневых позициях и Нисан на себе ощутил, что значит сопровождать пехоту огнем и колесами. Дошли до Волоколамска, дальше начались сильные и долгие бои под Ржевом и Зубцовом. Затем дивизию перебросили под Ярцево.

Но все это были еще цветочки по сравнению с теми тяжелыми и изнурительными боями, которые развернулись под Оршей. Немцы отрыли на подступах к городу такой широкий и глубокий ров, что его никак не удавалось преодолеть. Кроме того они применили — Нисан считал впервые — особо крупные минометы, мины из которых летели со странным звуком похожим на скрип, отчего получили у солдат название «скрипуны». Больше этих мин Нисан нигде не встречал (и автор тоже).

Орша — крупный железнодорожный узел, очень важный как для нас, так и для противника. В этих боях погибло около десяти тысяч человек, некоторые дивизии были, по существу, разгромлены и 30-я Армия была отведена для переформировки и пополнения во второй эшелон.

Командиром первого орудия в батарее был старший сержант Булавин Иван Григорьевич — сибиряк, мужик крепкий и основательный, заставлял расчет окапываться так, что никакие мины и снаряды не брали, землянку перекрывал в три наката, закапывал орудия. Тем, что Нисан остался жив он во многом обязан Булавину.

Некоторое время дивизия стояла у Пушкинских гор. В бинокли и стереотрубы можно было наблюдать движение противника, но был строгий приказ по селу Михайловскому — так Горы обозначались на карте — огня не открывать.

После Пушкинских Гор перешли на Латвию. Особых боев не было. Освободили Мадону потом Ригу. Рига удивила: идут танки, едет артиллерия, а дворники подметают улицы, как будто и нет войны.

В Прибалтике была отрезана от основных сил вермахта так называемая Курляндская группа войск противника. Нашей пехоты было мало, ее перебросили на основной театр военных действий и оборону держали в основном артиллеристы.

8 мая дивизия должна была начать наступление на Либаву (Лиепайя). В 12 часов вдруг объявили: Капитуляция! Педантичные немцы сразу же через каждые двести метров выставили белые флаги. Командир батареи капитан Анциз Борис Самойлович — человек исключительной отваги, но большой любитель выпить, что для еврея довольно странно, с несколькими бойцами пошел принимать капитуляцию.

И принесли Нисану подарок — прекрасные швейцарские часы. В этот день — 8 мая — был его день рождения! Солдаты шутили: «Товарищ старший лейтенант! Надо было вам раньше родиться — раньше бы и война кончилась!».

После Победы Нисан служил еще год. Приезжала в гости жена. Она тоже была на фронте — сначала в батальоне выздоравливающих, потом, до конца войны, главврачом передвижной станции переливания крови, получила орден Отечественной войны 2-й степени.

Поступило распоряжение — специалистов народного хозяйства направить в промышленность. Но и армия стремилась сохранить опытные офицерские кадры. Некоторые офицеры устраивали попойки, чтобы в наказание их уволили из армии. Попробовал и Нисан — напился и не явился на дежурство. Но ограничились взысканием. Наконец, приехала комиссия, заставила демобилизовать. В апреле сорок шестого уволился и приехал к жене в Пермь (тогда еще Молотов), как раз к своему дню рождения — ему исполнилось тридцать лет.

В почти миллионном городе было всего шесть тысяч евреев. Антисемитизм здесь не ощущался. Евреи занимали солидные должности: были директорами заводов, главными инженерами, главврачами. Нисан организовал и многие годы был директором нефтяного института, занимавшегося разведкой, бурением и добычей нефти. Проработал двадцать лет, но пятый пункт все же сказался. Воспользовались тем, что по образованию он химик, а не нефтяник и предложили пойти заместителем к новому директору — профану и пьянице. Онотказался и принял техотдел. А выйдя на пенсию, устроился в мастерскую этого же института по своей первой специальности — токарем!

И этим добавил себе десять лет жизни.

Смилянский Нисан Эйзерович, 1916 года рождения, награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в октябре 1991 года.