Одно время шоссе пролегало по скатам каменистого хребта, где оно то спускалось в овраги, то поднималось на гребни гор, тут изгибаясь вокруг глубоких ущелий, поросших пальмами, там входя в самую глубь девственных лесов. Иногда, завернув круто за угол утеса, оно нам виднелось на противоположном откосе с нависшими над ним грозными скалами, немного далее скрываясь снова за следующим уступом, чтобы показаться опять где-то далеко внизу на дне ложбины. Широкие долины сменялись узкими расселинами с шумно протекавшими по ним меж гранитовых глыб горными ручьями. И всюду: наверху, внизу, сзади и спереди, в долинах, ущельях, по склонам и кряжам, та же дивная, удивительная тропическая растительность покрывала собою каждую пядь земли, недрясь во всех расщелинах скал и процветая одинаково роскошно в глубине лощин и на вершинах высочайших гор. Словом, здесь, где население почти вовсе отсутствует, растительная жизнь овладела всей почвой и царит беспрепятственно, раскинувшись со всею природною ей мощью и ширью, как и где ей угодно, не стесняемая людьми.
Представители пернатого царства тоже отличались сегодня своею многочисленностью; в рисовых полях, окружающих редкие деревни, водились по большей части водяные птицы всевозможного оперенья и роста. Всего более было длинноногих: больших, средних и малых, снежно-белых, коричневых, черных, серых, сливочного цвета, некоторые — с ярко-голубыми крыльями, другие с темно-красными или синими. В особенности была красива одна птица, ростом с крупного голубя: она имела пурпуровые крылья, резко отличавшиеся от фиолетово-черного тела, головы и хвоста.
Немного не доезжая последней станции, нам пришлось остановиться, чтобы отпрячь лошадь, до того брыкавшуюся, что она перепутала всю сбрую. В Калипучанг мы приехали в одиннадцать часов дня, сделав 45 верст в 4 ½ часа. В пасанграхане благодаря попечениям г-на де Кока, все было приготовлено столь же удобно, как и в Банджаре. Позавтракав, мы в двенадцать часов сели в дожидавшийся нас паровой катер и стали спускаться по Читандуви, оба берега которого, заросшие лесами, были затоплены водою. В одном месте мелькнул дикий кабан, тотчас же скрывшийся в чаще.
Читандуви, начинающийся в горах Савал, настолько широк и глубок, что в его устье, углубленное морскими приливами, входят даже большие суда. Нижняя часть его русла извивается сквозь бывшие когда-то обширным заливом болота или равы, образовавшиеся от илистых наносов потоков. От всего этого прежнего залива осталась только мелкая бухта Киндер-Зе, называющаяся по-малайски Сегара-Анакан[186]. После полуторачасового плавания мы вошли в вышеназванную бухту, которая с юга отделяется от моря длинным скалистым островом Нусакамбанган[187]. Последний задерживая от свободного стока в море речного ила, способствует еще более обмельчению Киндер-Зе. Остров и Ява отделены уже теперь только узким болотистым ручейком, тогда как не так давно еще они находились на довольно значительном расстоянии друг от друга. Нусакамбанган почти не заселен: лишь несколько деревушек рыболовов возвышаются на сваях из воды вдоль северного его прибрежья. Мы прошли совсем близко от них и удивлялись тому, каким образом барахтающиеся без присмотра на площадках домов ребятишки спасались от преждевременной смерти утоплением. Каждый дом стоял отдельно и имел свою лодку, посредством которой поддерживается сообщение с берегом.
Весь Киндер-Зе настолько мелок, что при отливе даже небольшие суда не могут проходить по нем, только вдоль западного и южного его берегов благодаря морским течениям остаются два прохода постоянно судоходными, имея при этом не более двенадцати футов глубины. Бухта соединяется с морем узким проливом, находящимся у западной оконечности Нусакамбангана с севера и запада она граничится непроходимыми болотами, простирающимися до подножья гор резидентства Баньюмас.
