Все отдельские дамы были почти ровесницы, и их мужья уходить начали как-то один за другим. Лариса Ивановна тоже, конечно, дергалась, ждала, когда наступит ее черед страдать и присоединить свой голос к общему плачу, но время шло, а муж все был при ней.

Она пыталась отвести нависшую над ней опасность, по пять раз на дню звонила ему, как, мол, там мой пупсик, что, мол, пупсику на ужин приготовить, галстук-бабочку ему купила – в общем, боролась за свое счастье, как могла. И все боялась, что все брошенные сотрудницы завидовать будут, да никто не завидовал, даже обидно. Потом уж и злиться начала: что, у нее мужик хуже других, что ли, никому не нужен? И общий язык с коллективом перестала находить, что тоже неприятно. «Ну что твой-то?» – спрашивали ее с утра подруги. «Сидит дома, как дурак», – отвечала Лариса Ивановна, и интерес к ней сразу пропадал. У всех общие проблемы, одна она как отрезанный ломоть. Лариса Ивановна хватала телефон и со злостью накручивала диск. «Ну что, все сидишь? – ехидно спрашивала она мужа. – Ну сиди-сиди, что-нибудь высидишь. За картошкой не забудь зайти», – и кидала в сердцах трубку.

Бывшие мужья, несмотря на опротивевший быт и привалившее на старости лет счастье, боролись как львы за свою долю жилплощади и отполовинивали нажитое совместно со старыми женами добро, вплоть до кастрюль и досок для резки овощей. Только красотке Виолетте как-то удалось ничего не отдать своему бывшему мужу, даже его дубленку. Борьба шла ни на жизнь, а на смерть, но Виолетта победила, и муж ушел от нее гол как сокол. «Еще наживет», – совершенно справедливо решила Виолетта.

Эта борьба подействовала на Виолетту самым благоприятным образом, дала уверенность в себе, и вскоре она бросила «эту вонючую контору», как она, прощаясь, обозвала свой родной НИИ, где просидела пятнадцать лет старшим научным сотрудником, и ушла каким-то менеджером в какое-то АО. Только ее и видели.

Вскоре наступила очередь и Ларисы Ивановны. Не в том смысле, что она тоже ушла, а в том, что от нее тоже ушел муж.

Недавно секретарь директора рассказала, что видела в подземном переходе Виолетту с бывшим мужем Ларисы Ивановны. «А ничего мужик-то, – сказала секретарша. – Такой презентабельный. В дубленке».

И Лариса Ивановна стала наконец-то жить общими с коллективом интересами.

Пришла подруга и сообщила, что я могу ее поздравить: у ее мужа есть любовница. Ха-ха! Я, натурально, заахала – что ж такое творится, неужели сам признался, и вообще, что тут смешного? Подруга сказала, что я, видимо, не заметила, что смеется она сардоническим смехом, и ни в чем он не признался, а глаза ей открыла соседка Светка. Эта Светка приходит к ней покурить и потрепаться, совсем обнаглела, прямо с утра припрется в халате на ночную рубашку, и давай дымить. У нее, видите ли, муж бросил курить и не выносит табачный дым, а где ей курить, спрашивается? Зимой на балконе холодно, не на лестницу же выходить, как сироте какой, а мой муж сам курит, и ему дым нипочем, так она считает. А моего мужа аж трясет от такого хамства, какая-то неприбранная баба с утра в доме, демонстративно с ней не здоровается, на меня орет, зачем, мол, я привечаю эту нахалку, у нас что, курилка, что ли, а что я могу сделать, а этой все по барабану, какие, говорит, могут быть церемонии между соседями… Тут я прервала ее, мол, при чем здесь соседка Светка, давай про любовницу. Оказалось, Светка очень даже при чем, она-то все и раскрыла. У нее есть подруга Ирка, одинокая баба, но очень даже ничего, хочет замуж, следит за собой, спортом занимается и вообще подтяжку сделала. После подтяжки ее не узнать, что-то там не очень получилось, глаза заплыли, но она, Ирка, говорит, что теперь она вылитая Симона Синьоре, и очень даже может быть, потому что после подтяжки у нее появился любовник спортсмен и вроде бы хочет на ней жениться, но у него есть жена, и это преграда к их счастью. Развестись пока он не может, жена больна, вот-вот умрет, надо подождать, потому что он благородный человек. Тут я опять попыталась свернуть подругу на ее мужа, но сворачивать, оказывается, было не надо, потому что этот любовник и есть ее муж, а умирающая жена – она, как тебе это нравится? Я опешила, но все-таки мне было не до конца ясно, откуда она взяла, что этот благородный без пяти минут вдовец – ее муж? Оказалось, что все сходится: зовут его Петя Соколов, как и ее мужа, и он тоже спортсмен. Ее муж Петя отпуск проводит на байдарках, на каких-то горных реках, а подруга ездит к морю, в Одессу. Муж пассивный отдых не признает, даже презирает это тупое, как он говорит, лежание на пляже, и вот она допрыгалась, вернее, долежалась, а эта спортсменка на каком-то крутом вираже горной реки подхватила ее мужа, и теперь она в ряду покинутых жен, в этом возрасте все мужики бросают своих жен, кобели несчастные, и вот пришел ее черед. Я сказала, что Петь Соколовых, как мусора, и вовсе не факт, что тот Петя – наш Петя, надо поподробнее порасспрашивать эту Светку, но подруга сказала, что не доставит этой нахалке удовольствия, еще чего, и я с ней согласилась.

