– Его рост сто семьдесят девять сантиметров, – продолжил говорить Еврухерий, – вес восемьдесят три килограмма, и он сейчас на диете. Сбросил за три недели тринадцать килограммов. Женат, но не очень любит жену, которая на восемь лет старше и не может иметь детей. Вернее сказать, вообще не любит. Он крупный спекулянт на Лондонской бирже, является владельцем собственного самолета и поля для гольфа. Пятый ряд, восьмое место, пожалуйста!

Еврухерий повернулся лицом к публике и увидел, что зал… пуст. Лишь один-единственный гражданин, именно с объявленного места, смотрел на него пристально и не моргая. И вот он, все так же глядя пристально и не моргая, абсолютно не выражая никаких эмоций, поднялся со своего кресла и направился к сцене. Макрицын встретил героя у края, когда тот преодолевал последнюю из четырех ступенек деревянной лестницы без перил. С виду нормальный человек, но одет в высшей степени необычно: поверх яркой синей майки с ячейкой полтора на полтора сантиметра свободно сидел слегка помятый льняной пиджак без пуговиц и воротника при одном накладном нагрудном кармане. Цвет его, определявшийся как желтый, резко контрастировал с короткими расклешенными красными шортами без ремня, но с огромной пуговицей на поясе посередине. Обувь была представлена шевровой кожи (по виду) очень мягкими гусарскими сапогами со вделанными в каблук шпорами.

Удивленно разглядывая одеяние гражданина, в какую-то секунду Еврухерий вновь увидел зал, заполненный зрителями, и вновь попросил присутствующих поаплодировать. Но едва закончив фразу, к полному своему недоумению, обнаружил, что зал пуст, и лишь тот самый человек, который только что поднялся на сцену, в то же самое время сидит там же, где и сидел, и все так же продолжает смотреть на него. Еврухерию стало не по себе. Его пошатнуло, но усилием воли ясновидящий взял себя в руки и произнес:

– Я не буду называть вашу фамилию, Семен Моисеевич.

– Мне без разницы, я не в розыске, – хладнокровно ответил гражданин.

– Похвально, похвально! Неужели вы разрешите мне объявить вашу национальность? – спросил Еврухерий.

– А почему я должен не разрешить? – вопросом на вопрос отреагировал удивленно странный мужчина. – Все равно не угадаете: я представитель нетрадиционной национальности.

Макрицын резко исподлобья метнул взгляд на самоуверенного гражданина и тоном, не терпящим возражений, объявил:

– Вы – еврей.

Человек рассмеялся и стал прохаживаться туда-сюда по сцене.

– Нет, – уверенно заговорил он после секундной паузы, – я – космополит. Но если вы, достопочтенный, действительно желаете знать мою национальность, то, смею вас уверить, никакого секрета это не составляет и разглашением государственной тайны не является. Я – полуфранцуз-полуеврей. Сын Жозефины Пантен и Моисея Марковича Гринберга. У меня двойное гражданство, да будет вам известно. Пожалуйста, вот мой русский паспорт. Извольте взглянуть…

Мужчина протянул паспорт в коричневой, далеко не новой коже. Еврухерий открыл вторую страницу и убедился в справедливости утверждений его гостя: фамилия, имя, отчество, национальность – все совпадало: «полуфранцуз-полуеврей», так и было написано в документе.

«Не может быть!» – подумал Макрицын, но было именно так. Две фотографии, вклеенные в срок, подтверждались соответствующим штампом. Обладатель паспорта, стоявший перед Еврухерием, сильно отличался внешностью от того, который был на фотографии в двадцать пять лет, но это был он.

Вернув документ, Еврухерий обратился к гостю:

– А почему вы, «полуфранцуз-полуеврей», имеете русский паспорт?

– Потому, – негромко стал объяснять мужчина, – что никто меня гражданства не лишал. К вашему сведению, я не только русский имею, но, как вы, вероятно, догадываетесь, и французский. Кстати, и с Земли обетованной тоже. Там сейчас мои родители проживают, да будет вам известно.

– Но вы только что сказали, что у вас два гражданства, а получается три.

– Да какая разница, два или три… Важно другое: одно или несколько. Вам все паспорта показать или на слово поверите?

