— Да. Это он меня избил, — живо подтвердил любитель самокруток.

— А меня испугал и вынудил убежать из больницы, — давешний хохотун коротким нервным взмахом указал на Тыча.

— Мы настоятельно просим… нет, мы требуем разобраться в сложившейся ситуации и наказать виновных, — обратили на себя внимание сидевшие по бокам от подростков женщины. Обе среднего возраста, слегка повышенного питания, зеленоглазая рыжуха — рядом с весельчаком, кареглазая шатенка — подле оратора. Выражения застывших лиц у мамаш коренным образом отличались. Фейс темненькой являл собой маску гневного негодования. Ее пухлые губы, только что изрекшие ультимативное требование, сжались в тонкую красную полоску. И без того темные глаза налились внутренней чернотой, готовой выплеснуться на собеседника. Как бы уравновешивающе на ее фоне смотрелась рыжуха. Розовощекое лицо женщины расплылось ленивой и, казалось, несколько усталой гримасой, а легкая, словно извиняющаяся полуулыбка свидетельствовала о далеком от воинственного настроении.

Обличительница тем временем продолжала:

— Я считаю абсолютно недопустимой ситуацию, когда моего ребенка избивают в стенах государственного учреждения…

— Простите, — довольно бесцеремонно перебил ее Тыч, — вы, как я понимаю, мать парня с синяком?

Поперхнувшись и со свистом втянув в себя воздух, женщина односложно выдохнула:

— Да.

— А вы, — Григорий обратил взгляд на умиротворенную провинциалку, — мать юноши, лечившегося в урологическом отделении?

Наседка кивнула, а ее «да» прозвучало гораздо тише и мягче, чем у напарницы по несчастью.

Хирург, не дожидаясь приглашения от начальника, уселся за Т-образное ответвление начальственного стола, занимаемое обычно заместителями и «почетными гостями». Впрочем, сейчас Григорию было не до субординационных каверз. Просто с данной позиции хорошо просматривались все участники предстоящей дискуссии.

— Итак, милые дамы, — не удержался от колкости Тыч, — хотелось бы лично от вас услышать, в чем конкретно вы меня обвиняете.

Формальный тон раззадоривающе подействовал на темноокую скандалистку, и, окончательно войдя в образ негодующей матроны, она выпалила:

— В невыполнении своих профессиональных обязанностей. В нанесении телесных повреждений посетителю отделения. А также в намеренном создании условий, делающих невозможным пребывание больного в стенах медицинского учреждения. А именно в его запугивании и оказании психологического давления. — Обличительница перевела дыхание. — Особо следует отметить, что пострадавшие являются несовершеннолетними. Данное обстоятельство лишь усугубляет вашу вину. И как врача, и как человека. — Полоска ее губ к концу тирады истончилась до толщины нити, а из черноты зрачков, казалось, сверкали молнии.

В продолжение речи обвиняющей стороны Григорий, стараясь не уронить маску сосредоточенного слушателя, левой рукой вытащил из кармана мобильный телефон и, сняв блокировку с клавиатуры, двумя нажатиями послал вызов дежурившему с ним накануне анестезиологу.

В этот раз перебивать искательницу правды не пришлось. Едва она закончила достойную Верховного суда тираду, Виктор ответил на мобильный зов коллеги:

— Да, Гриша.

— Извините, два слова, — предупредил готовое сорваться с уст главного врача порицание Тыч. — Виктор Борисович, я в кабинете Валентина Валентиновича. На нас жалоба по поводу вчерашнего. Подойдите, пожалуйста, сюда и прихватите с собой нашего вечернего протеже — ну того, с урологии. Спасибо, ждем. — Обращаясь к Масленникову и словно не замечая остальных присутствующих, Григорий объяснил: — Я счел необходимым пригласить всех участников конфликта, чтобы вы могли выслушать мнения обеих сторон. Да! — Он театрально хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл о постовой медсестре, надеюсь, она еще не сменилась.

