Родные пенаты встретили чувством ностальгии, горьким, как чифирь, и светлым, как будущее советского народа. Володя, с тоской давя в душе воспоминания, поднялся на свой этаж и отпер дверь.

Квартира казалась местом из прошлого воплощения. Будто когда-то в его жизни играли «Женитьбу Фигаро», потом, в новом сезоне, поставили «На дне», а когда про спектакль прошлого сезона все уже забыли, кто-то зачем-то вытащил на сцену декорации от него.

Володя закрыл дверь, быстро свернул коробки, превращая листы картона в картонные емкости, и принялся загружать внутрь то, что казалось ценным.

Ценного было немного. Коллекция папиных миниатюр, развешанная на стене в коридоре. Картинки заняли одну большую коробку. И папина библиотека. Под нее ушли все остальные картонки.

Все ценное уже увезли, все дорогое уже упаковано. А остальное – балласт, каким забита жизнь каждого. Сейчас настало время избавиться от этого балласта. И Володя сделал это почти без сожаления.

На коробках он просидел недолго. Через четверть часа позвонили в дверь. Володя отпер.

Гостей оказалось трое: представитель агентства и клиенты. Агент вызывал неприятное ощущение. Агрессивно-активный, натянуто-бодрый. Он был весел и улыбчив, но не потому, что любил людей или свою работу, а потому что улыбка продавалась по сходной цене вместе с остальным пакетом услуг. Клиенты – молодая пара. Мальчик очень делового вида и его жена – беззаботная откровенная хохотушка. Неглупая, но искренняя.

Девушка сразу расположила к себе. Муж не вызвал никаких эмоций.

Володя слушал агента, говорил с клиентами, потом смотрел бумаги и ставил автографы. А в голове все это время крутилась только одна мысль: интересно, кто этот клиент – юный гений от коммерции или чей-то сынок?

– Что с мебелью? – поинтересовался клиент, статус которого Володя так и не смог для себя определить.

– Ничего, – ответил Володя. – Если хотите, могу отгрузить на помойку. Если хотите, могу оставить. Мне здесь ничего не нужно, кроме этого.

Он кивнул на коробки.

– У меня к вам будет просьба, – продолжил Володя. – Не сейчас, потом, когда переедете. Я оставлю деньги, мне нужно будет, чтобы вы отправили эти коробки по одному адресу. Я запишу.

Искушение использовать магию и внушить собеседникам нужные эмоции отогнал.

– Конечно-конечно, – с радостью откликнулась жена и посмотрела на мужа. – Нам ведь нетрудно, правда, милый?

«Милый» неопределенно мотнул головой.

– А что там? – осведомился он с подозрением.

Хотя спросить хотел скорее: «А сам чего не отправишь свои коробки по своему адресу?» Этот вопрос был написан у него на лбу большими буквами, но то ли вежливость, то ли поспешное решение женушки не позволило ляпнуть то, что хотелось.

– Книги, – ответил Володя. – Это библиотека моего папы. Он умер, для меня эти книги дороги как память. Так что я буду признателен, если вы найдете возможность...

Жена клиента заверила, что они обязательно все сделают, что им вовсе не трудно. И Володя под мрачным взглядом клиента, которого эта затея явно не радовала, написал на бумажке адрес Потапкина.

А потом... Документы разошлись по карманам. Володя получил заверения, что деньги на счет переведут уже сегодня. Агент шумно всех поздравил и умчался первым. Володя вышел на лестницу вместе с новыми хозяевами его дома. Запер дверь и отдал ключи.

– Все, – сказал скорее себе, чем клиентам. – Прощайте.

– Было приятно познакомиться, – улыбнулась новая хозяйка. – Заходите как-нибудь на чай.

От ее улыбки стало немного теплей. И хотя муж смотрел на Володю бирюком, он вдруг почувствовал, глядя на хозяйку, что оставляет дом не в плохих руках.

Вызвали лифт. Остановился пассажирский, там уже были жильцы верхних этажей. Для троих в нем места не оставалось. Володя пропустил клиентов вперед, еще раз попрощался и пошел вниз пешком.

Вот и все. Все кончено. Когда-то здесь был его дом. Здесь жили его папа и мама. Они тогда были его единственными родителями. Он не был магом. У него были работа и учеба. И у его папы была работа. И он был жив.

