В два часа ночи почти одновременно в полупортики сверкнула молния и страшный удар грома потряс весь пароход — еще немного и пароход остановился! Совпадение раздавшегося над самыми головами громового удара с блеском молнии и моментальной остановкой машины, возбудило во всех жуткое чувство, у всех блеснула мысль: «Случилось несчастие»!
Царившая снаружи мгла, гул бушевавшего моря, удары волн, разбивавшихся о борты судна и свист ветра, сливавшийся с хлестанием дождя, увеличивали это тоскливое впечатление, когда вскоре затем винт снова завертелся, все вздохнули свободно, словно после испытанной, счастливо минованной опасности. С. так перепугался, что, выскочив из койки, наскоро оделся и кинулся на палубу; на трапе он столкнулся с Эндрюсом, одним из офицеров, объяснившим ему, что молния упала на медный резервуар спасательного пояса, который загорелся, но был тотчас потушен лившимся дождем. С., пришедший затем ко мне, рассказывал, что как Эндрюс, так и другие офицеры, встретившиеся ему, имели совсем растерянный вид, так как, не быв во время удара на вахте, они не знали, что случилось и все спешили наверх узнать о происшедшем.
Буря продолжалась с силою десяти баллов от двух до четырех часов утра, причем лил сильнейший дождь, застилавший подобно туману весь горизонт, поэтому пришлось идти малым ходом, пуская в ход беспрерывно ревуна.
Вторник 5 января, Средиземное море. — От сильной качки всю ночь заливались открытые части второй палубы, а оттуда вода проникала в коридоры и каюты. За ночь нас отнесло ветром на сорок пять миль к югу и, задержанные, кроме того, бурей, мы, вместо нормального суточного хода в 360–400 миль сделали всего с выхода из Бриндизи, т. е. в 30 часов, 273 мили.
Как только рассвело, я поспешила выйти на палубу; С. тоже начал вставать в семь часов утра, но был готов только к десяти часам благодаря припадкам морской болезни. Бледный, усталый вид пассажиров, даже детей, ясно говорит, что прошлая ночь болезненно отразилась на всех. К счастью, сегодня море не так бушевало, а погода, в особенности после полудня, стала много теплее. День прошел спокойнее ночи, и возможно было не только разговаривать, но и читать; хотя к вечеру волнение заметно утихло, я из предосторожности предпочла не спускаться в каюту и спала на палубе со своей горничной.
Среда 6 января, Средиземное море. — Сегодня мы сделали 366 миль. Ветер дул менее порывисто и термометр немного поднялся, но боковая качка была еще довольно чувствительная; успев привыкнуть к ней, мы впервые с выхода в море осмелились гулять по палубе и даже спускаться в столовую для завтрака и обеда. Четыре пустых места за нашим столом служили доказательством, что не всем так посчастливилось, и мы от души пожалели отсутствующих больных. Как больные, так и здоровые радуются мысли, что завтра будет положен конец неприятностям морского путешествия, так как утром мы должны прийти в Порт-Саид, вслед за которым начнется приятное, спокойное плавание по Красному морю и Индийскому океану.
Старший офицер нам рассказывал о вчерашнем ночном происшествии: он в то время был на вахте с Эндрюсом и оба находились на мостике, когда молния упала на спасательный пояс в нескольких шагах от них. Удар грома был настолько силен, что Эндрюс от неожиданности присел на корточки. Следует заметить, что последний — молодой, рослый, широкоплечий мужчина, не обладающий на вид особенно чуткими нервами, поэтому легко себе представить, каков был удар, если он на него даже произвел подобное впечатление. По словам старшего офицера, положение было из самых неприятных — буря с разразившейся над самым судном грозой, осложнялась еще неимоверно сильным дождем, мешавшим видеть, что происходило кругом, и приходилось идти с величайшей осторожностью; при малом же ходе трудно было держаться курса, и пароход ветром и волнами относился к югу.
Вечером для развлечения пассажиров жгли бенгальские огни. Море совсем успокоилось, и явилась возможность хорошо выспаться в первый раз после Бриндизи.
