Сергеев прошел в гостиную. Румянцев с Кулиевым рассматривали новую миниатюру, которую приобрел Мехти Джафарович.

— Это Яков Васильевич, — представил Якова Кулиев.

Румянцев, отложив миниатюру, встал.

— Много слышал о вас, Яков Васильевич. Садитесь, поговорим, познакомимся поближе. Рад сообщить, что Москва одобрила наше предложение восстановить вас на работе в органах. Но, разумеется, приступить к работе в аппарате вам придется только после окончания дела, которым вы занимаетесь сейчас. Согласны?

— Конечно, Сергей Владимирович. Благодарю вас. Передайте мою благодарность и народному комиссару.

Сергеев крепко пожал локоть Кулиеву. Он понимал, что Мехти сыграл в восстановлении не последнюю роль.

Раздался стук в дверь, и жена Кулиева, миловидная молодая женщина, внесла поднос с чаем. Она молча поклонилась гостям, поставила поднос на стол и поспешно удалилась, чтобы не мешать деловому разговору. Кулиев расставил стаканы с чаем и розетки с изюмом, виновато улыбнулся.

— Сахара нет.

— Сейчас транспорт занят военными перевозками, не до сахара, — заметил Румянцев и подвинул к себе одну из розеток.

— Давайте сначала решим, как быть с выполнением задания Шёнгаузена.

Больше часа они обсуждали этот вопрос. Много было всяких вариантов, но остановились все же на том, который предложил Яков.

— Добро, пожалуй, надо идти, — заключил Сергей Владимирович, — меня уже ждут в наркомате.

Мехти вышел проводить Румянцева. Когда он вернулся, Яков сидел задумавшись.

— Что такой грустный, Яков?

— Меня расстраивает, Мехти, что, несмотря на просьбы Лиды, ее не отправляют домой.

— Все будет в порядке. Месяц-два, и она приедет. Правда, я знаю, как долго тянутся эти месяцы. Ведь вскоре после свадьбы нам с Наргиз пришлось расстаться. Она училась здесь в педагогическом институте, а мне надо было ехать в Москву в институт востоковедения. Мы оба очень тосковали и считали дни до каникул. Теперь это в прошлом.

— Вот и мне хочется, чтобы мои ожидания тоже скорее канули в прошлое, — улыбнулся Яков. — Я пойду, через час у меня радиосеанс с Тегераном.

Яков вместе с Потомком разработал план операции. На нефтеперерабатывающем заводе заведовал клубом бывший приближенный нефтепромышленника Монташева — Песцов Нил Тимофеевич. Монташев имел на Песцова какие-то виды, не порывал с ним связи и щедро задабривал посылками. Потомок считал, что Песцов поможет ему проникнуть на завод. Было решено, что Потомок свяжется с Песцовым в клубе.

В клуб диверсант попал как раз в день, когда там должен был состояться заводской актив. Потомок прошелся по вестибюлю, разглядывая окружающих пристальным настороженным взглядом желтых, как у борзой, глаз, словно боялся встретить среди присутствующих людей, с которыми не хотел бы сталкиваться.

В вестибюле уже прогуливались участники собрания. Здесь были седоголовые мастера, отдавшие перегонке нефти не один десяток лет своей жизни, совсем молодые еще инженеры, получившие образование при Советской власти, молодые рабочие-передовики. Вопрос, который предстояло обсудить на активе, для всех был одинаково важным. Для обороны страны потребуется теперь много нефти. Надо найти способы значительно увеличить ее добычу.

Потомок со злобой смотрел вокруг. Ведь это могли быть люди, которые перерабатывали нефть, добытую на его участках земли. Да, тех самых, которые он должен был получить по завещанию своего дядьки, но так и не успел получить. Помешала революция. И вот он теперь должен смотреть в руку одному из Монташевых, который предусмотрительно перевел часть своего капитала за границу и жил там сейчас припеваючи.

Проходя мимо дивана, Потомок замедлил шаг. На диване сидели молодой белокурый парень и смуглая девушка-азербайджанка. Развернув чертеж, они оживленно о чем-то говорили. Вслушиваясь в их разговор, Потомок понял, что беседующие — инженеры. Он с горечью вспомнил свои студенческие годы, когда дядька, проча его себе в преемники, хотел, чтобы племянник получил специальность инженера-нефтяника, рассчитывая, что тогда он лучше будет управлять своими промыслами. Но время решило иначе. Потомок даже не успел окончить институт, пришлось убираться за границу. Казалось, вся накопившаяся за эти годы злоба всколыхнулась в нем.