Подруга сказала, что просто объявит мужу, что она все знает, прижмет его к стенке, и посмотрим, как он будет выкручиваться. Я, в свою очередь, напомнила ей, как одна наша общая знакомая тоже решила прижать мужа к стенке и объявила, что она все знает, хотя ничего точно не знала, ну, аналогичный случай. Она, конечно, была уверена, что он будет все отрицать или, на худой конец, раскаиваться и просить прощения, а он возьми и скажи, что, мол, если ты все знаешь, то оно к лучшему, я боялся тебя расстроить, а коль ты уже расстроена, то смело тебе объявляю, что ухожу к другой. Так что никаких припираний к стенке!

Подруга же уперлась – лучше горькая правда, чем сладкая ложь, и все такое прочее. Я же продолжала стоять на том, что тьма горьких истин в данном конкретном случае нам не нужна, и если уж не получается сладкая правда, то пусть будет сладкая ложь, если, конечно, она не хочет разводиться. Ах, не хочет? Тогда молчи, и потом, с чего это облегчать ему жизнь, пусть сам выкарабкивается, вот так.

В общем, мы решили, что надо пока затаиться и наблюдать, быть начеку, предупрежден – значит, вооружен.

Через неделю подруга позвонила и сообщила, что сомнения отпали, любовница существует! Вчера она дала мужу на гарнир отварную картошку, а он скривился – что это все отварная картошка, поджарила бы, ну, в крайнем случае, пюре бы сделала, другие вон женщины не ленятся, жарят, а тебе бы все полегче и поскорее. Вот такой текст выдал этот подлец! О чем это говорит? А о том, что Симона Синьоре ему жарит картошку, а моя отварная ему уже не нужна, что делать? Я сказала, что вижу единственный выход – жарить картошку, надо бороться с врагом его оружием!

А потом этот муж нас вообще в тупик поставил. Сказал, что хватит в отпуск по отдельности ездить, семья есть семья, и он теперь поедет с ней, женой, в Одессу лежать на пляже. И как все это понимать? То ли соседка все наврала, то ли у него совесть проснулась, то ли это был совсем другой Петя Соколов?

На всякий случай подруга отказала соседке Светке от дома, у меня, сказала, муж тоже бросил курить, и теперь та, как сирота, дымит на лестничной площадке.

У меня есть подруга, которая всегда хотела прославиться. Причем в веках. «Ляг под грузовик, и пусть он по тебе проедет», – советовала я. «Это еще зачем?» – пугалась она. «Попадешь в Книгу Гиннесса». – «А если раздавит?» «Пусть не раздавит, иначе не попадешь». Но у нее была, оказывается, теория. Есть женщины, утверждала она, которые из себя ничего не представляют и никакими талантами не блещут, кроме одного: нюха на знаменитость. Они как-то унюхивают мужчину, который может стать знаменитым, и прилепляются к нему. А потом имя прославившегося как-то само собой идет в связке с прилепившейся к нему женщиной. Ну кто такие, скажите на милость, Лиля Брик или Елена Дьяконова? Ни талантов, ни кожи ни рожи. Это потом уже стали сочинять легенды про их необыкновенность и красоту. А кто их знал бы? Так нет, вовремя сообразили, и вот уже Маяковский – Лиля Брик, Сальвадор Дали – Гала и т. д. И в памяти потомков они останутся неразрывны, как Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Самсон и Далила. Или, допустим, Эвита. Хотела стать актрисой – талантом не вышла, вела какие-то пятиминутки по радио на социальные темы. Потом где-то выкопала ничем не примечательного полковника Перрона, раскрутила его до президента и стала первой леди Аргентины. Все сильные мира ей ручки целовали, папа римский принимал с почетом, пока сам Перрон сидел дома, в своей Аргентине, народ ее обожал неизвестно за что. Уж сколько лет ее нет, а фильмы до сих пор про нее снимают. Ну и так далее. В общем, поскольку своих талантов Бог не дал, надо искать перспективного мужика. В смысле славы. И не мимолетной, а на века. Но где? Прославиться сейчас – раз плюнуть. Вот один мужик разделся догола, надел на шею цепь и лаял на прохожих. Изображал собаку. И назвал это красивым словом «перформанс». По телевизору несколько раз показывали это безобразие. Ну и что? Уж точно не на века. В общем, нашла моя подруга поэта-авангардиста. Не то чтобы совсем неизвестного, в узких кругах его приглашали выступать со своими стихами типа «На лугу паслось рагу». Имел успех и поклонников, которые утверждали, что он сказал новое слово в поэзии. Она таскалась за ним по всем поэтическим тусовкам, вроде как муза. Одно его произведение пользовалось особенным успехом: «Не верь в романы и рассказы, а верь в что видят твои глазы». Потом, правда, оказалось, что это сочинил другой известный поэт, и друзья этого поэта набили плагиатору морду. Она заклеила ему пластырем ссадины на роже и ушла. Лили Брик из нее не получилось.