— Не торопите события, — с начальственной холодностью произнес Валентин. — Если понадобится, все свидетели происшествия будут приглашены. Ну а пока мы ожидаем новых участников дискуссии, настоятельно прошу вас оформить свои претензии в письменном виде. — Он положил на край стола несколько чистых листов и жестом пригласил жалобщиц пересесть на свободные места напротив Тыча. — А вам, Григорий Васильевич, необходимо написать объяснительную. — И, предупреждая словоохотливость подчиненного, главный врач не терпящим возражений тоном добавил: — В ней вы и изложите свое видение происшедшего. Приступайте.

И с деловито-удовлетворенным видом занятого руководителя, взявшим в свои руки и умело направившим доселе неконтролируемую деятельность в нужное русло, Валентин погрузился в просмотр электронных таблиц с отчетами за истекший квартал.

Матроны переглянулись. Поймав растерянный взгляд соратницы, «прокурорша» коротким кивком взяла труд по составлению претензии на себя.

— Ты мне все рассказал? — вполголоса спросила она сына. Получив в ответ отрывистое «да», женщина чинно подошла к столу и уселась наискосок от Григория.

Последовавшие несколько минут для Тыча и активной жалобщицы были съедены обдумыванием гладких формулировок и максимально приближенным к грамматическим канонам записыванием событий вчерашнего вечера.

Для огнегривой добрячки и сидевших подле нее подростков аналогичный временной промежуток был значительно растянут за счет унылого самокопания и вялого созерцания казенной обстановки. Единственным ярко расцвеченным предметом в кабинете была массивная полуметровая икона с образом Христа, занимавшая дальний правый от входа угол. На одном с ней уровне, прямо над столом Масленникова, был прикреплен змеиный символ медицины — рептилия, оплетающая чашу на высокой ножке. Его насыщенная синева гармонично контрастировала с яркой строгостью образа, возвращая фантазию религиозных пациентов из сфер мистических в пространство кабинета и указывая на взаимодействие веры и науки в лечебном процессе. Атеистам же данный симбиоз красноречиво намекал на творимую в сих стенах попытку объединения страстного вдохновения научных изысканий с рациональным зерном мистических откровений. По крайней мере подобное смысловое наполнение вкладывал в эти символы сам нынешний владелец кабинета — Валентин Валентинович Масленников.

Сейчас он был единственным, кто сохранял ощущение реального течения времени, с ненапряженным вниманием просматривая обнадеживающие показатели работы вверенного ему медучреждения.

В таком трехскоростном ритме восприятия и застал присутствующих Виктор, после короткого предупредительного стука отворивший дверь кабинета. Вечерних знакомых он узнал сразу и, едва сдержав злорадную ухмылку при виде сияющего шнобеля давешнего Цицерона, попросил разрешения войти.

— Проходите, Виктор Борисович. — Главный врач оторвался от монитора и окинул взглядом собравшихся. — Вы что-то говорили о пациенте из урологического отделения.

— Он здесь. Ожидает в приемной. — Виктор отодвинул стул и сел рядом с Григорием. — Если возникнет необходимость, я его сразу же приглашу.

— Хорошо. Давайте пока отложим писанину и вместе попробуем разобраться в сложившейся ситуации. Начнем с вас, молодые люди. — Валентин откинулся на спинку кресла и дал старт блицопросу: — При каких обстоятельствах вы получили травму. Повторите еще раз для всех присутствующих.

Фингальщик медленно поднялся со стула и монотонным голосом, вовсе не похожим на его вчерашний ораторский тон, начал декламировать заученные фразы:

— Вчера, около двадцати ноль-ноль, я пришел навестить приятеля, находящегося на лечении в урологическом отделении. Мы сидели в палате и спокойно разговаривали, когда вошли эти двое мужчин, — он указал на сидевших напротив докторов, — и беспричинно начали обвинять меня в нарушении больничного режима, заставляя покинуть отделение. Я отказался, мотивируя это тем, что посещения до девяти вечера разрешены. Одет я был по форме — халат, бахилы поверх обуви. Вел себя тихо.

— О сигаретке не забудь упомянуть, — кольнул Григорий.

— А что сигарета? Мы не курили. Ни я, ни мой друг вообще не курим. А окурок мы нашли в тумбочке у приятеля. И как раз в тот момент, когда я его выбрасывал в форточку, вы и вошли.