Раздался звонок. Собравшимся было пора заходить в зал. Потомок мотнул головой, словно хотел откинуть волосы, спадавшие на лоб, хотя при его огромной лысине вряд ли это могло случиться. Но тем не менее от этой старой привычки он избавиться никак не мог. Диверсант заторопился. Надо было найти кабинет Песцова. Это не составило особого труда. Помещение было небольшим, и стоило Потомку пройти немного по коридору, как он увидел дверь с табличкой «Заведующий клубом». Приоткрыв незапертую дверь, он увидел, что кабинет пуст.

Потомок чертыхнулся. Теперь засядет этот Песцов на собрании и не дождешься его. Обдумывая как быть, Потомок остановился. Послышался еще один звонок. Говор в вестибюле стих, участники собрания зашли в зал, и в это время в коридоре послышались неторопливые шаги. Потомок внимательно всматривался в подходившего худощавого мужчину лет пятидесяти с редкими седыми волосами и продолговатым смуглым лицом.

«Нил Тимофеевич, конечно, он». Потомок запомнил его еще с юношеских лет. Нил Тимофеевич часто бывал тогда у них в доме. Он был доверенным человеком Монташевых, наушничал о поведении рабочих, служащих. Он каждый раз приносил молодому Монташеву, или, как его звали, Рачику, гостинец — связку сушек. Эти сушки казались Рачику вкуснее самых лакомых пирожных, которые подавали дома.

— Нил Тимофеевич! — выступил Потомок из полумрака навстречу Песцову.

Тот вздрогнул от неожиданности и остановился.

— Чем могу служить?

— Не узнаете, дядя Нил?

Песцов подошел ближе.

— Нет, не имею чести знать, — решительно заявил он.

— Я Рачик Монташев. Помните, как дарили мне всегда сушки?

— Не может быть. Рачик, как ты вырос, — и Песцов, обняв племянника своего бывшего патрона, увлек его в кабинет.

— Садись, рассказывай, как живет дядя.

— Он просил передать вам привет, Нил Тимофеевич.

— Много лет прошло, много воды утекло, а я по-прежнему предан ему, Рачик. Никогда не забуду добра, которое он мне сделал. Ну, а как ты? Закончил образование за границей?

— Да, Нил Тимофеевич, — соврал монташевский отпрыск и пустился в описание «привольной» жизни в Париже, умолчав, конечно, о своем увлечении картами и о том, что богатые родственники отказались оплачивать его бесконечные карточные долги и расходы на бесшабашные кутежи. И как он в поисках других источников наткнулся на немецкую агентуру, как его прибрали к рукам. Не рассказал он и о том, что по заданию немецкой разведки отравил видного французского генерала и выполнял много других грязных поручений, чуть не попался. Пришлась бежать из Франции в Иран.

— А как вы жили здесь, Нил Тимофеевич?

— С промысла пришлось уйти. Многие знали там о хорошем отношении ко мне твоего дяди. Поступил на завод. Вот он, через дорогу, — Песцов махнул рукой в сторону окна.

— Как же вы стали заведующим клубом?

— Была у меня, Рачик, одна страстишка — увлекался пением еще в прежние времена. Не раз твой дядя подшучивал по этому поводу. Вот и на заводе стал частым посетителем клуба, пел в хоре, а потом мне предложили должность заведующего. Зарплата лучше, подумал, подумал и взялся за это дело. Но это не важно. Расскажи, что привело тебя в Баку?

— Дела, Нил Тимофеевич, дела.

— Конечно, сейчас самый раз. Возвращается старое доброе времечко. Немцы не за горами. Бои уже под Смоленском и Одессой. Ждать не долго.

— Вот и надо помочь им двигаться быстрее.

— Это как помочь? Что-то не соображу.

— Мне дядя говорил, что с вами можно быть вполне откровенным.

— На меня можешь положиться.

— Надо одну деликатную вещицу подложить на завод, чтобы вывести его из строя. Меньше бензина у красных, быстрее будут двигаться немцы.