В этот зал и решила заглянуть троица партийцев после смещения председателя.

Официанточка подошла через пару минут.

– По пиву, – решил за всех заказать Еврухерий, не заглядывая в меню, – одну воблу, три порции раков.

– Пиво какое желаете?

– »Жигулевское», – откликнулся ясновидящий.

Девушка посмотрела на него удивленно:

– Нам такое не возят.

– »Бархатное», – нашелся Макрицын.

– Никогда не было, – последовал ответ.

– Принесите любое, – сдался Еврухерий, – только холодное и в кружках.

– Раки остались только голубые, – предупредила официантка.

– Я такие не буду, – брезгливо сморщился Еврухерий.

– Есть креветки. Тигровые, таиландские… – начала перечислять хозяйка хорошего настроения.

– Черт знает что! – загоревал Макрицын, когда разобрались с заказом. – В пивную придешь, и на´ тебе – раки голубые!

Его товарищи по партии тихо посмеивались. Пиво и воблу принесли быстро.

– Друзья, – заговорил Вараниев, – считаю большим событием смещение этого негодяя. Но боюсь, не поздно ли?

– Не поздно, – успокоил Шнейдерман. – Лучше поздно, чем никогда. История показывает, что в партии всегда было много балласта и внутренних врагов, карьеристов и проходимцев. Но партия всегда боролась с ними и побеждала. Реорганизовывалась и крепла, прирастала новыми кадрами. Партия как река: сколько ни льют в нее гадости всякой, она самоочищается.

– Только рыба дохнет, – пробурчал Макрицын.

– Сейчас главная задача – решить вопрос с вождем, – продолжал Вараниев. – Еврухерий, ты что-то хотел сказать по этому поводу…

Ясновидящий отхлебнул пива и принялся обсасывать жирный плавник. Видно было, что он думал.

– Если ты таки имеешь чего сказать, скажи! – Шнейдерман занервничал.

– Давай, давай, Макрица, – подначил Вараниев.

Как и Ганьский, он изредка называл Еврухерия Макрицей – когда хотел подчеркнуть свое особое доверие к нему.

– М..мм… – произнес ясновидящий, все еще не решив, что и как говорить.

– Что вы мычите, Еврухерий Николаевич? – не выдержал Шнейдерман.

– Не знаю, не знаю, – неуверенно начал Макрицын, – есть одна мысль, но ручаться не могу – не уверен.

– Да ты скажи, вместе и подумаем, – предложил Вараниев.

Еврухерий залпом допил содержимое кружки и позвал официантку:

– Еще одно принесите такое же. И им тоже.

– Семь, – вставил Вараниев.

Девушка пошла выполнять заказ, а Макрицын начал рассказывать:

– Есть у меня один… приятель. Не приезжий. Знаменитый ученый. Он как-то сказал, что за миллион долларов может человека сделать из ничего…

Боб Иванович и Виктор Валентинович переглянулись.

– Тебе больше не стоит пить, Еврухерий, тебя погнало, – высказался Шнейдерман. Но Макрицын, не меняя интонации, продолжил:

– Не то чтобы он хочет это сделать, просто сказал, что может. Если пообещает – сделает.

– Знаменитый ученый, знаменитый ученый… – Вараниев заерзал в кресле. – Фамилию-то знаешь?

– Знаю, – уверенно ответил Макрицын. – Ганьский Аполлон Юрьевич.

– Ганьский… Ганьский… – повторил Вараниев. – Не слышал.

– А я говорю – знаменитый, – настаивал Макрицын. – Вы не знаете его потому, что он скромный. И вообще, хотите выслушать – не перебивайте.

– Ладно, ладно… – сгладил ситуацию Вараниев. – Апознакомиться-то с ним можно?

– Подожди ты знакомиться! – возразил Шнейдерман. – У тебя есть миллион долларов?

– Гнездо даст на такое дело, – уверенно заявил Виктор Валентинович.

– Сомневаюсь. Сначала с ученым встретиться надо, – не успокаивался Боб Иванович.

