Миновав щекотливый момент «вынужденного применения силы», Григорий вновь покатился по наезженной колее заготовленных фактов. Он подробно рассказал о самовольной и «абсолютно беспричинной» отлучке пациента из отделения. Умело приплел колоритное описание незамедлительных поисков пропавшего юноши, вынужденно закончившихся на пороге больницы.

— Как дежурный врач, я не имею права покидать вверенное мне медицинское учреждение, — с пафосом разъяснил он.

Не забыл Тыч упомянуть и двукратную попытку телефонной связи с родителями пациента.

— Но нам никто не звонил. Сына привела соседка, — растерянно возразила мать самовольщика.

— Я дважды пытался дозвониться на мобильный номер, указанный в истории болезни вашего сына. Оба раза безуспешно. И, хотя соединения не было, я все же оставил соответствующую запись в журнале учета звонков, — последняя фраза предназначалась лично главному врачу.

— Чей номер вы оставляли для связи? — Несмотря на то что Виктора рассматриваемый аспект конфликта не касался, он все же решил подсобить коллеге в невинном блефе. — Если мобильный аппарат у вас при себе, можете посмотреть список непринятых вызовов.

Женщина без особого энтузиазма вынула из сумки простенький затасканный мобильник.

— Вчера, около девяти вечера. Непринятые звонки с городского номера, — подсказал благодарно взглянувший на Виктора Григорий. — Есть?

Матрона неспешно пощелкала клавишами, замешкалась и неуверенно произнесла:

— Два сообщения о непринятых вызовах с… — Она назвала телефонный номер ординаторской хирургического отделения. — Странно. Мы с мужем весь вечер были дома. И я отчетливо помню, что телефон не звонил.

— Скорее всего, проблемы с сетью. — Тыч удовлетворенно откинулся на жесткую спинку стула. Он изначально был практически уверен в том, что мамаша беглеца не станет врать и делать вид, что никаких уведомлений не приходило. Причиной тому был ее простовато-незлобивый вид, начисто уничтожавший в собеседниках мысль о возможном интриганстве.

— В любом случае это не снимает с вас ответственности за нанесение телесных повреждений моему сыну. — Шатенка, похоже, не собиралась сдаваться. — Тем более что вы сами признали факт силового воздействия.

— Должен признать, что изложенная вами, Григорий Васильевич, версия происшедшего во многих пунктах отличается от интерпретации тех же событий противоположной стороной. — Затянувшееся словоблудие грозило нарушить установленный режим. Масленников демонстративно взглянул на часы — восемь двадцать. Щепетильные заместители уже с десяток минут толпятся в тесной приемной. Необходимо было разрубить узел зашедшей в тупик дискуссии. — Лично я, со своей стороны, вижу единственную возможность достичь договоренности признанием неадекватности действий обеих сторон. Дежурный доктор принесет публичные извинения. Ремонт двери, разумеется, за ваш счет, Григорий Васильевич. Вынесение выговора, думаю, будет весьма оправданной мерой порицания. Пострадавшего незамедлительно обследуют, осмотрят специалисты с целью исключения возможных осложнений. Ну а вам, молодые люди, я бы рекомендовал не вести себя слишком импульсивно, чтобы не попадать в неприятные ситуации.

— И все-таки я требую более тщательного разбора случившегося и более строгого наказания виновных. — Мать фингальщика всем своим видом выражала крайнюю неудовлетворенность предложенным вариантом. — Если понадобится, мы обратимся в вышестоящие инстанции, а возможно, и в прокуратуру.

Последняя фраза повисла в воздухе.

Масленников опасался бюрократической волокиты, неизменно сопровождающей всякое, даже самое пустячное «расследование». Любой госорган, а прокуратура в особенности, — обязан был «реагировать» на поступившую жалобу. И зачастую это «реагирование» превращалось в длительное дотошное разбирательство, заполнение бесконечных протоколов и формуляров, предоставление многочисленных справок и выписок. В результате на ближайшие недели упорядоченный рабочий день Валентина Валентиновича грозил обернуться непрогнозируемым времяпровождением.

Виктор размышлял о том, что как лицо, косвенно задействованное в случившемся, он наверняка подвергнется волокитным опросам, измарает кучу бумаги объяснительными и все это время будет вынужден блюсти мину благопристойного свидетеля, никоим образом не запятнавшего себя противоправными действиями.

