Впрочем, убедиться в этом сейчас было затруднительно: все отсеки корабля погрузились в кромешную тьму, которую не разрушал ни один работающий дисплей.

Аникеев пошевелился.

Вроде бы кости были целы, хотя тело все еще ныло от перенесенной перегрузки.

Со второй попытки командир нащупал тумблер аварийного освещения. Загорелись плафоны.

Рядом тоже зашевелились.

– Дьябло! – послышался хриплый голос Бруно.

– Экипаж? – сказал Аникеев. Вернее, хотел сказать. Не получилось: горло запаковал ком размером с кулачище. Так, по крайней мере, казалось…

Аникеев прокашлялся и повторил:

– Экипаж?

– Первый пилот в порядке, – послышался голос Булла.

Остальные тоже отозвались, только Жан-Пьер сначала сказал:

– Царапина на носу, – и добавил: – Остальные органы в порядке.

Послышались смешки.

«Похоже, пронесло», – подумал Аникеев.

– Атмосфера в кабине?

– Давление в норме, – сказал Гивенс. – Температура – шестьдесят четыре… Восемнадцать по Цельсию. Можно снять шлемы и прочее.

Члены экипажа принялись стягивать с себя гермокостюмы.

– Теперь я знаю, как себя чувствуют финики, спрессованные в пачке, – заметил Карташов.

– Связь с Землей?

После короткой паузы Гивенс доложил:

– Связь отсутствует, командир. По всем каналам.

«Похоже, не пронесло», – подумал Аникеев.

– Можете определить причину?

Все затаили дыхание.

– Завис центральный бортовой компьютер.

«Хорошо, что у СЖО свой», – подумал Аникеев.

– Справишься?

– Конечно.

Через пару минут на борту корабля вспыхнуло штатное освещение, и командир отключил аварийное.

– А теперь, Эдвард, определись с параметрами нашей орбиты, после чего немедленно заблокируй каналы телеметрии на Землю.

– Ты что, Слава! – воскликнул Карташов. – Волноваться будут!

– Родственникам пока все равно ничего не сообщат. А иные-прочие пусть поволнуются. Не сахарные – не растают!

У Гивенса приказ возражений не вызвал.

– Каналы телеметрии заблокированы, – доложил он вскоре. – Орбита близка к расчетной. Небольшая коррекция – и прибудем точно к месту встречи с Марсом.

– Что ж, господа… – Аникеев добавил в голос толику торжественности. – Нас можно поздравить!

Ответом ему были одобрительные возгласы.

– Нам надо поговорить, командир, – сказал Гивенс, когда все занялись повседневными делами.

Он выглядел растерянным.

– Слушаю тебя, Эдвард.

– Дело в том, что перегрузки такого уровня не могли подвесить бортовой компьютер. А значит, это было сделано умышленно.

– Ты полагаешь, кто-то из наших?

– Не уверен. Но прежде чем «отрубиться» от перегрузки, я кое-что видел…

– Вообще-то, я тоже, – немного помолчав, сказал Аникеев.

– Ты? – поразился Гивенс.

– Если что-то существует реально, почему бы этого не увидеть двоим или всем? – резонно заметил командир. – Если, конечно, видели мы одно и то же. Итак?

– Ну… – протянул Гивенс. – Видел я краем глаза, так что… Фигура человека… в темном… просто силуэт, скорее… я уже почти и не видел из-за перегрузки, в глазах зеленые пятна, и когда промелькнул силуэт, я подумал… Черт, ничего я не успел подумать, как раз отрубился. Он… если это был человек, а не обман зрения… быстро прошел в сторону шлюза…

– Почему сразу не доложил? – сухо поинтересовался Аникеев, пристально вглядываясь в лицо Гивенса-младшего и пытаясь понять, что тот чувствовал тогда… и что чувствует теперь, рассказывая. Понять это было важно, ощущения в момент потери сознания (кому это понимать, если не ему?) сильнейшим образом влияют на то, как мозг интерпретирует вполне, возможно, тривиальные зрительные впечатления.

