— Ты, батоно! Дай-ка на тебя поглядеть! Ильич только о тебе и говорит, — и Серго, обернувшись к вошедшей в комнату Крупской, добавил: — Знаете, Надежда Константиновна, а ведь он был моим учителем.

— Ладно уж, — возразил Камо. — Какой я тебе учитель?

— Здравствуй, Надя, — прервал Камо и Серго голос Ильича из коридора. — Я просто не понимаю этого человека, у него ума палата, но иной раз такое выдаст, что… — Ленин остановился на полуслове, — но ты меня не слушаешь, Надя, чему ты улыбаешься?

— Камо, — и Крупская показала на кухню.

— Кто? Что ты говоришь? Камо?! — и он обнял Камо, потрепал по плечу. — Во сне ты или наяву? Дай поглядеть. Ну да, он это, Надя. Давай снова здороваться. Здравствуй, здравствуй, родной!

— Я, дорогой Ильич. Я это.

— Садитесь, друзья, что вы встали? Камо, Камо! Рассказывай давай, рассказывай! — Ленин обратился к Крупской. — Надя, ты нас, конечно, не оставишь голодными. Чем будешь потчевать?

— Миндалем, — улыбнулся Камо. — Мы с Серго лакомимся миндалем.

— Что вы стоите! — сказал Ильич. — Садитесь!

Серго сел, Камо, все еще взволнованный, продолжал стоять.

— Владимир Ильич, позвольте поблагодарить вас за деньги и за внимание, проявленное ко мне. Я знаю, вы были в стесненном положении и сильно заняты, но нашли и для меня время…

— Нашли время! — прервал его Ленин. — А какую ты проделал работу! Я хочу, чтоб ты сам все рассказал, а то узнаешь все со слов других. А они, возможно, что-то не договаривают, что-то преувеличивают, а?

— Рассказывай, учитель! — сказал Серго.

— Опять «учитель»! — рассердился Камо. — Я же просил не называть меня так!

— Владимир Ильич, — сказал Серго, — Камо обижается, когда я называю его учителем: дескать, я всего на четыре года старше тебя, какой из меня учитель? Но ведь он научил меня революции.

— Научил революции? Интересно!

— Это было в девятьсот третьем году, Владимир Ильич, — сказал Серго, — я ходил к Камо в типографию за листовками, распространял их. Я был наслышан о нем, но не был знаком, и постоянно интересовался этим смелым печатником. Я видел его то в одежде грузинского князя, то кинто, то прачки. Однажды он спросил у ребят: «Кто этот худющий черноглазый парнишка с этакими кустистыми бровями да изящными усами?» Ему ответили, что это имеретинец Гиго Орджоникидзе. «Бойкий, видать, парнишка», — сказал он нашим товарищам. Когда я в очередной раз пришел за листовками, он задержал меня: «Послушай, пострел, я беру тебя к себе в помощники». Мне не понравился его самоуверенный тон, и я, чтоб не остаться в долгу, ответил: «К кому в помощники: князю или прачке?» Он рассердился: «Мальчишка, когда-нибудь за дерзость тебе отрежут уши!»

— Я почувствовал, что обидел его, — Камо перебил Серго, — смягчился и сказал: ладно уж, давай руку, помиримся. Я — Камо.

Ильич улыбался:

— А дальше?

— Он пользовался авторитетом, уважением, я был пленен им, — сказал Серго. — Мы помирились, и он повел меня в императорский театр разбросать листовки. На сцене показывали «Ромео и Джульетту», в зале сидел «цвет» городского общества. Это и стало первым уроком в моем обучении…

— Да, так вот и начинали, Владимир Ильич, — заговорил Камо. — Какое время было! А сейчас как быть? Всю дорогу, начиная с Батума, где я сел на пароход с паспортом турецкого купца, до Парижа я задаюсь вопросом: ну почему, почему так произошло, почему мы потерпели поражение? Четыре года я был оторван от всего мира, от друзей, знакомых… Не знаю, с чего и начать. Поэтому я и пришел, пришел за ответом, за советом. Я хочу узнать у вас, почему все так случилось, почему я зря потерял четыре года, которые длились для меня целую вечность? Почему мы доверились Житомирскому, почему я, мои товарищи и добытые с таким трудом деньги угодили в руки охранки? Я сомневался в Житомирском, не доверял ему до конца, но он действовал безупречно.

Камо разволновался, не заметив, как вскочил с места. Ленин перестал расхаживать по комнате, положил руку ему на плечо:

— Сядь, не горячись так. Рассказывай, меня пытались убедить, что ты сверхчеловек.