Григорий же попросту злился. На глупое стечение обстоятельств, приведшее к конфликту. На хамливого сучонка, подбитый глаз которого был наверняка не последним и не самым тяжким житейским уроком. На раскудахтавшуюся стервозную мамашу, раздувшую мелкий инцидент со своим невоспитанным отпрыском до уровня уголовщины. Объективности ради злился он немного и на самого себя, свою горячность и неумение подстраиваться под обстоятельства, сглаживать острые углы общения с окружающими вообще и с пациентами в частности. Злился он и на треклятого педагога, свалившегося на их голову со своими фантазиями… Стоп!

— Хорошо. — Сохранять приглушенно-нейтральный тон он больше не собирался. Пришло время хода козырем. — В таком случае я считаю необходимым осветить последнюю, наименее приглядную для вашего сына сторону конфликта. Одну минуту… — кивнул Григорий Масленникову и быстрым шагом направился к выходу.

В приемной, как и следовало ожидать, томился десяток жаждущих лицезреть главного врача. Широкий диван занимало трио заместителей в белых халатах с полновесными папками документов на коленях. Их нетерпеливо-вопрошающие взгляды устремились на вышедшего из кабинета Тыча.

— Здравствуйте. Уже заканчиваем, — скороговоркой выпалил он, сам не веря сказанному, и окинул взором обширную приемную. Педагог забился в угол между умывальником и вешалкой, уныло разглядывая посетителей. От Виктора он узнал, что вчерашний инцидент получил продолжение, и его участие может понадобиться для подтверждения правомерности действий дежурных врачей. Но вечерний испуг уже прошел, стерев и без того не слишком интенсивную досаду на малолетних хулиганов. И сейчас мысль о необходимости изливания грязи на заигравшихся подростков была старому детолюбу крайне неприятна. Поэтому, когда цепкий взгляд Григория выхватил из людского клубка тщедушную фигуру, ответом ему послужила лишь грустная полуулыбка смирившегося с неприятной обязанностью интеллигента.

— Прошу вас. — Хирург посторонился, пропуская в кабинет свое алиби.

— Доброе утро. — Педагог выхватил близоруким взглядом плечистую фигуру Масленникова и, распознав в нем хозяина ситуации, негромким, с хорошо поставленными интонациями голосом пояснил: — Я здесь по просьбе дежурного врача. Он сообщил, что сегодня разбирается конфликт, невольным зачинщиком которого я накануне явился. Готов честно ответить на все ваши вопросы.

— Присаживайтесь. — Валентин указал вошедшему на свободный стул. — Наши доктора заявляют, что вчера вечером они в срочном порядке были вызваны вами в урологическое отделение для разрешения нестандартной ситуации. Что вы можете сообщить по этому поводу. — Чертов официонализм! Образ третейского судьи уже стал Валентину надоедать.

Услышать очередное изложение обсуждаемых событий присутствующим так и не довелось. Лишь только географ сделал глубокий вдох перед началом своего «выступления», как был прерван коротким женским вскриком:

— Макар Гаврилович!

Мужичонка, поперхнувшись непроизнесенным словом, резко обернулся в сторону неожиданного раздражителя.

— Макар Гаврилович! Это вы? — Голос доселе молчаливо-ностальгирующей толстушки оказался выше, чем у ее соратницы по несчастью.

Педагог, близоруко щурясь, недоуменно всматривался в сидящую перед ним женщину.

— Я… простите… Мы знакомы? Очки, очки… В палате забыл. Простите…

— Вы меня не помните? Ах! Ну конечно же. Сколько лет. Я была вашей ученицей. Я…

— Лида! — Короткое имя, произнесенное двумя голосами одновременно, казалось наполненным большей глубиной чувств, чем все сказанное в стенах этого кабинета за сегодняшнее утро. — Лидочка! Ну как же, конечно. Я вас сразу не узнал. Вы уж простите старика. — Макар Гаврилович окончательно утратил и без того штрихованный образ официального докладчика. Перед присутствующими теперь был лишь растроганный пожилой человек, маленькое сморщенное лицо которого выражало радостное умиление неожиданной встречей.