– Я вообще не собирался докладывать, – выпалил Гивенс, и Аникеев едва заметно кивнул – разве сам он поступил не так же? – Прошу прощения… Мало ли что могло… Но потом завис компьютер, и я решил: доложу командиру. Подумал: отругает, но…

– Правильно поступил, – сказал Аникеев. – И, похоже, видели мы с тобой одно и то же, а значит, явление было скорее всего объективным, а не плодом фантазии.

– Ты тоже…

– Видимо, я оставался в сознании дольше других, – продолжал командир. – У меня просто опыта больше… Темный силуэт, да… Прошел в сторону коридора к шлюзовым камерам. Но я, еще не потеряв сознание, решил, что это зрительная иллюзия, потому и не стал ни с кем говорить на эту тему.

– Но почему?..

– Почему решил, что иллюзия? Видишь ли, силуэт возник из стены, а не вошел в дверь.

– Черт!..

– И вышел тоже не в дверь, а в стену…

– Как в дурном фильме, – пробормотал Гивенс.

– Не совсем, – покачал головой командир. – Фильмов о призраках я насмотрелся, жена любит, вот и приходится иногда… Нет, этот… гм… человек не исчезал в стене постепенно, как положено нормальному привидению, а пропал мгновенно, будто его выключили.

– Голограмма?

– Об этом я подумал потом, а тогда просто зафиксировал.

– Думаешь, это реально?

– Голограмма? Не знаю, я не специалист в технике голографии и три-дэ-проекций. Вопрос: если это так, то зачем? Кому нужно? Из наших, кстати. И толк какой? Голограмма не может действовать на материальные предметы, это смешно.

– Возможно, – высказал предположение Гивенс, – кто-то еще видел это и молчит? Я бы тоже молчал, да и ты, командир.

Аникеев кивнул.

– Попозже, – сказал он, – я поспрашиваю. Сейчас просто примем к сведению. И еще… Эдвард, если увидишь… краем глаза…

– Конечно, командир. Доложу сразу.

Быкова подняли с постели в три часа ночи. Голос оперативного дежурного был вызывающе бодрым, и Быков с раздражением подумал, что сам же подписал распорядок дежурств, по которому на ночные ставили самых закоренелых «сов», для которых ночь – лучшее время суток. Второй мыслью было: что? Что случилось?

Успела промелькнуть и третья мысль: наверное, включилась передача телеметрии с «Ареса», что еще могло заставить дежурного разбудить руководителя научной программы в такое… гм… раннее время?

– Докладываю, – вещал дежурный голосом Левитана, объявлявшего о взятии Киева советскими войсками, – объект «Призрак-пять» активизировался. Согласно наблюдениям в ближней ИК-области, а также в двух радиодиапазонах, объект переместился после последнего включения на…

– Стоп, – окончательно проснувшись, сказал Быков. – Я понял. Буду через двадцать минут. Все обработанные данные – на мой пульт.

– Слушаюсь, – отрапортовал дежурный, и Быкову почудилось, что он еще добавил «сэр», чего, конечно, быть не могло.

В центральном зале ЦУПа за мониторами сидела лишь дежурная группа – восемь операторов, каждый из которых анализировал свою часть поступавших с антенн телеметрических данных.

– Что «Арес»? – бросил Быков Веденееву, проходя к своему рабочему месту.

Веденеев, один из лучших операторов космической связи, работавший еще с программой «Мир», а затем с первой Международной, ответил, не отводя взгляда от экрана, по которому ползли колонны цифр, будто сомкнутый строй чьей-то армии. Может, и своей – если данные были благоприятны.

– Нуль, – сказал Веденеев. – С двадцати трех тридцати семи не поступают данные даже с аварийки. И это внушает оптимизм.

– Оптимизм? – с подозрением спросил Быков, останавливаясь и вглядываясь в числа. Это не были сплошные нули, но определить с ходу, чему соответствует каждое число, Быков не мог.

– Конечно, – уверенно сказал Веденеев. – Это означает, что телеметрия отрубилась не в результате поломки или более крупной аварии на борту. Полный пакет можно отключить от передачи только с пульта центрального бортового компьютера, причем никто не может это сделать без прямого приказа командира. Значит…

– Что визуалка?

– «Арес» в поле зрения шестнадцати телескопов, в том числе трех орбитальных. Идет практически точно по курсу.