Гоняли его безжалостно. Имели во все дырки. Он прощал хирургам и заносчивость, и грубость: их подстерегают иски о халатности, показатели смертности норовят вырваться из-под контроля, откуда ни возьмись явятся выскочки с более умелыми руками. И Джона мог оценить их чудотворство изблизи, как не могли оценить пациенты, которые, очухавшись от наркоза, чувствовали себя еще хуже, чем накануне. Он хотел стать частью этого мира – и не хотел. Он устал. Его выжигала изнутри вина. Он не понимал, выживет ли. И все это – один день на работе.

Среда, 1 сентября 2004

Отделение гастроэнтерологии, третья неделя практики

Последним в то утро осматривали семидесятипятилетнего венгра. Его жена крутилась возле койки, угрожающе трясла в сторону медиков высоким начесом. Мистер Щатмары ждал операции и занимал койку вот уже полтора дня – невиданная щедрость в наши дни строго контролируемой медицинской помощи. Ректальный пролапс и омерзительный нрав уже стяжали ему прозвище «Задница от чьей задницы отвалилась задница».

Они вошли к нему в палату с простой и ясной целью: подписать согласие на операцию. Вместо этого им пришлось выдержать сражение с миссис Щатмары, не соглашавшейся оставить мужа без завтрака.

– Я носить! – возмущалась она, размахивая пластиковым контейнером, где тесно лежали пирожки с лекваром[11].

– Вы хорошая жена, – похвалил ее Иокогава, – но ему сейчас нельзя.

– Он не едал! – настаивала она, пытаясь выхватить контейнер, который Джона поспешно вынес в коридор и передал удивленному уборщику.

Вернувшись, Джона дослушал монолог Гиллерса, интерна: мол, хоть мистер Щатмары и голоден, придется ему нынче утром попоститься.

– Ему можно попить, если хочется, – продолжал Гиллерс, – но есть нельзя.

– Можно вода?

– Да, вода хорошо.

– Чай?

– Э… ну, было бы лучше, мэм, если бы…

– Сок?

Лайза, багровея, грызла свой кулак.

– Можно погрызть кусочки льда, – сказал Иокогава.

Миссис Щатмары осенило:

– Маленкый тоост?

– Нет, мэм, тост нельзя.

– Почему нет?

– Тост не жидкий.

– Hajna, Hajna, – сказал мистер Щатмары. – Maradj cs… ndben…

– Мой муж говори, он голодный.

– Давайте подпишем согласие на операцию, – предложил Иокогава.

И эта процедура заняла времени больше обычного. Миссис Щатмары переводила, редактировала, цензурировала, перебивала врачей вопросами. Почему его будут усыплять? Это опасно? Операция необходима? Где они учились? Женаты ли они? У нее часто голова болит, что ей принимать, пусть посоветуют.

Иокогава сказал:

– Мы пришьем прямую кишку к анусу.

– Иену?

– Анус.

– Что такое иена? – Она говорила с придыханием, «хиена», и Джоне представилось, как хирург пришивает к прямой кишке мистера Щатмары дикого пса.

– Угу, угу, – забормотал Иокогава, беспомощно оглядываясь.

– Я не знаю, что такое иена. – Она обернулась к мужу: – Иена?

Джона видел: он тут лучше всех справляется. Хамерман спрятал лицо в подмышку. Гиллерс того гляди сам себе вмажет в рожу. Лайза Лару раскашлялась и выбежала из палаты.

– Анус, – заговорил Нелгрейв, – это отверстие в нижнем конце алиментарного канала, открывающееся во время акта дефекации, а в остальное время закрытое. Ректальный пролапс, в отличие от пролапса слизистой, подразумевает…

Пронзительно заверещал слуховой аппарат миссис Щатмары, все так и подпрыгнули. Муж ухватил ее за плечо, указал на ее ухо. Она выключила аппарат и со слезливой яростью набросилась на супруга.

Иокогава, изнемогая, воззвал:

– Миссис Щатмары!

– Ему надо иену?

– Непременно.

Она передала эти сведения мужу, тот пробурчал что-то в знак согласия, слабо пожал хирургу руку.

– Господи боже! – вздохнул Гиллерс.

Нелгрейв и это занес в протокол.

Вик сказал:

– Моя подружка велела мне позвонить.

