«У него прекрасные черты лица и благородная осанка. Он обладает большой живостью ума… Но при всех достоинствах, которыми одарила его природа, желательно было бы видеть в нем меньше грубости».
Через Софию Шарлотту Петр познакомился с философом Лейбницем и архитектором Шлютером, дружбу с которыми он пронес через долгие годы.
Из Германии, оставив там свое посольство, царь отправился в Голландию. Остановился он неподалеку от Амстердама в городке Саардам, о котором ему много рассказывали плотники, приезжавшие из этих мест в Россию на заработки. Поселился российский государь в доме знакомого ему мастерового Геррита Киста и записался корабельным плотником на верфи под именем Петра Михайлова.
Каждое утро с восходом солнца царь-плотник являлся на работу в красной фризовой куртке, белых холщовых шароварах, с инструментом в руках. Обедал он в соседнем кабачке, обязательно выпивая стаканчик вина или пива, покуривая свою короткую голландскую трубку. В свободное время осматривал лесопильни, бумагопрядильни, мельницы, маслобойни, прочие фабричные заведения, интересовался всеми подробностями производства. Иногда, расспрашивая мастеровых, тут же сам брался за дело. Однажды даже заработал при этом целый талер: очень удачно выкинул лист, зачерпнув формой бумажную массу из чана на бумажной мельнице. На Руси еще ни один царь не получал деньги вот таким образом. Но в Саардаме скоро узнали, кто работает на верфи под именем Михайлова. Отовсюду стали собираться любопытные, чтобы посмотреть на царя-плотника. Поэтому после четырехмесячного пребывания там Петр через Амстердам, где он был встречен с большими почестями, отправился дальше, на этот раз в Англию, где прожил более трех месяцев.
Английский король Вильгельм III принял российского государя очень дружелюбно, подарил ему яхту с пушками и даже устроил для его увеселения сражение на море — этим страна на островах славилась издавна. Поселился Петр не в Лондоне, с достопримечательностями которого он постепенно познакомился, а В небольшом городке Дептфорде неподалеку от королевской верфи, где решил продолжить свое обучение корабельному делу. Почти четыре месяца Петр провел в Англии. Это было триста лет назад, но и сейчас одна из улиц Дептфорда в его честь называется Czar Street (Царская улица). А в Гринвиче, в здании великолепного Морского музея, по случаю юбилея этого визита была организована выставка «Peter the Great» (Петр Великий), на которой были представлены экспонаты, связанные с именем российского государя.
Но не только корабельное дело интересовало молодого царя. Петр ездил в Вульвич, чтобы осмотреть литейный завод и арсенал, посетил госпитали и монетный двор, побывал в знаменитом английском парламенте. После заседания парламента, на котором русский царь присутствовал, он сказал: «Приятно слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду. Вот чему надо учиться у англичан!»
В Англии Петр заключил договор о свободном ввозе в Россию табака. И когда ему заметили, что ведь русские считают курение большим грехом, царь ответил: «Я их переделаю на свой лад, когда вернусь домой!»
Со своей обычной любознательностью царь посетил монетный двор, обсерваторию в Гринвиче, Королевское общество наук, надеясь почерпнуть там полезные сведения для преобразований в России. Не забывал он, конечно, и о развлечениях, отдавая дань молодости. Служанку из саардамской харчевни заменила весьма известная актриса лондонского театра. Использовал российский государь и возможность познакомиться с местными нравами, причем не обошлось и без курьезов.
Как-то именитых гостей пригласил к себе писатель Джон Эвелин, который вел дневник визита Петра. В доме этого джентльмена Петр и его русские друзья разломали ценные стулья на дрова для камина, приняв эти антикварные предметы мебели за ненужное старье. Ну а выпив изрядное количество джина, которым их усердно потчевал гостеприимный хозяин, портреты в его галерее они стали использовать как мишень для стрельбы из пистолета. Одним словом, повеселились по-русски…
Как только Петр научился произносить несколько слов по-английски, Оксфордский университет поспешил ему присвоить звание доктора. Молодой русский царь пытался усвоить все новое и научиться всему, что считал полезным для родного отечества. Он заявлял: «Я ученик и ищу учителя!» И скоро умел даже чинить ботинки и рвать больные зубы.
