— Тихо! — прикрикнул Тыч на разошедшегося пациента. — Не будешь мешать, все быстрее закончится, и поедешь в палату отсыпаться.

Виктор присел на круглый железный стул в углу операционной. Пока что он выступал в роли нейтрального наблюдателя. Два десятилетия анестезиологического стажа и сотни дежурств отшлифовали в нем умение находиться в состоянии спокойного ожидания. Он уже не «скрещивал», в прямом и переносном смысле, пальцы, боясь «вляпаться» в ситуацию с длительной экстренной, сулившей бессонную ночь операцией. Он просто не думал об этом с предвосхищающей изматывающей тревогой. Давно убедился он и в непродуктивности оптимистично-позитивного настроя типа «что ни случается, все к лучшему». На лучшее, особенно в профессиональной сфере, он давно уже не возлагал особых надежд. «Что дано, тем и пользуйся» — неоднократно подтверждавшая свою целесообразность и в материальном, и в психологическом отношении установка. А в данный момент под ним был жесткий прохладный стул, над ним — белый потолок операционной, а вокруг — неторопливо суетившиеся в меру раздраженные коллеги, в заботах которых он пока не имел повода участвовать.

Тыч, выдержав пару минут руки в тазу с дезраствором, промокнул их стерильным полотенцем и, всунув огромные ладони в поданные медсестрой перчатки, вновь подошел к животу раненого. Его помощница, установив передвижной столик в ногах больного, протянула хирургу зажим с обмакнутым в спирт марлевым тампоном.

Небольшая, около сантиметра в диаметре, рана ярким красноватым пятном выделялась на фоне бледного запавшего живота, расположившись в области левого подреберья.

Григорий круговыми движениями начал обработку операционного поля. Мужичок, то ли почуяв милый сердцу запах спирта, то ли ощутив щиплющую боль от попавших в поврежденные ткани капель, нервно заерзал на столе, мыча что-то нечленораздельное. Но когда обработка была закончена и хирург с медсестрой уже обкладывали зону манипуляции стерильными пеленками, дебошир вдруг осмелел, а скорее, просто забылся и, выгнув спину, интенсивно засучил ногами, подкрепив свое недовольство звучным высказыванием с упоминанием матери присутствующих. Столик с инструментами задрожал, часть пеленок сползла на пол.

Тыч, во избежание расстерилизации ладони, коротким быстрым движением саданул пьянчужку локтем промеж глаз. Мужик охнул и ошарашенно уставился на обидчика.

— Я твоя мама и у меня одна сися! Понял?!

Низкий, на грани баса, голос хирурга в сочетании с арматурной фигурой и красноречивым взглядом произвели нужное впечатление. Злобная растерянность в глазах пациента сменилась испуганной обидой, а тихое «да» прозвучало весьма искренне.

— Вот и хорошо, что понял. — Хирург набрал в двадцатикубовый шприц раствор местного анестетика и принялся обкалывать кожу вокруг раны. Затем подтянул на правой руке перчатку и медленно ввел длинный указательный палец в раневое отверстие.

Мужик задышал чаще и поверхностней, но сейчас звуковое сопровождение с его стороны ограничивалось покряхтыванием.

Григорий неторопливо ощупывал поврежденные ткани, неподвижным взглядом буравя стену напротив. Все его сознательное восприятие сейчас было сосредоточено на кончике погруженного в рану пальца.

— Проникающее, — коротко выдохнул он и, обернувшись к Виктору, пробасил: — Твой выход!

Особого разочарования не было. Быть может, легкая досада при мысли о предстоящих двух-трех часах в неуютной операционной.

Лавриненко кивнул анестезистке, дав сигнал для пункции вены на руке больного. Пока она возилась с капельницей, он пододвинул дыхательный аппарат к изголовью операционного стола и проверил подачу газов.

Главный виновник торжества ощутил, похоже, некую динамику событий, развивающихся вокруг его персоны, и теперь уже испуганно, без следа прежней агрессивности, следил за происходящим.

— Доктор, доктор, — обеспокоенным шепотом обратился он вдруг к Виктору: — Сделайте все хорошо. Я отблагодарю. Честное слово, отблагодарю! — Его язык слегка заплетался, проглатывая согласные.

