— Ради моих дорогих гостей, я мог бы выполнить их поручение и безвозмездно, однако…

— Однако и двести золотых не помешали бы, тем более, что поездка, которую мы должны совершить, сопряжена с серьезными трудностями. Но не волнуйтесь, я буду тенью следовать за вами по пятам. Мы едем в Ингушетию. Вот еще что, князь, если вы намереваетесь выведать цель моего прихода, а потом отказаться помочь или выдать меня, то можете сейчас же в этом признаться, и мы расстанемся с вами друзьями.

— Но я не знаю, что должен делать?

— Вы, князь, вместе со своей княгиней поедете в Ингушетию подышать чистым воздухом — и всего-то делов. Дальнейшие указания получите на месте.

— С какой еще княгиней?

— Вот, с моей сестрой. Джаваир будет сопровождать вас в качестве княгини Чиковани. Так надежнее. А когда вы будете дышать вашим чистым воздухом, я успею обделать кое-какие дела.

— Очень хорошо, я согласен. И если наше путешествие кончится благополучно, я могу гордиться, что оказал революции хоть какую-то услугу. Прошу, выпейте чаю.

…Три дня спустя в селе Казбеги поднялся переполох, какого не бывало тут даже при въезде белогвардейских генералов Мамонтова и Шкуро. Князь Чиковани, примыкавший к правительственным кругам грузинских меньшевиков, вместе со своей княгиней прибыл сюда в карете на зимнюю прогулку. Его грузин-извозчик, балагур и весельчак, вмиг завоевал симпатии местных сельчан. Вскоре при поддержке тех же сельчан извозчик Камо организовал успешный выезд друзей-подпольщиков, а его «хозяин» с «хозяйкою» дышали чистым воздухом у подножия Казбека.

Князя с «княгиней» навестили генералы Мамонтов и Шкуро., и они совершили несколько совместных вылазок к седоглавому Кавказскому хребту. А во время одной из горных прогулок княгиня «занемогла».

— Сожалею, обожаемая княгиня, — сказал Шкуро, — что вы не сможете составить нам компанию. Но князя мы должны будем похитить.

— Пожалуйста, — сказала княгиня, — я не против, но постарайтесь поскорее вернуться, не то мне будет скучно без вас.

— Сегодня мы попытаемся подняться еще выше. Я оставлю вам мой портфель, он очень тяжелый и будет мне мешать. Княгиня, в нем важные документы, прошу, будьте внимательны и присмотрите за ним до моего прихода.

— Не беспокойтесь, господин генерал, поднимайтесь на вершину Казбека со спокойной душой. Вряд ли ваши бумаги смогут развлечь меня, среди них, конечно, нет парижских мод, так что они останутся целехонькими.

Джаваир ликовала: вот так счастливая случайность! А что если это план предстоящего нападения на Красную Армию?

Чуть погодя экземпляр тщательно переписанного плана нападения белогвардейцев на Кавказ (оригинал его покоился в тяжелом портфеле генерала Шкуро), лежал на письменном столе в Кремле, у Ленина.

После прогулки князь Чиковани попросил у своих «друзей» Мамонтова и Шкуро извинения за преждевременный отъезд из-за ухудшившегося здоровья жены и в тот же день вместе со своим разбитным грузином-извозчиком вернулся в Тифлис.

По дороге князь Чиковани получил из рук Джаваир, так ловко переписавшей план нападения белогвардейцев, причитавшиеся ему две сотни золотых и, дружески похлопывая по плечу «извозчика», сказал:

— Можешь на меня положиться, дорогой извозчик.

— Тем не менее, спасибо, князь, — сказал Камо, кивнув на мешочек с деньгами.

В чьих же руках находился город Малоархангельск? Три дня назад здесь были белые, потом пришли красные, их снова сменили белые и снова укатили, а только что уцелевших с царских времен членов городской управы оповестили, что через пару часов сюда прибудет белогвардейский отряд.

Воспряли духом малоархангельские богачи. Над домами взвился дым — в печах пекли вкусные буханки, перегоняли крепкий, огненный самогон. Вот-вот пожалуют их спасители. Город хотел встряхнуться, повеселиться. Против партизан и коммунистов, не успевших покинуть город, уже точили зуб. Выслеживали, подсматривали — только бы отряд явился, тогда увидим кто кого, сведем, счеты, отведем душу.

Готовился пир на весь мир.

Загуляем, мать честная! «Дуняша, сходи в баньку, — молодежь-то времени не теряла, знай себе балагурила, друг дружку задирала. — Офицерики ожидаются в эполетах да белых перчатках. Вернутся блаженные денечки! Не забудь достать из сундука цветастую шаль…» «Ты чего нос повесила, Верочка? Надуши свою шейку, не жалей одеколона. Ха-ха-ха!»

— Провалиться бы вам, окаянным!

Малоархангельск готовился стать очередной, новой столицей белых.

Разогревались печи, и вспыхивающие в сердцах гостеприимных хозяев искры надежды разжигали в них агонию ненависти и злобы, беспомощной ярости и страха потерять награбленное.

Ждали белогвардейский отряд с благоговейным трепетом.

Он должен был прибыть через два часа.

За два часа до этого в одной из деревенских изб, откуда было рукой подать до Малоархангельска, совещался комсостав: два армянина и грузин. Они просидели до самого утра и, в конце концов, пришли к общему заключению, что игра стоит свеч.

— Теперь вы понимаете, почему я распорядился взять как можно больше белогвардейского обмундирования, — сказал Камо, — Ну, Геворк, дорогой, — продолжил он, обращаясь к Атарбекяну, — посмотрим, какой у нас будет урожай. Володя, — он обернулся к своему заместителю Хутулашвили, — в семь часов отряд должен быть в полной готовности. А пока у нас час времени и мы должны поспать. Один час — это же такое счастье!

В успехе Камо не сомневался. Они тщательно все взвесили, продумали. Он рассчитывал на внезапное вступление в город и на столь же внезапный уход. «Что от этого выиграет революция? — представляя свой план, спросил Камо. И ответил: — Золото. — Я знаю этих подонков. Достаточно только „арестовать“ у них на глазах несколько большевиков, красногвардейцев, а они наверняка будут в городе, как на них с превеликим удовольствием донесет это отребье. Мы же будем арестовывать, а не расстреливать. И когда мы посулим богатеям золотые горы, они как миленькие раскошелятся. Все ясно? У них найдутся не только кубышки с деньгами, но и тайники с пулеметами и бомбами. Надо действовать очень осторожно. Все триста человек как один должны блюсти тайну и ни на йоту не отклоняться от плана действий. Мера наказания нарушителей приказа — расстрел, начиная с меня. И последнее указание: проведение всей операции возлагаю на Геворка Атарбекяна, Это значит, что его слово для всех закон».

— Пойду распоряжусь, — выходя, сказал Хутулашвили.

Атарбекян откинулся на спинку стула.

— Послушай, товарищ Камо, сколько ночей ты можешь не спать?

Камо рассмеялся.

— Сколько ночей? Сколько угодно. А если хочешь знать точно, отправляйся в Берлин и поинтересуйся у надзирателей Моабитской тюрьмы. Они по часам расписали мои бессонные ночи.

По бороде Атарбекяна скользнула добрая улыбка.

— Мой старший брат — разреши так называть тебя, — а ведь верно говорят, что ты создан не из плоти и крови.

— Объявляю отбой лирическим отступлениям, — сказал Камо, растягиваясь на печи. — Приказываю тебе часок поспать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Подготовка к операции началась в Москве. Такое количество обмундирования, выданного по приказу командира отряда, у многих вызвало недоумение: допустим, что они будут воевать и им понадобится вылазка в тыл врага, надо будет затесаться в его ряды. Но для этого хватит одного или двух-трех человек, от силы десять-пятнадцать. Никому не пришло бы в голову переодеть, снарядить целый отряд — к чему, ради чего?

Камо же думал именно так: весь отряд в триста человек переодеть в белогвардейскую форму, снабдить винтовками, пистолетами, пулеметами, обозом.

…Вступление отряда в город первыми приветствовали церковные колокола. С хлебом-солью отряд вышли встречать члены городской управы, участники первой мировой войны с Георгиевскими крестами, на костылях, офицеры с эполетами и без них, рядовые солдаты. Лица, утратившие было радостное выражение, расплывались в улыбках.