— Да, я знаю, что не должна. Я знаю, что ты будешь защищать меня. Ты уже защищаешь кое-кого другого, разве не так?

Она уже не владела своим нежным голосом, от него осталось лишь напряженное дыхание. Гарт неотрывно смотрел на эту восковую бледность и потухшие карие глаза. Сейчас не стоило говорить ей, что женщина, каждая женщина, умеет выбрать самый неподходящий момент для сцен обиды или ревности, доходя при этом до грани исступленной ненависти.

— Так значит, — сказал он, — это ты была под дверью моего номера вчера ночью. Ты подслушала мой разговор с Марион Боствик.

— Да, я слышала его. Я слышала все. Хотя во второй раз ты едва не поймал меня.

— Бетти, неужели ты действительно не можешь понять…

— Нет, не могу. Вплоть до той минуты я ругала себя за то, что плохо относилась к тебе, и ненавидела себя за это. Но потом мне это стало казаться смешным. Разве я была хоть когда-нибудь такой же скверной, как твоя драгоценная-предрагоценная подружка миссис Боствик? А теперь я скажу тебе, что в действительности произошло в субботу…

— Нет, не скажешь!

— Я скажу тебе…

— А я тебе говорю, что ты этого не скажешь! — крикнул Гарт; обошел вокруг стола и встал рядом с ней. — Бетти…

Серые перчатки взлетели, готовые растерзать. Однако и это был всего лишь жест.

— Я уже догадался об этом, но сейчас у нас нет времени. Если с Майклом Филдингом что-то случилось, этого будет достаточно, чтобы тебе пришлось объяснять свое сегодняшнее поведение.

— А ты полагаешь, что мне будет трудно объяснить свое сегодняшнее поведение?

— Можешь уже сейчас попытаться объяснить, что ты делаешь здесь внизу. Именно в бильярдном зале. Почему ты убежала из салона?

— Я спустилась сюда, потому что это единственное место в этом ужасном отеле, где человек может побыть в одиночестве в воскресенье. В одиночестве, в абсолютном одиночестве. Разве тебе никогда не хотелось побыть наедине с собой и спрятать свое лицо от всех? Нет, тебе наверняка не хотелось. Ты относишься к тем людям, которые никогда не выходят из себя и всегда сохраняют спокойствие. Я знала, что ты не веришь мне. Знала это уже со вчерашнего вечера. Но я не предполагала, насколько ты не веришь мне, до тех пор пока ты не показал Майклу Филдингу тот листок бумаги с напечатанным на машинке текстом и не сказал ему, что был вынужден солгать мне, будто это письмо написал ты.

— Ты слышала ночью, что я говорил Марион. И тем не менее ни словечка не упомянула об этом сегодня. До тех пор пока такая глупость, как это письмо, не разозлила тебя.

— Так, значит, это глупость? Значит, то, что произошло с этим письмом, это, по-твоему, глупость! Как я ненавижу тебя! Я никогда в жизни никого так не ненавидела!

— Бетти, замолчи!

— Ну, ударь меня! Почему ты меня не ударишь? Я знаю, что ты сделал бы это с большим удовольствием. Я вижу, как ты поднимаешь руку. Ну, почему ты меня не ударишь?

— Замолчи, говорю я тебе. Мы должны найти Майкла. Мы обязательно должны найти Майкла! Еще минута и…

Гарт знал, что еще минута, и Бетти расплачется, и остановить этот плач он сможет только, дав ей сильную пощечину. Но именно этого он и хотел; его даже испугало, что он испытывает такое сильное желание ударить Бетти или трясти ее так, чтобы у нее стучали зубы.

Гарт быстро повернулся, оглядел помещение и принялся размышлять.

Он чувствовал, как у него на лбу выступает пот. В этом так называемом «Гроте» они, казалось, совершенно затеряны, как в каком-то подводном мире, где нет абсолютно никаких звуков, если не считать звука шагов Гарта. Он быстро направился к альковам с рыбацкими трофеями.

Возможно, они действительно были полированные или лакированные; Гарт не настолько хорошо разбирался в рыбной ловле, чтобы это знать. В каждом алькове был, кроме того, круглый столик со скамеечкой, обтянутой зеленой кожей. Он заглянул подо все скамеечки и осмотрел искуственно нагроможденные камни над головой. Потом вернулся к бильярдным столам.