– Вы верующий? – поменял тему Макрицын.

– Да! – не раздумывая ответил обладатель тройного гражданства. – Разве можно в наше время не верить?

Макрицын сочувственно посмотрел на оппонента:

– Можно. Я, например, атеист. Я на вещи трезво смотрю. А вы в какого бога верите? Или во всех сразу?

– Замечательно, замечательно! Не нахожу слов, чтобы выразить восторг! – чуть ли не подпрыгивая от эмоций, произнес Семен Моисеевич.

– Какой восторг? – удивился Еврухерий. – Обойдусь без восторгов.

– Ну как же, как же! Помилуйте, уважаемый! Вряд ли я смогу побороть законное желание прямо здесь и сейчас выписать вам справку, подтверждающую безоговорочно и в последней инстанции ваше пожизненно трезвое состояние.

– Зачем мне это? – удивился Еврухерий.

– Да мало ли где пригодиться может, – задумчиво ответил Семен Моисеевич. – Вдруг вас, скажем, в вытрезвитель заберут.

– Меня забирать не за что – я пьяным по улицам не хожу, – имея все основания так утверждать, заявил ясновидящий. – А вы вот от ответа увиливаете. Я спросил: в какого бога вы верите? Или во всех сразу?

– Бог один. Запомните это, уважаемый. Один для всех, и лишь пути к нему разные. А что, собственно говоря, вы знаете о Боге, о религии? – поинтересовался полуфранцуз-полуеврей.

– А что можно знать о том, чего нет? – недоуменно поднял брови Макрицын. – Ничего не знаю и знать не хочу, бред все и ерунда! Понапридумывали глупости всякие от бессилия, а теперь их используют те, кому это выгодно.

– И кому же это выгодно? – напирал сын Жозефины Пантен.

– Да что же, вы сами не видите?! – с неподдельным возмущением ответил Еврухерий. – Довели народ до нищеты и, чтобы от борьбы отвлечь, в религию уводят.

– Кто же довел его до нищеты? – не снижал напора мужчина.

– Да те, которые власть захватили, – убежденно ответил Макрицын.

– Вы потрясающе интересный человек! – воскликнул космополит.

– Чем я вам так интересен? – уже недружелюбно спросил Еврухерий. И добавил:– Я про вас закончу сейчас, потом уж вы мне ответите.

На лице Семена Моисеевича появилось задумчивое выражение, и он сказал:

– Не вижу в этом никакого резона – все равно скажете то, что не имеет ко мне никакого отношения. К тому же вы уже наговорили столько неправды, что последующее вранье теряет всякий смысл. Рост и вес вы угадали, но ничего более. Виноват – еще с именем не ошиблись. Зиночка, встань, пожалуйста.

Макрицын перевел взгляд в пустой зал и оторопел: гражданин, представившийся ему Семеном Моисеевичем и стоявший на сцене, находился там же, где и сидел. А с соседнего, седьмого, места того же пятого ряда поднялась очень красивая женщина с шикарными каштановыми волосами, постриженными в стиле «гарсон».

– Это моя жена, – гордо представил женщину полуфранцуз-полуеврей, стоя рядом с Еврухерием. – Хочу в знак подтверждения моего абсолютного доверия к вам сообщить, что не далее как третьего дня мы отметили тридцатитрехлетие супруги. Две наши дочери, девяти и шести лет, присутствовали при этом событии и прочитали имениннице стихотворения собственного сочинения. Как профессиональный филолог, специалист в области поэтических направлений первой половины двадцатого века в России, могу утверждать, что старшая не лишена дара стихосложения. Надеюсь, я убедил вас в нецелесообразности ваших дальнейших предположений касательно моей скромной персоны? – обратился мужчина к ясновидящему. И увидев на лице у того растерянность, словно в оправдание, добавил: – Филолог я по совместительству, а основная моя работа – все там же, на кафедре расстроенных струнных инструментов Парижской консерватории. Прошу в неискренности меня не подозревать – при предыдущей попытке с вами познакомиться сообщал только достоверные факты биографии. Вы потрясающе интересный человек! – повторился Семен Моисеевич. – Сами на себя наговариваете.

– Что я наговариваю? – раздраженно спросил ясновидящий.