Четверг 7 января, Суэцкий канал. — Проснувшись в пять Часов утра, я выглянула в полупортик и увидела вдали порт-саидский маяк; на «Гималае» свистали и жгли бенгальские огни — сигналы лоцману, без которого не позволено входить в гавань. Наскоро одевшись, мы в шесть часов уже высадились в Порт-Саиде, который с радостью приветствовали не только как старого знакомого, но в особенности как преддверья Востока и где мы с удовольствием снова окунулись в восточную жизнь. Восток — сколько приятных воспоминаний всплывает в памяти при одном этом слове, и как ясно восстановляются в воображении своеобразные картины восточной жизни с его шумными, вечно гомонящими толпами оживленных арабов, черноглазых, почти голых, назойливых мальчишек, женщин с вуалями на лицах, с его терпеливо хлопающими длинными ушами осликами и хладнокровными верблюдами, со всеми которыми неразрывно связано представление о ярком палящем солнце, постоянно голубом небе и прекрасных пейзажах. Все это так преисполнено прелести, что побывавшего хоть раз на Востоке неотразимо тянет опять и опять в эти края вечного лета.
Прокатившись по городу, мы вернулись на пароход, который в двенадцатом часу снялся с якоря и вошел в канал. Погода стояла прохладная, но зато воздух был уже другой: легкий, сухой, присущий Египту. Проходя каналом, мы заметили многие перемены, происшедшие в нем за последние два года: так, канал значительно расширен, бока его на большем протяжении обложены камнем, препятствующим обсыпанию краев и тем — обмелению русла, которое влечет за собою дорогостоящие работы по углублению. Вдоль канала и почти параллельно с ним проложены железная дорога и канал пресной воды; первая соединяет Каир с Измаилем[92] и Порт-Саидом, а второй проведен из Нила, кажется, от Булака[93] — в те же два города.
На «Гималае» по принятому на английских пароходах обычаю составился комитет, обязанности которого придумывать и организовать всякие увеселения для пассажиров. Он вывесил в рубке программу, в состав которой вошли состязания в разные игры: шахматы, шашки, халма[94] и др.; желающие принимать участие записывают свою фамилию против избранной игры. Вечером на верхней палубе был бал с оркестром из пароходной прислуги, человек шесть или семь из которых играли, кто на фортепианах, кто на скрипке, флейте, виолончели и т. д., весьма недурно.
В девять часов вечера мы вошли в Горькие Озера и пошли полным ходом, не останавливаясь даже для высадки пассажиров, едущих в Каир, за которыми подошел небольшой пароход из Измаилии. Высадка эта послужила для нетанцующей части публики большим развлечением, так как она сопровождалась довольно комичными сценами. До этого с палубы «Гималаи» перебросили весь немалочисленный тяжелый и ручной багаж высаживающихся, причем следует предполагать, что если первый не был особенно солидной конструкции, он немало пострадал, так как разница в вышинах двух палуб была довольно значительная. Хотя ручной багаж ловко подхватывался на лету командой маленького парохода, но владельцы его с явным беспокойством следили за полетом своего имущества, не будучи уверены, куда именно он попадет: в воду ли или в руки арабов. Когда весь багаж был переброшен, началась пересадка самих пассажиров; некоторые бодро спускались по длинному качающемуся трапу «Гималаи» и спрыгивали без посторонней помощи на другой пароход, другие же медленно сходили, боязливо цепляясь за поручень и, дойдя донизу, долго не решались перескочить, даже поддерживаемые матросами. Офицеры «Гималаи», по своему обыкновению всегда очень любезные, сопровождали дам и помогали, насколько могли.
Пятница 8 января, Красное море. — В Суэц мы пришли в семь часов утра и, не останавливаясь, вышли в Красное море. Одновременно с этим, точно мановением волшебного жезла, переменилось настроение пассажиров; забыты недавние невзгоды Средиземного моря: морская болезнь, холод, бурная погода — все это осталось позади, а впереди предстояло только спокойное, приятное плавание. И как было не позабыть всех неприятностей минувших дней, когда солнце радует и греет своими яркими лучами, когда небо безоблачно, а море ласкает глаза своей зеркальной темно-синей поверхностью. Все способствовало физическому благосостоянию, а последнее, как известно, немало отзывается и на нравственном настроении. И так все, поддаваясь благодатному влиянию окружающей обстановки, оживились и повеселели, предаваясь различным интересным занятиям. Кто играл в шахматы, халму или шашки, кто состязался в quoits[95], т. е. бросание веревочных колец в ведро или медных кругов на доску с цифрами, другие упражнялись в гимнастике с деревянными бутылками или просто расхаживали по палубе, многие, растянувшись удобно в своих креслах, вели нескончаемые беседы со знакомыми или углублялись в чтение. Появились и дети всех возрастов и засновали по всему пароходу со свойственным детям любопытством относительно нового жилища.