А еще по ночам завывала, будто сирена, самопальная сигнализация маленького ушастого носатого человечка Пет-Роча. Он тоже был жив. Вечно ковырялся с машиной, которой теперь и у подъезда-то нет на прежнем месте. Интересно, куда делась колымага Часовщика? Наследники нашлись? Или кто-то эвакуатор вызвал?

А еще родители в той жизни ворчали на него за то, что он поздно приходит домой и слишком много внимания уделяет фотоделу, хотя у него есть прекрасная специальность. Ну, пусть пока нет, но скоро будет.

Володя кисло усмехнулся собственным мыслям. Ведь тогда все это его трогало. Из этих споров с родителями вырастал конфликт, который терзал, изматывал нервы. Все это выглядело важным. Теперь оказалось, что важно совсем другое, а прошлая жизнь – балласт. Даже фотодело, в котором видел себя и свое воплощение, отступило на задний план. Володя не мог вспомнить, когда последний раз брал фотоаппарат в руки. А почему? Может, потому, что появился настоящий смысл? А раньше его просто не было. И если бы одним осенним днем не возник в его жизни маг с несоветским именем Ник, возможно, этот настоящий смысл и не возник бы?

Выходит, в жизни у любого есть пустота и отсутствие смысла. Вакуум, который каждый человек стремится заполнить по мере своих способностей. Пустота забивается всяческим хламом, и должен появиться настоящий смысл, чтобы этот хлам вытолкнуло наружу. А ведь многие тянут всю жизнь и умирают с этой захламленностью и в душе, и в быту. Умирают, так и не узнав даже, что в их существовании не было настоящего. Они вылетели в жизнь с балластом, долетели с ним до ее конца, но так ничего и не произошло во время полета, что могло бы заставить даже не сбросить балласт, а понять хотя бы то, что он есть.

Он проскакал по ступеням, вылетел на первый этаж и замер. Его ждали, но не клиенты. Справа на площадке у лифта стоял Сальваторе, слева на лестнице, ведущей к выходу из подъезда, караулила Лейла. Выглядело все так, будто «оранжевая» перекрывала пути к отступлению, а ее сородич собирался подняться наверх и гнать жертву вниз. Возможно, так на самом деле и было. А личность жертвы сомнений не вызывала.

– Мой мальчик, – хищно улыбнулась мать и поспешила к нему.

От лифтов метнулся лысый. Володя не стал ни разговаривать, ни ждать продолжения. Он развернулся и помчался вверх по лестнице.

– В лифт! – донесся снизу голос матери.

Топот, звук разъезжающихся дверей лифта и этот вопль смешались в единую какофонию. Володя мчался наверх. Мелькали ступени, колотилось сердце. Сзади продолжали топать с не меньшей, чем у него, скоростью.

Интересно, лысый послушался и поднялся наверх на лифте? Или бежит следом? Если наверх, то до какого этажа? И что будет делать? Ждать? Или спускаться?

Вопросы мелькали в голове, как стеклышки в калейдоскопе. Ответов не было. Да они и не имели смысла. Лестница конечна. Каких-то семнадцать этажей. По два марша на каждый. Тридцать два пролета, а там крыша, запертая на замок. И все. Бежать некуда.

И куда деваться?

Володя обернулся, споткнулся и чуть не упал. Скакать через несколько ступенек, как раньше, теперь не получалось. Подвернутая нога заболела. Он посмотрел в пролет. Двумя этажами ниже по перилам скользила рука. Женская. Значит, лысый все-таки поехал наверх.

Он замер, приводя тело Силы в боевое состояние. Из кулака вынырнул «призрачный клинок». Володя размахнулся и ударил им в пролет по скользящей по перилам уже в двух лестничных маршах от него руке.

Снизу вскрикнули.

– Сучонок, – прошипел злой женский голос.

Больше звуков не было. Мать притаилась. Возможно, была ранена. Володя осторожно посмотрел вниз. Поперек пластикового покрытия перил, там, куда он саданул заклинанием, виднелась глубокая зарубка. Словно кто-то в самом деле попытался перерубить перила саблей или шашкой. Крови и отрубленной кисти видно не было.

А чего он ожидал? Кровавой сцены из фильма Тарантино? Мать ведь тоже не первый день на свете живет, и не первый год имеет дело с боевой магией. Вот только где она затаилась?