— Сверхчеловек? Сверхчеловеки те, кто нечеловеческими методами мучают нас. Я всего лишь солдат революции, и то, что я сделал, нужно было революции. Нужно было, Владимир Ильич, поэтому я и сделал! Может быть, у меня получилось чуть лучше, чем у других, только и всего…

Ленина взволновали и удивили слова Камо.

— Слышишь, Надя? — и снова обернулся к нему. — Спасибо, дорогой Камо. Расскажи хоть о своем побеге. Никому не верилось, что смертная казнь минует тебя. Трудно было представить, что ты благополучно вырвешься из Метеха. Ты задал нам хорошую головоломку. Мы никак не могли найти выход.

— Мой побег, Владимир Ильич, яркое проявление солидарности разных наций, — гордо заявил Камо. — Я сейчас назову имена организаторов побега, и вы в этом убедитесь. Игнатий Брагин, из Пензенской губернии, русский. Могу назвать грузина — Котэ Цинцадзе. Хотите армянина? Пожалуйста — Джаваир Тер-Петросян. Кто еще? Алипи Цинцадзе, Андрей Григорьев, Нестор Кахетелидзе, Павел Жданков, Павел Нестеренко, Илья Гарцев, Арусяк Тер-Петросян… Эта вот солидарность и взяла верх над Метехом и царизмом!

— И еще твоя смекалка.

— Мы верили, что ты не дрогнешь, — сказала Надежда Константиновна и обратилась к Ленину: — Обед уже готов.

— Очень хорошо! Надя, — пошутил Ильич, — постараемся так накормить сегодня Камо, чтоб он забыл о своих тюремных голодовках.

— Мы должны довести нашу борьбу до победного конца, — сказал Камо.

— Да, да, до победного конца, до победы социалистической революции в России, — Ленин опустился на стул. — Это временное отступление. Ладно, что-то мы с вами разговорились, а обед стынет. Я попозже скажу, что делать дальше. Надя, не найдется ли у нас коньяка?

Серго и Камо переглянулись.

— Мы не хотим пить, Владимир Ильич, — сказал! Камо.

— Вместо коньяка, Владимир Ильич, я лучше покажу Камо Париж, — сказал Серго.

— Я не против, — сказал Ленин, когда Камо и Серго встали. Взглянув на легкое осеннее пальто Камо, которое тот собирался надеть, он сказал: — Ты приехал в Париж в этом пальто? Зима ведь на носу. А еще собираешься ехать в Бельгию, Грецию, Турцию?

— Я хорошо переношу холод, Владимир Ильич.

— Нет, дружок, тут не мудрено, простудиться. Особенно на море. Тебе необходимо теплое пальто. Надо что-то придумать. Я сейчас. Надя!

Крупская пришла с кухни.

— Надя, принеси, пожалуйста, мой: плащ, что мама подарила.

Крупская ушла в спальню и вернулась с серым плащом. Ленин взял его и сказал:

— Вот в нем ты не замерзнешь. Надевай!

— Владимир Ильич, — растроганный Камо не знал, как быть. — Ну зачем, не стоит. Серго, ты видишь? Ну что мне делать?

— Никаких возражений, — сказал Ленин. — Это подарок моей матери, она его купила в Стокгольме, он очень теплый. Тебе не следует простужаться, дорогой.

— Нет, не возьму! — упорствовал Камо. — Это подарок…

— Я же сказал, никаких возражений! Теперь можете отправляться с Серго на прогулку. А у меня тут статья недокончена, и пока вы вернетесь, я ее закончу. Погуляйте, и потом я скажу, Камо, что тебе делать.

…Был прохладный осенний вечер. Армянин с грузином, беседуя по-грузински, шагали по плитам Монмартра. Скоро этот армянин отправится из Парижа в Германию и Турцию, чтобы организовать для русских революционеров переправку нелегальной литературы и оружия через Болгарию.

Затем Камо снова должен появиться в Тифлисе.

…Вернувшись из-за границы, Камо направился в Москву, навестил Никитича, рассказал о своей встрече с Лениным и попросил оказать ему небольшую материальную помощь. Никитич был удивлен, что Камо вновь собирается сколотить боевую группу и совершить экс.

— Немножко оружия я прихватил с собой. Теперь нам нужны деньги, а их нет.

— Вот тебе деньги, покупай оружие и будь благодарен, если тебе дадут за них несколько винтовок, — сердито сказал Никитич и положил на стол сторублевку. — Купи лучше на эти деньги билет и поезжай в Болгарию. Выкинь из головы покупку оружия и года два не смей показываться в России! Неужели ты не понимаешь, что не время сейчас, что для новой революции необходима кропотливая и терпеливая подготовка масс — без спешки, без горячки? Разве не то же самое говорил тебе Ленин в Париже?