говорю, — встать и хенде хох!» Он не слышит — спит! Наконец дал я ему пинка, он

зашевелился, поднялся, руки задрал. «Что ты здесь делаешь?» — говорю. С горем

пополам объяснились. Ты представляешь, — засмеялся наконец старший лейтенант, —

этот бедняга, унтер, искал кому сдаться. Ихний взвод, как волколаки, почти месяц по

сырым лесам шатались. Тут видит наш унтер — русские. Он к нам вломился: сдаюсь,

сдаюсь! А все спят. Он и не стал будить, а сам спать завалился, чтобы утром докончить

дело.

— Его же пристрелить могли! — изумился Гриша.

— Запросто, — подтвердил старший лейтенант и закурил.

Гриша взял из пачки и закурил тоже.

— А скажи, Громов, это правда, что у вас тут танком женщина командует? — заговорил

снова корреспондент.

— Есть у нас женщина, — кивнул Громов. — Только она не танком командует, это ты не

выдумывай. Она офицер связи. Думаешь, этого мало?

— Я не думаю, я записываю, — ответил Гриша, стараясь скрыть смущение.

— Ну, записывай... Насколько важно вовремя докладывать командованию обстановку —

знаешь, объяснять не приходится? Мы, брат, с боями прошли за полтора месяца почти

семьсот километров...

Вдруг лицо старшего лейтенанта прояснилось:

— К восьмому марта, что ли, статью готовишь?

— Вроде того, — не стал отрицать Вайсберг. — Война-то заканчивается, начинаем жить

нормально и праздники справлять, как раньше: за накрытым столом, не думая, что завтра

опять в бой и многие уж за этот стол снова не сядут.

— Это ты хорошо сказал, — вздохнул Громов и долго молчал.

— Я бы с товарищем гвардии капитаном с самой повидался, — быстро проговорил

Вайсберг. — Это можно организовать?

— Я ей не командир, если нужно официально — спроси товарища гвардии полковника

Катиркина, начальника штаба, — ответил Громов, — а личным образом познакомить —

познакомлю.

— Какая она? — спросил Гриша. — Что о ней известно?

— Вот сам ее и спросишь, — проворчал старший лейтенант.

Журналист угадал что-то по тону голоса, потому что закрыл блокнот и прищурился:

— А сам ты ее не спрашивал?

— Она не из таких, кто станет о себе рассказывать, — нехотя выговорил наконец Громов.

— Земляков не ищет, хотя по фамилии, да и по говору, вроде, из Белоруссии. Да вон

товарищ гвардии сержант Дзюбак сейчас тебе что-нибудь добавит. Он к ней пытался

клинья бить.

Сержант Дзюбак, вошедший в землянку, услышал последние слова и помрачнел.

— Дай курить, — потребовал он у Гриши. — Расселся тут с блокнотом, а война еще не

кончилась. При чем тут — «клинья бить»? Что, нельзя с женщиной просто поговорить,

как с боевым товарищем?

— И много она тебе сказала? — спросил Гриша.

— Послала куда подальше плохими словами, — признался Дзюбак. — У ней вообще

строго. С виду красивая, косы русые, но держится — как мужик, курит, за словом в

карман не лезет. Я стороной выяснял — она с двенадцати лет в армии, вроде как дочь

полка.

— А это интересно, — заметил Гриша. — Как так вышло?

— Никто не знает. Но дерется крепко. Два легких ранения, еще с сорок первого, одно

тяжелое — с сорок третьего. и боевые награды есть. Под Курском была, только мы там с

ней не встречались. У нас в бригаде слухи ходили, будто она в Испании сражалась.

— Глупости, — возразил старший лейтенант. — Не могла Самусенко быть в Испании.

Молодая еще.

— Да кто тут скажет, кому сколько лет! — возразил Дзюбак. — Помнишь, женский лагерь

освободили? Здесь, в Польше? Там совсем молодые девчонки были... — Он махнул рукой.

Громов пояснил:

— Есть у нас тут один энтузиаст, Бородаченков. Он и заподозрил. «У нас, — говорит, —

почему-то не любят признаваться, что были в Испании. Секрет вроде бы. Но я ее

заставляю вздрогнуть». Подходит к Самусенко и прямо ей в лицо говорит: «Но пасаран!»