— Больше здесь искать негде, — сказал он. — Майкла здесь нет.

— А тебя это удивляет? Наверное, он исчез. Наверное, это я устроила, чтобы он исчез, словно колдунья в одной из тех книг, которые ты мне дал.

— Ладно, с этим пора кончать, Бетти. Именно здесь отчасти кроется причина наших затруднений, и ты должна узнать об этом прямо сейчас. Я не только дал тебе эти книги, многие из них я написал сам.

— О боже, о чем это ты снова говоришь?

— Только о том же: возможно, я не очень хорошо защищаю тебя. Однако не думаю, чтобы тебя повесили только потому, что я написал несколько романов о преступлениях, которые, на первый взгляд, было невозможно совершить.

— Только не оправдывайся. Не стоит. Ты ведь занимаешься еще кое-чем, не правда ли? Ты замечательно защищаешь свою драгоценную, драгоценнейшую миссис Боствик!

— А что может произойти, — нарушил тишину новый голос, — с его драгоценной, драгоценнейшей миссис Боствик?

Буквально за полсекунды до того как раздался этот новый голос, Гарт заметил полосу света, который, впрочем, мог быть включен уже давно. Сводчатый коридорчик, ведущий в бильярдный зал, был ярко освещен снаружи. Освещены были также красная ковровая дорожка, ведущая к лестнице, и красный ковер на лестнице, и латунные прутья, придерживающие его; полированные стены с обеих сторон. Все это сияло в ярком свете. У подножья лестницы стоял Винсент Боствик, прижимая цилиндр к груди и держа под мышкой трость с серебряным набалдашником.

— Итак, мадам, — спросил он, — могу ли я поинтересоваться, что вы имели в виду?

Бетти не пошевелилась, а ее лицо сейчас абсолютно ничего не выражало. Однако Гарт тремя широкими шагами преодолел расстояние, отделяющее его от коридорчика.

Весь коридор над лестницей был освещен хрустальными люстрами, висящими под роскошно отделанным потолком. На середине лестницы слева у перил стояла Марион Боствик, а ее голубые глаза ничего не выражали, так же как и глаза Бетти.

Винс сказал:

— Я спросил…

— Разумеется, — перебил его Гарт, внутри у которого все кипело. — Но мы думали, что ты ушел, Винс. Мы думали, что вы оба ушли. Мы думали, что ты всегда ходишь за Марион.

— Я действительно хожу, милый друг, — сказал Винс совершенно другим тоном. — Поэтому я вернулся. Марион не ушла. Она подумала, что у тебя внизу какие-то странные делишки, и я подкупил одного служащего, чтобы он включил здесь свет.

— А почему Марион подумала, что у меня здесь какие-то делишки?

— Ну, понимаешь…

— Не позволяй им запугать себя, Винс! — воскликнула Марион. Ее губы искривились в гримасе, выражающей смесь испуга и жестокости. Она великолепно выглядела в белом платье на фоне красного ковра и полированных дубовых панелей.

— Не позволяй им запугать себя, Винс, — повторила она, наклоняясь вниз. — Ты всегда позволяешь всем себя запугивать. А я этого не хочу! Что бы ни говорил Дэвид, нам нечего бояться.

Винс покачал головой.

— Бывают моменты, дорогая, когда тебе недостает элементарного приличия. Серьезно, бывают моменты, когда тебе не хватает приличия. Во многих смыслах этого слова. Я не намерен здесь ссориться, чего ты от меня, очевидно, ждешь.

— В таком случае буду ссориться я, Винс. Буду ссориться сейчас!

— Ну, начинай, Марион, — сказал Гарт.

Однако он не узнал, что могло бы произойти или что сказала бы Марион. Наверху на лестнице появились еще две фигуры — молодой человек с бледным лицом и неуверенной походкой и пожилой джентльмен с пышными седыми усами, сжимающий выше локтя руку молодого человека, — и остановились там, глядя на находившихся внизу.

На обоих вновь пришедших падал яркий свет из хрустальных люстр. Этим пожилым джентльменом был Каллингфорд Эббот. А молодым человеком был Майкл Филдинг.

— Идите вниз, — буркнул Эббот своему спутнику и отпустил его руку. — Пожалуйста, идите вниз и попросите прощения. Можете мне поверить, сегодня днем я уже поставил на место одного юношу вашего возраста. И сейчас собираюсь сделать то же самое. Идите вниз!