— Кто-нибудь знает, что ты в больнице, благодарный ты наш? — Саркастическая улыбка врача была вызвана отнюдь не весельем, а, скорее, убогой обыденностью неоднократно изжитой ситуации, которая даже в случае благополучного для больного исхода отнюдь не сулила никаких лавров доктору.

— Жена обещала приехать.

— Когда? Через пару дней? — прогромыхал Григорий. — Знаем-знаем.

Фактически он озвучил типичную схему действия родственников и друзей пациентов из социального андеграунда. Пострадавшего «сплавляли» в больницу. Одного, без средств и вещей. Некоторое время, обычно в течение двух-трех дней, к нему никто не являлся и не выходил на связь с врачами. Более того, все попытки телефонного контакта с родней, если таковые и предпринимались, заканчивались либо пустыми отговорками, либо обещаниями скорого приезда. За этот период пациента уже успевали прооперировать по жизненным показаниям, используя, за неимением других источников, базовый набор медикаментов из скудного отделенческого запаса. В послеоперационный период назначались допотопные антибиотики, дешевые инфузионные растворы, минимум витаминов. Ни о каких спецдиетах или питательных смесях и речи не шло. Обходились стандартным больничным рационом, единственным достоинством которого была гипоаллергенность продуктов по причине их крайней постности и скудости меню.

И вот через несколько дней после операции вдруг обнаруживалось, что пациент состоит в законном браке, воспитывает детей, а нередко и внуков, что в наличии имеются многочисленные братья и сестры, дяди и тети, кумовья и сваты. В общем, доселе, в буквальном смысле бесхозный, больной оказывался едва ли не патриархом целого клана. При этом у его членов внезапно пробуждались родственные чувства, выражавшиеся в бесконечных посещениях, нарушающих больничный режим, и назойливых расспросах всех подворачивающихся под руку врачей о состоянии любимого человека с акцентом на прогнозах о скорейшем полном выздоровлении и восстановлении трудоспособности.

— Запрокинь голову. Дыши спокойно, сейчас заснешь. — Виктор приложил дыхательную маску к лицу пациента и открыл кислород. — Лиля, разбавленный и медленно, — напомнил он анестезистке. — Не хочу видеть следы его закуски на своем костюме.

Он выждал, пока дыхание больного замедлилось, став поверхностным.

— Релаксанты. — При полной остановке дыхания ему пришлось бы проводить вспомогательную вентиляцию через маску с помощью дыхательного мешка, а это значительно увеличивало риск отхождения рвотных масс.

Несмотря на отнюдь не крупные габариты мужчинки и явную атрофию мышц, релаксация была достаточно бурной. Трепещущая волна расслабляющейся мускулатуры полминуты сотрясала тщедушное тело, выкручивая конечности из фиксирующих ремней и заставляя пощелкивать старый операционный стол. Но действительно обеспокоившим Виктора звуком было глухое клокотание в глотке больного. Этот столь редко слышимый во время интубации трахеи шум обычно не предвещал ничего хорошего.

Быстрым отработанным движением Лавриненко ввел клинок ларингоскопа в полураскрытый рот пациента. Осторожно продвигая его к основанию языка, он внимательно осматривал ротовую полость больного. Видимых следов желудочного содержимого не было, лишь маленькое мутное озерцо блестело у входа в глотку. Не отрывая взгляда от служившего ориентиром края надгортанника, Виктор протянул правую руку за поданной анестезисткой интубационной трубкой, левой неподвижно зафиксировав рукоятку ларингоскопа. Попасть в гортанную щель не составило особого труда. Трубка легко вошла в широкое отверстие до стандартной отметки.

— Проводник. — Сигнал анестезистке вытаскивать проволочный стержень, придающий пластиковой трубке упругую гибкость.

И в то мгновение, когда он уже готов был вынуть клинок ларингоскопа изо рта больного, бурный мутный поток хлынул из глоточного отверстия, мгновенно затопив всю ротовую полость, и, подталкиваемый спастическими сокращениями желудка, рванул в лицо анестезиологу.