Кровь застыла от ужаса у меня в жилах, когда жуткая веревка скользнула по моей руке и замерла над головой. И после она скользнула вниз, медленным и мягким, почти ласковым движением. Она прошла по голове, свивая и ослабляя свое кольцо, и медленно спустилась к горлу. Свистящий звук стал громче, сгустки крови засияли, как маленькие огненные шары, и в следующий миг я почувствовал, как меня что-то тащит за шею из кресла. Я был не в силах сопротивляться. Я попытался закричать. И вновь язык едва шевельнулся во рту. Схватился за подлокотники кресла. Руки не слушались.

Мое тело медленно вздымалось в воздух, и я знал, что через несколько секунд оно безжизненно повиснет в багровой петле, как висело недавно, раскачиваясь под свист ветра, тело генерального прокурора.

Сознание начало угасать, когда дверь в соседнюю комнату распахнулась и в библиотеку хлынул яркий электрический свет. Я услышал тяжелое дыхание инспектора Конроя и детектива Мерфи, ворвавшихся в библиотеку; затем я увидел, как они размахивают руками и наносят удары, словно в пылу сражения. И они действительно сражались, они боролись за свою жизнь, потому что сгустки крови ринулись на них багровыми молниями и с ужасной силой били их теперь по лицу и по всему телу. Но они, втянув головы в плечи и отшвыривая сгустки руками, пробивались вперед, как сквозь град и грозу, и секунду спустя Конрой оказался рядом и схватил ужасную веревку.

С невероятной силой он потянул вниз багровую змею, не обращая внимания на яростно хлеставшие его кровавые капли, и ослабил петлю, позволив мне вдохнуть благословенный воздух; вложив все силы в еще один рывок, инспектор дернул вниз натянутую веревку и усадил меня в кресло. И затем, с помощью детектива Мерфи, инспектор набросился на узел, растягивая и ослабляя петлю, пока не сбросил ее с моей шеи. Я ощутил неимоверное облегчение, но двигаться все еще не мог. Положив руки на подлокотники, я застыл в кресле, точно гранитная статуя, не в силах помочь Конрою и детективу.

Стоило петле соскользнуть с моей шеи, как свистящий ветер сменился яростным гулом урагана и кровавые капли стали хлестать инспектора и Мерфи с такой силой, что им пришлось закрыть головы руками. Веревка, описав над ними багровую духу, внезапно ринулась на них. Скользнув над головой Мерфи, она обмоталась вокруг шеи детектива; и не успел инспектор прийти к нему на помощь, как окровавленная веревка вздернула несчастного в воздух и швырнула через всю комнату. Мы услышали, как его шейные позвонки лопнули от страшного броска; затем петля освободила шею детектива и он безжизненной грудой рухнул на пол.

Веревка бросилась теперь на Конроя, раскачиваясь взад и вперед, как огромная багровая змея; и кровавые капли, слившись единым строем, пали на него, пытаясь уничтожить. Долгое время он бился молча, напрягая все свои силы; сгустки крови хлестали его по лицу, веревка свивалась и распрямлялась, стараясь добраться до горла.

И тогда — тогда я увидел, как женщина, что оставалась единственной нашей надеждой, встала с больничных носилок. Она сорвала повязки с рук, ног и головы и на мгновение замерла, воздев руки к небесам. Затем она направилась к Дороти Кроуфорд; одна из желтых полос, мелькнув в дверном проеме, тотчас оказалась в комнате и окутала девушку зловещим сиянием. Но женщина отбросила свет рукой, словно плотную массу; я увидел, как она наклонилась, развязала веревку на ногах Дороти Кроуфорд и помогла той встать. Она поцеловала девушку в лоб и сорвала с ее плеча платье, обнажив знак дьявола, страшный абрис омерзительной склизкой жабы. Дороти Кроуфорд содрогнулась от страха, когда символ ее порабощения внезапно предстал перед нашими глазами, однако женщина нежно провела ладонью по знаку. Я был потрясен, увидев, как изображение нечестивой рептилии поблекло, сжалось и исчезло; на плече девушки не осталось никаких шрамов! По лицу ее разлилось выражение покоя и счастья, какое я никогда не видел у смертных — и я, беспомощный, окруженный ужасами, понял тогда, что все мои труды достойно вознаграждены.