Последнее стало просто его страстью. Уже в Москве, а потом и в Петербурге, он всегда носил при себе набор медицинских инструментов и, если видел кого-либо на улице с опухшей щекой, тут же пускал свое умение в ход. Многие придворные потом горько сожалели, что пожаловались на зубную боль в его присутствии. Царь не упускал возможности тут же продемонстрировать свое искусство. А лучшим способом угодить государю считалось обратиться к его помощи, чтобы вырвать зуб.
В Западной Европе Петр пробыл почти пятнадцать месяцев, многому сам научился, многое познали его спутники, да еще царь набрал несколько сотен мастеровых и привез их в Россию.
Через Дрезден посольство доехало до Вены, и здесь путешествие было внезапно прервано. Из Москвы поступили тревожные вести.
Воспользовавшись отсутствием царя, стрельцы вновь взялись за оружие. Они подняли бунт, призывая не пускать царя в Москву за то, что он «уверовал» в немцев и сжился с ними. Опальная Софья, воспользовавшись недовольством стрельцов, через свою старшую сестру Марфу стала посылать им «грамотки», призывая их идти в Москву, — ведь после первого бунта стрелецкие отряды были расквартированы за пределами столицы. Ее приверженцы, явно намереваясь поставить у власти Софью, запертую в Новодевичьем монастыре, стали распускать слух, что государь за границей скончался.
Узнав об этом, Петр спешно возвратился в Москву, с помощью отрядов своих верных иностранцев быстро подавил восстание и учинил суд. Это был жестокий и кровавый суд. Бунтовщиков Петр приказал повесить перед окнами своей сестрицы или отрубить им голову — кровь лилась рекой… Казни продолжались несколько недель. Софья же, лишенная титула, до сих пор за ней сохранявшегося, была насильно пострижена в монахини под именем Сусанна и заключена в келье монастыря. Доступ к ней отныне был закрыт даже для ее сестер. Так и провела она в строгом заключении пять лет и в 1704 году скончалась — было ей сорок семь лет.
Подверглась опале и царевна Марфа, которая призналась, что поддерживала связь со стрельцами и говорила Софье об их желании посадить ее на царство. Сорокашестилетняя сводная сестра царя Петра была сослана в монастырь в ста километрах от Москвы, где стала монахиней Маргаритой. Свою младшую сестру, бывшую правительницу, она пережила лишь на три года.
Постриг приняла и царица Евдокия — жена Петра. Узел законного брака Петра Романова был разрублен. Ему донесли, что и она участвовала в заговоре. Маленького сына Алексея у нее отобрали, а ее, вопреки желанию, на крытой повозке, запряженной парой лошадей увезли в Суздаль, в Покровский девичий монастырь. Провожала Евдокию вся родня. Режим царице был установлен не очень строгий: хотя и названа она была старицей Еленой, черных одежд на нее не надели и поселили в уютной келье, в церковь же водили с почтением, прикрывая ширмой, чтобы уберечь от чужого недоброго глаза.
Итак, месть была свершена. Со стрельцами навсегда было покончено. Вместо стрелецких отрядов царь Петр создал совершенно новую армию по западноевропейскому образцу: был введен воинский устав, солдат одели в немецкие мундиры. Во главе русской армии были поставлены девятьсот иностранных офицеров, в основном немцев. А несколько позже были открыты специальные военные училища — морское, инженерное и артиллерийское.
Поехал российский государь за границу, чтобы изучить кораблестроение и мореплавание, а вернулся с мыслью переделать старую варварскую Русь и влить в нее Струю новой жизни.
Многое из того, что Петр видел на Западе, ему хотелось внедрить у себя на родине. Начал он с указа о бороде. В Европе ему бросилось в глаза, что мужчины (шли гладко выбриты, на Руси же брить бороду считалось смертным грехом. Вернувшись, Петр объявил длинные бороды признаком отсталости и собственноручно отрезал их всем, кто осмеливался явиться к нему на прием, так сказать, при бороде. В Москве же были созданы специальные бригады по брадобритию, и действовали они беспощадно. Многие, кто не избежал участи лишиться своей длинной бороды, прятали ее остатки в мешочек, как реликвию, и носили этот мешочек на груди до самой смерти, не желая расставаться с ним и в потустороннем мире. Те же, кто желал сохранить бороду, покорно уплачивали за нее налог. Только духовенство и крестьяне были освобождены от этой повинности.