Она его обсмеяла и ушла, а он почему-то решил, что она себя выдала. «Понимает, —

говорит, — по-испански».

— Да «но пасаран» все понимают, — хмыкнул Гриша.

— Нет, думаю, в Испании Самусенко не была, — подытожил Громов. — А вот насчет

Финляндии — это правда. В штабе говорили.

— Да что о ней вообще известно? — не выдержал Гриша.

— Почти ничего, — признал старший лейтенант. — Я ж говорю — скрытная. Мы ее когда

впервые увидели, то сразу поинтересовались, за что орден Красной Звезды. А она — «за

выполнение государственного задания».

— Ты понимаешь, как все это важно? — спросил корреспондент, глядя на Громова в упор.

— Единственная женщина-танкист в Первой гвардейской танковой армии. И про нее

никто ничего толком сказать не может! Как она хоть стала танкистом?

— Про это как раз кое-что известно, — хмыкнул Дзюбак. — Когда ее после ранения

наградили, была заметка в газете. В общем, помнишь — повелась такая мода, все писали

письма Калинину, Всесоюзному старосте, с разными патриотическими просьбами, вроде:

«Мне четырнадцать лет, хочу бить фашистов, пустите на фронт!»

Вайсберг кивнул.

— Вот и наша Александра Григорьевна ему писала, просилась в танковое училище.

Калинин ей посодействовал. Так и стала Александра Самусенко танкистом. Слова

«танкистка» ведь нет, а?

— Многих слов нет, — рассеянно проговорил Гриша. — На самом деле статью о

Самусенко и о том, как ее наградили «Звездочкой», я читал. Могу пересказать.

Танкисты сели теснее. На их лицах появилось знакомое Григорию выражение почти

детского любопытства. В полумраке опять булькнул трофейный шнапс.

— Под Орлом и Курском она командовала танком Т-34. Пишут, что в одном бою

наткнулись они сразу на трех «тигров». Что делать? Помните шутку из «Боевых листков»:

в чем разница между «тигром» и «пантерой»?

— А в чем? — спросил Дзюбак. Он не помнил такой шутки.

— В том, что «тигр» горит дольше, — сказал Гриша. — Только чтобы «тигр» загорелся,

надо бы его подбить — для начала... Самусенко отступать не стала. «Назад дороги нет»,

— говорит. И первый танк подбили. Два других пошли на тридцатьчетверку, и сражение

продолжалось больше часа. Что там происходило, корреспондент не пишет, но Самусенко

после этого получила орден.

Из темноты донесся голос:

— Наврал ваш корреспондент.

И к разговаривающим подошел младший лейтенант Краснов.

Грише он не был знаком. Обменялись рукопожатием, сели ближе.

— Самусенко не командовала танком, — сказал Краснов. — Она связист. И под Курском

тоже была связистом. Под огнем и

бомбежкой с воздуха обеспечивала связь, доставляла информацию о положении частей,

действующих в бою, доставляла частям приказы. По-вашему, этого мало?

— Без связи никуда, — согласился Громов. — А ты откуда знаешь про ее орден?

— Она сама как-то рассказала в хорошую минуту, — ответил Краснов. — К любому

человеку подход нужен. Самусенко в армии с детских лет, знает, как женщине себя

держать, чтобы ничего не цеплялось.

— Кстати, а познакомиться-то с ней можно? — спросил Вайсберг, улыбаясь своей

неотразимо-обаятельной улыбкой.

— Утром познакомишься, — обещал Краснов. — Уже поздно, тебе спать пора.

3 марта 1945 года, район города Лобез, Польша, 7 часов 45 минут

На рассвете капитан Самусенко получила приказ — разведать обстановку возле города

Лобез. Вроде, там оставались еще окруженные эсэсовские части, которые предпринимали

отчаянные попытки прорваться.

Самусенко с водителем сержантом Кузьменко уехала рано утром на броневике.

Немцы действительно находились в городе и готовы были к отчаянному сопротивлению.