Девушка, чьи руки все еще были скованы, последовала за женщиной; а та медленно вошла в библиотеку, где мы не прекращали сражаться с ужасающими силами зла. Стигматы, скрытые прежде бинтами, сияли розоватым светом; и миг спустя женщину с головы до ног окутало чудесное, нежное, благотворное сияние цвета прекраснейшей розы. Из средины этого сияния излился небесный аромат, чьи чудотворные флюиды вытеснили отвратный запах, принесенный Сильвио. Она шла все вперед, глаза ее горели огнем, а простертые руки рисовали в воздухе знак истинного Креста. Губы женщины двигались, и я услышал латинское песнопение. Сгустки крови ринулись на нее, но исчезли в ранах на руках и на лбу, и полосы желтого света растаяли в розовом сиянии, укрывшем ее непроницаемым плащом.

Она вошла, не глядя по сторонам, и все знаки зла отступили перед ней. Свистящие порывы ветра понемногу утихли, затхлый мускусный запах развеялся, а веревка, с которой так яростно боролся Конрой, постепенно утрачивая багровое свечение, приобрела цвет пеньки; лишенная мощи и силы, она внезапно исчезла. Теперь в комнате не слышно было ни звука, помимо тяжелого дыхания инспектора Конроя; не видно было ни огонька, и только нежное сияние, окружавшее тело женщины, и луч света от электрической лампочки в соседней комнате чуть рассеивали мрак. Все кровавые сгустки исчезли.

И тогда, в полной темноте и тишине, когда я начал уже вновь различать далекое тиканье часов, женщина упала на пол. Мерцающее розовое сияние на миг задержалось над нею, словно благословляя. Затем и оно исчезло.

Все мы на мгновение застыли, потом послышались шаги инспектора Конроя. Он повернул электрический выключатель, и комнату залил яркий свет. Ничто в ней не говорило о недавнем сражении — лишь тело детектива и недвижная фигура женщины на полу. Рядом с нею стояла Дороти Кроуфорд, обретшая наконец счастье и покой.

Я подошел ближе и наклонился над женщиной. Она была мертва, но ее глаза и лицо излучали совершенное счастье и радость. На ее лбу, на руках и ногах не было ни следа ран!

Кожа была гладкой, как у младенца!

Позже мы узнали, что случилось в ту ночь в старом доме покойного коллекционера в Грамерси-Парке. В одиннадцать вечера детективы Болтон и Тейлор разместились за столом в библиотеке. На крыльце дежурили трое полицейских в форме, готовые в любую минуту поспешить на помощь детективам. Хендрикс, дворецкий, находился в своей комнате на третьем этаже, где ему велено было оставаться, пока его не позовут.

Идол, это зловещее средоточие зла, причинившее немыслимые горести и страдания, это ужасное изваяние, что доказало нам истинность древних и странных поверий, восседал в торжественном безмолвии на пьедестале в нише у окна.

На протяжении часа ничего не происходило. Детективы, следуя указаниям инспектора Конроя, сидели лицом к идолу и, таким образом, могли заметить малейшие признаки движения.

Когда часы пробили двенадцать, свет внезапно погас!

— Кто это сделал? — шепотом спросил Болтон. — Это ты?

— Нет, — отвечал Тейлор. — Что-то сейчас произойдет. Боже мой, Болтон! Гляди!

Идол двигался.

Громадная правая рука поднялась и чуть покачивалась в воздухе, едва видимая в лунном свете, что лился через окно.

Идол вдруг опустил руку, описав в воздухе широкую дугу; когда рука изваяния с лязгом ударила о колено, двери библиотеки распахнулись и в комнату осторожно пробрался Хендрикс, дворецкий. Лицо его покрывала мертвенная бледность. Он стал медленно подбираться к идолу, и Болтон вскочил на ноги, собираясь остановить слугу. Тейлор удержал Болтона за рукав.

— Погоди-ка! — зашептал он. — Посмотрим, что он будет делать!

Хендрикс медленно приближался к ужасному изваянию, которое начало вдруг издавать жалобные стоны, словно испытывало непереносимую боль и страх.

Дворецкий остановился и протянул руки к идолу.

— Брат! — проговорил он. — Брат! Я ничем не могу помочь!