С самого утра все у Аполлона Юрьевича пошло наперекосяк: проснулся на тридцать пять минут раньше обычного, что предвещало вялость в течение дня. Неожиданно отключили горячую воду, едва он успел намылиться. Задев локтем, уронил пачку стирального порошка. К восьми часам закончил писать критическую статью на стихи поэта Александра Залпа для одного из литературных журналов, и когда подошло время завтракать, обнаружилось, что хлеба нет и геркулесовой каши тоже. Пришлось идти в магазин, где утром выходного дня ни пшеничного, ни ржаного не оказалось – не привезли.

– Беру отгул! Завтракаю – и в лес! – сам себе сказал Ганьский и быстрым шагом направился домой.

От сборов на природу его отвлек телефонный звонок Макрицина.

– Зайти хочешь? – предположил ученый после приветствия.

– Нет, не сегодня, – ответил Еврухерий, как бы намекая тем самым, что зайдет в один из ближайших дней.

– Сегодня и не получилось бы – я в лес поеду, на природу. А вот завтра – пожалуйста. Только не утром, – предупредил Аполлон Юрьевич, мысленно пробежав по своим планам и обнаружив в них несколько свободных послеобеденных часов.

– Хорошо, приду завтра. Полоша, я вот что звоню: мы с друзьями на рыбалку во вторник едем, хочу тебя позвать, – прозвучало на другом конце провода неожиданное для Ганьского приглашение.

– Завтра поговорим, – не раздумывая, ответил ученый.

Положив трубку, он быстро сделал несколько бутербродов с сыром, засыпал заварку в термос и стал ждать, когда закипит вода в чайнике. Сидеть без дела было для Аполлона Юрьевича совершенно невозможно, и он взялся просматривать новые произведения Залпа, уже в который раз отмечая то сильное впечатление, которое они на него производят. Стихи были необычны по манере написания, глубине мысли и силе ее выражения.

Через сорок минут Ганьский уже ехал в электричке в сторону Загорска. В транспорте он читал очень редко. Чаще использовал время в пути для размышлений. Сегодня ученый анализировал случай, недавно рассказанный Макрицыным, – про то, что на одном из последних выступлений тот чувствовал, как кто-то активно мешает ему сосредоточиться, сбивая и путая ход мыслей…

Прекрасно отдохнув на природе, по возвращении Ганьский лег на софу, ногами в сторону окна. Это означало, что он будет заниматься поэзией.

Аполлон Юрьевич записал пришедшие в голову сроки, после чего отправился на боковую – как-никак было полдвенадцатого ночи, и преждевременное утреннее пробуждение давало о себе знать позевыванием и сонным состоянием.

На следующий день Макрицын пришел, как и обещал, не утром. Приятели редко обговаривали время визита – Еврухерий всегда появлялся ровно в восемь, если только Ганьский не просил его прийти позже.

Дружба Ганьского с Макрицыным была странной, неестественной. Ведь Аполлон Юрьевич являлся личностью незаурядной, мощной, а Макрицын – в общем-то, неплохой человек, но ограниченный чудак, не прочитавший ни одной книги за всю свою жизнь.

Их знакомство произошло случайно, в очереди за колбасой. Продавщица, дама пышных, но неаппетитных форм, белокурая, с начесом и огромным белым бантом на затылке, стояла спиной к прилавку возле разделочного стола и красила губы. После пяти минут ожидания люди начали волноваться. Инициативу проявил Макрицын, задав вопрос:

– Вы скоро будете давать?

На что прозвучал лаконичный ответ:

– Здесь не дают.

Но тем не менее продавщица подошла к прилавку и начала отпускать товар. Название колбасы можно было и не произносить, потому что публику не баловали разнообразием, ассортимент колбасных изделий был представлен одним-единственным сортом.

– Завесьте мне палку, – попросил Макрицын.

В ответе работницы прилавка отразился ее заковыристый характер:

– Палки – в лесу.

Однако она взвесила батончик, вынув из холодильника самый маленький, инвалидной формы – тонкий с одного конца, раза в три шире с другого. А на робкую попытку Еврухерия протестовать, заявила: