Врач усмехнулся: «Ребята, не надо принимать меня за дурака». Были разорваны мышцы кисти левой руки и предплечья, правый глаз был залит кровью, повреждена стенка желудка…
…Больной открыл глаза, не соображая, сколько прошло времени и где он. Но вот постепенно рассеялась синеватая пелена перед глазами, и четче проступили вещи в комнате.
Заметив у своего изголовья врача, он рванулся встать, но без сил упал навзничь. «Спокойно! — велел врач. — Спокойно». Камо, словно в молочном тумане, уловил беспокойный взгляд Бачуа и Вано и снова закрыл глаза.
Когда он очнулся, врач нащупывал ему пульс.
— Доктор, надеюсь, вы никому об этом не скажете, — разволновался он, увидя, что Бачуа и Вано ушли. — Я имею в виду моих родных и близких.
— Я их не знаю, молодой человек, — сдержанно ответил Соболевский. — Может, ваши друзья окажут вам сию неприятную услугу. Я врач и выполняю свой долг. Остерегайтесь скорее ваших друзей.
Камо слабо улыбнулся:
— Доктор, вы плохо их знаете. Они самые хорошие и самые честные парни на свете!
— Я не сомневаюсь. О каких это полмиллионах вы бредили?
Камо насторожился.
— Не волнуйтесь. Но у меня вы пролежите довольно долго, ибо у вас тяжелое ранение. Пожалуй, месяц, другой.
— Не долго ли, доктор? — сказал Камо и закашлял.
Горлом хлынула кровь.
— Сестра! — позвал доктор.
В комнату вбежали сестра и сиделка.
— К утру, наверное, его не станет, — сказал врач подоспевшим медсестрам.
Поздно вечером пришли Анетта и Саша. Сестра только что сменила холодный компресс. По мрачному взгляду врача девушки поняли, что улучшения нет, кризис не прошел.
— Если до утра протянет, то выживет, лет двести еще проживет, — сказал врач. — Одна надежда на его здоровый организм.
Спустя месяц и девять дней Камо, вполне оправившись, выписался из частной клиники доктора Соболевского. Только вот правый глаз стал хуже видеть.
— Ты мог и ослепнуть, — успокоил врач, — Будь осторожнее, сынок!
На второй день после выписки из больницы Камо засучил рукава и принялся за дело.
— Илико, что нового из Чиатуры?
— Деньги повезут поездом. А в поезде казаков врасплох не застанешь и денег не отберешь.
Камо вопросительно посмотрел на него.
Чачиашвили подмигнул:
— Нам помогут тамошние крестьяне.
— Не очень-то я им верю. Когда отправляется поезд?
— Послезавтра.
— Бомбы готовы?
— Да.
— Какой толк от этих крестьян? А что с почтовыми деньгами?
— Пока не отправляют. Каландадзе ведет наблюдение. Почему ты сомневаешься в чиатурской операции?
— Во-первых, мы не знаем, что за люди эти крестьяне. Во-вторых, похитить деньги из поезда нелегко, если вообще невозможно.!
— Крестьян четверо, они обещали явиться на вокзал за час до отправления поезда. Задаток они получили.
— Не представляю, как мы осуществим этот план, но клянусь моей неотросшей бородой, что крестьяне пропивают сейчас ваш задаток и давно забыли о своем обещании.
— Бачуа их знает и разыщет, если они обманут.
— С каких это пор вы стали такими наивными? Бачуа разыщет! Он их знает! К тому времени страсти поулягутся, ваши крестьяне извинятся, дескать, испугались. И мы простим. Нам надо добывать деньги, а не бросать их на ветер!
Через два дня выяснилось, что Камо был прав: крестьяне, заполучив «аванс», удрали…
…— Такова ситуация на сегодняшний день, дорогой Степан. Пей чай, стынет. Если в течение трех дней деньги с почты не переправят в банк, наши бомбы выйдут из строя, станут негодными, и мы окажемся без боеприпасов. По сведениям Вано (мы устроили ему работу на почте), через два дня деньги будут переправлены в банк. Завтра вечером или поздно ночью я извещу тебя. Ты не собираешься отлучаться из города?
— Раз вы управитесь так скоро, подожду.
— Значит, завтра вечером я дам о себе знать. А сейчас тебя проводит кто-нибудь из ребят. На прощание хочу тебя заверить, что «номер» впустую не пройдет.
Этот разговор состоялся в 1907 году, 11 июля, а вечером следующего дня в ту же конспиративную квартиру, словно бомба, влетел «почтовый служащий» Вано Каландадзе.
— Батоно, деньги вывозят!
— Когда?! В котором часу?
— Видимо, утром, с девяти до десяти часов.
— Молодец, джигит! Дай-ка я тебя расцелую! План у меня уже готов. Не зря же два дня таскаю на себе с армянского базара корзины абрикосов и огурцов!
Через час Камо расстелил на столе большой чертеж.
— Даю отряду час на сборы. Где девушки? Вот это Эриванская площадь. Итак: Пациа Гулдава будет стоять у сада, оттуда хорошо видно почту. Как только карета с деньгами двинется, он тут же уведомит Степко, который будет стоять у склада. А он, в свою очередь, должен сообщить Анетте, поддерживающей связь между ним и ребятами. Анетта, у тебя «свидание» у чайной Тилипучур. Бачуа, ты по-прежнему должен находиться в центре. Улицы, прилегающие к площади, пусть разделят между собой Дадико, Аркадий, Вано Шимшанов, Вано Каландадзе, Илико Чачиашвили и Илико Ибралидзе. Акакий Далакашвили и Теофил Кохриашвили станут у почтового управления и первыми сразу же преградят дорогу казакам, когда те подоспеют. При такой расстановке мы все будем в поле зрения друг друга, и я буду на виду у вас. Первым бросит бомбу Бачуа. Следом за ним — Дадико Чиабришвили. Отступаем по Вельяминовской улице; на углу Вельяминовской и армянского базара отступление будут прикрывать Элисио Ломинадзе и Серапион Ломидзе. Когда начнем? Бачуа, слушай: начнем, когда скачущие впереди казаки свернут на Сололакскую улицу. Представляю, с каким звоном полетят стекла в магазине Миримановых, в караван-сарае Тамамшева, в банке! Действуйте решительно и осторожно! Не должна пролиться ни одна капля крови. Никого чтоб не ранило, об аресте и речи быть не может! Я приду на площадь раньше всех на час. Не удивляйтесь, когда увидите в пролетке симпатичного офицера с блестящими эполетами. Извозчика вы знаете — Захар Залинов. Не теряйте из виду офицера. Я приду раньше, чтоб предложить праздношатающимся расходиться по домам, не толпиться на площади. Вопросы есть?
…Ясное утро 13 июня 1907 года взбудоражило весь Тифлис, Россию и Европу. На самой оживленной площади города средь бела дня группа неизвестных, бросив бомбы, лишила царскую казну огромной суммы — 250 тысяч рублей. Эриванская площадь была оживленной и многолюдной еще и потому, что на ней располагалась городская управа, штаб Кавказского военного округа, один из полицейских участков, редакция и типография газеты «Кавказ», торговые ряды, а в двух кварталах от площади — дворец и канцелярия царского наместника Воронцова-Дашкова.
Когда Бачуа Куприашвили с мешком денег случайно оступился и упал на площади, объятой паникой и дымом, Камо, не мешкая, подхватил мешок с деньгами, и извозчик вовсю погнал по Головинскому проспекту. Навстречу им выехал спешивший на Эриванскую площадь исполняющий обязанности тифлисского полицмейстера подполковник Балабанский, уже извещенный о нападении. От его глаз не ускользнул лежавший в пролетке засургученный мешок. Перехватив подозрительный взгляд Балабанского, Камо взял под козырек и бодро отрапортовал:
— Деньги спасены! Поспешите на площадь!
Обрадованный Балабанский устремился на площадь.
Пройдет неделя, и газета «Кавказ» от 20 июня 1907 года сообщит: «Вчера в 10 часов утра А. Г. Балабанский отправился на кладбище и на могиле своей матери покончил жизнь самоубийством».
…Шаумян, спокойно слушавший Камо, медленно заговорил:
— Значит, так. Ты знаешь, что больше получаса тебе нельзя у меня оставаться. Представь радость охранки, когда завтра в газетах напишут: «Лидер бакинских большевиков Степан Шаумян арестован у себя на квартире в тот момент, когда он распивал чаи с разыскиваемым анархистом Семеном Тер-Петросянцем, известным в революционных кругах под кличкой Камо. Оба взяты под арест».
— Напишут, а как же! Пусть ждут у моря погоды, — ощупывая в кармане бомбу, Камо встал. — Куда мне идти, говори!
