– Тогда я сказал, хоть мы и в Типперери[4], я не желаю глазеть на какой-то каменный бюст! – завершает он очередную байку. – Я предпочитаю бюсты совсем иного рода!
Все сидящие за столом, за исключением сухопарого супруга, истерически хохочут. Макс, сияя от самодовольства, поворачивается ко мне.
– Ты чего в меня вцепилась?
– Макс, ты не мог бы прекратить?
– Что прекратить?
– Строить из себя душу общества. И с чего тебе взбрело в голову говорить с ирландским акцентом?
– Не знаю… по-моему, так выходит смешнее.
– Ошибаешься. Со стороны это выглядит до крайности нелепо. Кривляешься как недоумок.
Но Макс не желает униматься.
– Я весь во власти неодолимого желания! – провозглашает он, уставившись в козьи глаза Даун. – Неодолимого желания выпить!
Даун поощряет его распутной улыбкой. Макс бросает в меня серпантином, серебристая узкая ленточка запутывается в моих волосах и свисает на лицо. Я бросаю взгляд на столик Роба и с завистью отмечаю, что все, кто за ним сидит, куда моложе и красивее наших с Максом соседей. Роб вплотную придвинулся к Сэм, ласково накрыл ее руку своей и что-то нашептывает в ее прелестное ушко. Она улыбается, застенчиво потупив глазки, и шепчет в ответ что-то вроде: «Я тоже». Макс щелкает пальцами у меня перед носом.
– Эй, старушка, держи себя в руках, – шепчет он. – Нечего все время на них пялиться. А то у тебя такой взгляд, что, того и гляди, прожжешь в своем разлюбезном дырку. Выпей лучше шампанского.
Он наполняет мой стакан. Несколько секунд я наблюдаю, как пузырьки поднимаются на поверхность и лопаются. Макс аккуратно вынимает из моих волос серпантин и продолжает дурачиться:
– Вы такая обворожительная особа! Мы с вами не встречались никогда прежде?
– Нет! – отвечаю я.
– Вы уверены?
– Думаю, такого навязчивого субъекта я бы запомнила.
– Надеюсь. Скажите, вы не заканчивали в тысяча девятьсот девяносто седьмом году Ливерпульский университет?
– Возможно.
– Но я тоже его закончил в этом самом году! Может, мы с вами…
Он делает многозначительную паузу и начинает вращать бедрами.
– Нет! – рявкаю я.
– Так может, наверстать упущенное?
– Что?
Он повторяет свои непристойные телодвижения.
– Знаете, в принципе я не против, тем более мы старые знакомые. Но сейчас я немного занята.
Тут появляется первое блюдо – крем-суп из лосося. Наша официантка, пухленькая девица с необъятной задницей, швыряет на стол тарелки. Я тупо смотрю на затейливые украшения, вырезанные из огурца. С одной стороны, я проголодалась, с другой стороны, меня тошнит. Не удержавшись, я снова бросаю взгляд на Роба, и наши глаза встречаются! Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Он слегка улыбается и отворачивается, чтобы ответить на вопрос девушки скандинавского вида, которая сидит от него слева. Сэм скромно сидит рядом, сложив руки на коленях. Просто воплощение хороших манер. Роб всегда жаловался, что на вечеринках я веду себя развязно и слишком много болтаю. Она любезно улыбается официантке, выжидающе смотрит на жениха и невесту и позволяет себе поднести ложку ко рту лишь после того, как они начинают есть. Да, по части хорошего воспитания я ей серьезно проигрываю. Когда я была ребенком, взрослые передавали меня друг другу, как эстафетную палочку. Где уж тут было выучиться этикету. Я залпом осушаю бокал шампанского и, к собственному ужасу, громко рыгаю. Макс, который живописует даме с козьими глазами красоты скал Мохера[5], сжимает под столом мою коленку. Его собеседница едва не писает кипятком от восторга. Слева от меня сидит тип по имени Ричард, который имеет отношение к телевидению или что-то в этом роде. Он поворачивает ко мне длинное лицо и пытается завязать разговор:
– Скажите, Вив, у вас есть дети?
Капли крема из лосося блестят у него на усах, а пахнет он, как пингвин.
– Нет, – отвечаю я. – Проблема в том, что мой жених бросил меня и нашел другую.
Он дергает головой, словно получив удар в нос.
– Он бросил меня прежде, чем я успела… ну, вы понимаете…
Ричард в явной растерянности. На меня он старается не смотреть и бормочет, обращаясь к вазе с цветами:
– О, понятно. А у нас трое. Старшему, Джошу, уже четырнадцать. Он занимается музыкой.