Переход через Сегара-Анакан занял более двух часов; после чего мы снова вошли в реку или скорее устье реки Сапурегел, сливающееся с рукавом моря и разветвляющееся на многие русла. По всем этим руслам медленно поднимались и спускались нагруженные и порожние прау[188], идущие или возвращающиеся из Чилачапа с сельскими продуктами.
Мы пришли в 4 ½ часа в Чилачап при проливном дожде и были встречены у пристани французским консулом г-ном Перроном, который, узнав от хозяина гостиницы о нашем приезде и желая сделать нам любезность, сам от себя приехал на встречу и предложил свой экипаж. Гостиница была из ряду вон плоха: маленькие, темные, грязные комнаты и прескверная еда.
Вечером пришли г-н Перрон и зять его г-н Констан, здешний ассистент-резидент; оба, несмотря на французские фамилии, как оказалось, — голландцы. Перрон давно уже живет на Яве и хорошо знаком с краем; он говорил, что в прежние времена, когда Чилачап не был дренирован и никакие меры не принимались для осушения местности, санитарное состояние его было самое плачевное. Зловредная лихорадка до того сильно свирепствовала, что правительство принуждено было удалить отсюда гарнизон; на одном французском военном судне, зашедшем в Чилачап по пути в Новую Голландию, в несколько дней умерло до двадцати человек от этой болезни. Пароходы перестали даже заходить в порт, опасаясь инфекции. Особенность здешней лихорадки состоит в том, что она в большинстве случаев появляется лишь по отъезде из нездоровой местности; живущие же здесь постоянно, пока они не покидают города, редко от нее страдают. Последствия ее всегда пагубны для здоровья и весьма часто бывают смертельны. Ныне благодаря канализации города и окрестностей санитарное состояние значительно улучшилось.
Не имея теперь почти никакого значения, Чилачап в скором времени, когда железная дорога из Чибату будет готова, станет важным Центром как соединительный пункт двух рельсовых путей, сходящихся здесь с различных концов Явы.
Суббота 13 февраля, Магеланг. — Утром, встав рано, мы прокатились Немного по городу, после чего в семь часов выехали по железной дороге в Пурвореджо. В Кутоарджо наш вагон прицепили к другому поезду, так как первый шел в Соло и Сурабаю; наш же по короткой ветви доставил нас в двадцать минут езды на место назначения, куда мы прибыли в одиннадцать часов.
С. телеграфировал накануне ассистент-резиденту, прося его приготовить нам экипаж для проезда в Магеланг, отстоявший от Пурвореджо в сорока верстах. Согласно депеши четырехместный весьма старый фаэтон дожидался нас у выхода; позавтракав в гостинице, мы выехали в двенадцать часов из Пурвореджо. Проезжая мимо станции, мы застали там еще Джона, хотя раньше ему наказывали не мешкать, дабы поспеть до вечера в Магеланг. Оказалось, что, отправив Серафиму одну без всяких вещей, он послал нанять двух гэрри под себя и чемоданы; выбранив его за нераспорядительность, С. приказал ему нагрузить все на приготовленную телегу и выезжать немедленно за нами. Отъехав затем не более двух верст, мы увидали Серафиму, стоявшую в стороне от дороги и без самса. На наш вопрос, зачем она остановилась и где кучер, она ответила, что он ушел за добавочною лошадью.
Широкая аллея, по которой мы следовали, обсаженная деревьями канари и фикусами, проходила меж полей по гористой местности, почти всей обработанной под рис, индиго, табак и пр. Вообще отсутствие лесов составляло резкий контраст с пейзажами последних двух дней. Население тоже выглядывало иное, так как в средней части Явы, где мы теперь находимся, живут яванцы, а в западных, только что покинутых нами провинциях, — сунданийцы[189]. Зато, если замечалась разница в крае и жителях, лошади не изменили своего характера, и путешествие разнообразилось обычными их приемами, только, будучи еще мельче и тоще преангерских, остановки повторялись чаще обыкновенного, и мы еле подвигались вперед, хотя перегоны были не более двенадцати верст.