Викрам Рах, уроженец Бруклина (Массачусетс), был лаконичен, сдержан, рационален – отменные качества для будущего травматолога. Он дважды выигрывал открытый чемпионат по теннису Новой Англии среди юниоров и в анатомичке впервые появился в спортивной куртке с эмблемой клуба и вышитым под ней прозвищем: «Бостонский брамин».

У нас тут трупешник на двоих – хладнокровно приподняв простыню.

За два года Джона привык к его покровительственной манере. На практических занятиях лучшего напарника нельзя и желать: надежный, эрудированный, всегда позволит товарищам заработать очки, даже если никто кроме него не готовился. Отличный противовес Лансу: рядом с Виком даже Джона чувствовал себя отвязным.

Его подружка работала консультантом по управлению и в будние дни разъезжала из города в город. Джона, переписывавший в тот момент индекс лимфоцитов у Понтебассо Сальваторе, не мог даже сообразить, где она сейчас находится.

– В Омахе.

– А что там, в Омахе?

– Ничего, – сказал Вик. – Потому-то им и нужен консультант.

Они собирались кататься на лыжах. Дина отыскала хижину в Вермонте на первую неделю каникул по выгоднейшей цене. Вик хотел позвонить еще кое-кому из товарищей – Оливии и Джереми, Гарольду с Анитой. Классно будет.

Джона поблагодарил и отказался:

– Я занят.

– Уезжаешь?

– Остаюсь с Ханной.

– Хмм. – Непривычному человеку этот звук показался бы равнодушным, но Джона знал, что ему выражено сочувствие. Вик, как всегда, тут же изящно сменил тему: – Цветы получил?

– Да, спасибо.

– На здоровье. И усвой урок. Как тебе хирургия?

Джона выдал пятиминутный обзор, постаравшись снабдить Вика подсказками – его черед в Святой Агги наступит весной.

– Всегда носи при себе карту. Если тебе что-то поручат, скажешь: «Само собой, вот только карту заполню».

– Клево.

– Выработай деловую походку. Ну сам знаешь. Думаю, в вашем отделении то же самое.

– В общем, да.

Рассказать ему про Ив Жжонс? Джона еще никому не рассказывал. Прошло уже четыре дня, девушка не возвращалась, его подозрения вроде бы подтвердились: что было, то было, одним разом все исчерпывается. Но даже сейчас, когда он в нерешительности двигал челюстью, он ощутил тот жар, что воспламенила в нем Ив, – одну короткую искру, словно вспыхнула спичка и тут же сгорела, дав огонек поярче перед концом своей до ужаса краткой жизни.

Он сказал:

– Спасибо Дине, что вспомнила обо мне.

– Передам.

Десять минут спустя медсестра ткнула Джону в предплечье:

– Вас ищет какой-то парень. – Кивком она указала в сторону лифта, где торчал плотного сложения мужчина в шортах с лиловой сумкой курьера.

Джона подошел ближе:

– Чем могу помочь?

– Джона Стэм? – Курьер пошарил в сумке, вытащил пачку бумаг и сунул их Джоне. – Получите! – сказал он, улыбнулся и отчалил.

– Что такое? – спросил Джона, однако парень уже скрылся из виду.

Джоне показалось, будто кто-то подсунул ему обделанный подгузник, а он в растерянности продолжает держать его. «Получите». С таким присловьем обычно выдают чек, продукты, обслуживают тебя, да еще и с улыбкой. А на этот раз ему вручили что-то совсем не то.

– Что ж, – сказал Чак Белзер, – ни одно доброе дело…

– Это – это – это неправильно!

– Хватит бродить по комнате, сынок, до инфаркта добегаешься.

– Они подали в суд на меня?

– Постой. Не увлекайся. Пока что никто не подает на тебя в суд.

– А это что?

– На мой взгляд, обращаться в суд они могут сколько угодно, посмотрим, примут ли иск к рассмотрению. До тех пор это одна говорильня.

– Я не сделал ничего плохого.

– Разумеется, нет, но…

– Или сделал?

– Нет. Ничего плохого. Сядешь ты наконец? Сядь! Молодец. – Белзер нажал кнопку. – Мэнди, нашему клиенту нужно промочить горло. Отлично. Так. Теперь вспомним хорошую сторону. Прежде всего, ты жив и здоров, это уже плюс. И у властей нет к тебе претензий. Говорил сегодня. Копы обращались в больницу, все аттестуют тебя наилучшим образом. Окружной прокурор никогда ни в чем не дает гарантий, но я бы поставил двести против одного на то, что они дело возбуждать не станут.