Я обвожу зал глазами, идиотски улыбаясь. Джейн прекрасна, надо отдать ей должное. Вид у нее по-настоящему счастливый и беззаботный. Хьюго похож на самодовольный пень, если только пень может быть самодовольным. Как ни странно, глядя на его пальцы-сосиски и чисто выбритую красную морду, я испытываю острый приступ жалости. Все-таки кошмарно быть таким уродом. Роб скармливает Сэм кусочек огурца со своей тарелки. Ощущение такое, словно он крутит в моем сердце нож. Перед глазами у меня все слегка качается. Я поворачиваюсь к Ричарду, который по-прежнему тарахтит, обращаясь то ли к вазе, то ли к воображаемому собеседнику:
– А нашей младшей, Руби, недавно исполнилось четыре…
– Если вы разговариваете со мной, то мне это совершенно неинтересно, – заявляю я с лучезарной улыбкой.
– Простите?
– Мне совершенно неинтересно слушать про ваших детей.
Лицо его искажает выражение ужаса. Голова у меня кружится все сильнее, и, чтобы отвлечься, я начинаю намазывать рогалик маслом. Ричард поспешно отворачивается.
Пока я с жадностью поедаю рогалик, официанты заменяют тарелки и приносят ростбиф. Сосредоточенно рассматриваю лежащий передо мной кусок мяса. Он похож на кожаный язык от ботинка, спаржа и йоркширский пудинг плавают в луже жирной подливки. Я хватаю официантку за рукав.
– Прошу прощения, я вегетарианка.
Официантка удивленно таращится на меня.
– О, меня никто не предупреждал. Вы заказывали вегетарианские блюда?
– Нет. Но есть эту гадость я не намерена.
Я вручаю ей тарелку с ростбифом и вновь набрасываюсь на свой рогалик с маслом. Кстати, в течение последней недели во рту у меня не было ни крошки хлеба. Да и другой пищи, в общем-то, почти не было. Сожрав свой рогалик, я принимаюсь за рогалик Ричарда.
Макс действует мне на нервы, изображая из себя ирландца. Я решаю положить этому конец.
– Знаете, последние шестнадцать лет он живет в Англии! – заявляю я.
Макс обнимает меня за плечи своей ручищей и прижимает к себе.
– Да, но сердце мое по-прежнему принадлежит Ирландии и тебе.
Даун визгливо хохочет. Макс обеспокоенно смотрит на меня.
– Чем ты тут занималась?
Взгляд его падает на обиженный затылок Ричарда.
– Вижу, ты даром времени не теряла и успела найти себе новых друзей.
– Налей-ка мне шампанского.
– А может, тебе хватит?
Он поднимает руку.
– Сколько пальцев?
– Одиннадцать. Налей мне шампанского.
Все гости уже подчищают последние кусочки ростбифа, а передо мной только ставят тарелку. На ней – половинка красного перца, начиненная рисом, и лужица грибного соуса. Ричард глядит на все это с нескрываемым отвращением. Я ковыряю перец вилкой и размышляю, удобно ли потребовать ростбиф назад. Тут за главным столом вновь появляется волынщик. Он стучит ножом по стакану, призывая гостей к тишине, и объявляет, что сейчас выступит отец невесты. Папаша Джейн поднимается со своего места. Просто удивительно, до чего он похож на Хьюго. Куда больше, чем собственный отец жениха. Я пристально разглядываю мамашу Хьюго, пытаясь понять, могла ли она в свое время завести романчик с папашей Джейн. Скорее всего, да, и сейчас ее долг – объявить об этом во всеуслышание и предотвратить брак между братом и сестрой. Если она этого не сделает, возможно, мне придется открыть Джейн глаза. Конечно, сначала она расстроится, но потом будет мне благодарна.
Папа Джейн до небес превозносит достоинства дочурки. Я самостоятельно наполняю свой бокал. Меж тем на экране возникают слайды – Джейн сидит на велосипеде и улыбается во весь щербатый рот. Папа повествует, как он учил ее ездить на двух колесах. На очередном кадре Джейн – подросток с густо намазанными глазами и химической завивкой. Папа сообщает, что лично возил ее по дискотекам. Пытаюсь представить себе, каково это – иметь отца, который души в тебе не чает. Мой-то вряд ли знал о том, что я появилась на свет. На память мне приходит, как дедушка сажал меня за руль машины, а сам жал педали и переключал скорости. Мне становится отчаянно жаль, что я больше никогда его не увижу. К глазам подступают слезы. Я обвожу взглядом зал и вижу, что Сэм нежно прильнула к Робу, а он поглаживает ее бедро. Нет, чем глядеть на такую непристойную сцену, лучше зажмуриться. Я делаю несколько глотков шампанского. Отец Джейн меж тем переходит к завершающей части своего выступления – говорит о том, как он любит свою дочь, как гордится ею и как надеется на то, что Хьюго будет ей достойным мужем. Напоследок он провозглашает тост за истинную любовь. Мы все встаем. Роб и Сэм чокаются и смотрят друг другу в глаза. Потом все садятся, а я остаюсь стоять, покачиваясь, словно дерево на ветру. В комнате воцаряется тишина. Все выжидающе смотрят на меня. На лице Роба написано явное беспокойство. В голове у меня что-то щелкает.
