Тот несколько раз конвульсивно дернулся и снова затих. Не особенно церемонясь с лицом и ушами, Павел содрал с его шеи золотую цепь. Прикинул тугие звенья на вес: «Неплохо, граммов сто будет».
— Ну, лежи, размышляй.
В ответ раздалось нечленораздельное бурчание. Рыка хоть и не уловил в этих звуках ничего дерзкого, заехал напоследок лежащему пяткой в ухо и покинул комнату.
Вид кухни оставлял желать лучшего. Загаженная двухкомфорочная газовая плита. Ржавая мойка, полная грязной посуды. Допотопная, еле живая мебель. Собственно, перекосившийся дощатый стол под клеенкой и два табурета, не располагающие к тому, чтоб на них садиться, таким словом, как «мебель», называть язык не поворачивался. Дребезжаще-лязгающе-рычащий холодильник полувековой давности. Пол не метен и не мыт пару месяцев. Вокруг переполненного мусорного ведра — пустые бутылки из-под водки, пива, вина, выпотрошенные пачки сигарет, окурки, презервативы. По-партизански суетящиеся вокруг этого натюрморта тараканы.
Брезгливо осмотрев чайник, Рыка не рискнул в нем кипятить воду и, найдя чистую эмалированную миску, поставил воду на газ в ней. Нашел на столе початую банку растворимого кофе, вымыл чашку и, ожидая, пока закипит вода, закурил.
Хозяина квартиры в блатном, приблатненном, бандитском, милицейском и всех вертящихся вокруг мирах звали Крабом. Ни имени, ни фамилии этого человека Рыка не знал и знать особенно не стремился. Ни к чему. Зато о подвигах этого вольно определяющегося бандита Прохор поведал очень доходчиво и обстоятельно. Краб и компания занимались разбоем на трассах. Переодевшись в мусорскую форму, останавливали и грабили в глухих местах транзитные машины. Сколько и как долго — неизвестно. Свидетелей не оставляли никаких и никогда.
И никого б это особо не трогало, кроме разве что родственников, которым приходилось подавать в розыск на пропавших без вести и хоронить, в зависимости от скорости обнаружения тел, если бы не одно обстоятельство. Неделю назад на выезде из города пропал Женя Лучик. Довольно известный и авторитетный человек. Случай был неординарный — на уши подняли всех.
Тела его жены, десятилетнего сына и самого Лучика нашли через двое суток в семидесяти километрах от города. В посадке, в общей плохо прикопанной могиле. Нашли менты. Им, в основном, о подобных находках сигнализирует население. А вот искать и карать виновных будут другие люди. Более заинтересованные.
Еще через пару дней на автомобильном рынке, в рядах разборки, замелькали запчасти от машины Лучика. Первыми в городе это вычислили люди Прохора. Так вышли на Краба. Теперь осталось узнать всех участников и наказать.
Это был, конечно, не уровень Павла, но решать вопросы рабочего характера тоже кому-то надо. К тому же, когда он услышал о произошедшем на дороге, о десятилетнем ребенке, сам твердо решил это дело никому не отдавать. От помощников, предложенных Прохором, сухо отказался. Это было его дело. Его на все сто процентов.
Павел неторопливо пил кофе, смотрел в окно и, в который раз, думал о фатальном выборе своего жизненного пути…
***
Рыка стал киллером добровольно и осознанно. Произошло это около года назад. Получилось так, что Прохору надо было срочно убрать одного зарвавшегося и зажравшегося бизнесмена, а исполнять в этот момент было некому. «Одних уж нет, а те далече».
Прохор пометался, никого толкового не нашел и решил из своих молодых кого-нибудь благословить на этот подвиг. Сделать одноразового убийцу. Наобещать золотые горы, подкормить деньгами, расписать последующую карьеру, проявить отеческую заботу к личным делам… И все, киллер для разового употребления готов. Как презерватив. Сначала жутко необходим, а потом, сразу после использования, с брезгливой сосредоточенностью — в утиль. Именно так, и никак иначе. Причем кандидатур — пруд пруди. Столько вокруг молодых, энергичных, спортивных и тщеславных. Главное — глупых. Можно поточное производство открывать. Когда Прохор уже сделал выбор, Павел его остановил и вызвался сам. Прохор долго, не мигая, смотрел в глаза своему ближайшему помощнику. Много было вопросов в этом взгляде, но вслух прозвучал только один:
— Ты понимаешь, на что идешь? — Подразумевалось многое: от спуска вниз по иерархической лестнице до непродолжительной карьеры киллера.
— Да, — абсолютно спокойно тогда ответил Рыка.
С тех пор он исполнил шесть человек. Пятерых коммерсантов — все, как на подбор, разжиревшие скоты, без чести и совести. И одного деятеля из областной государственной администрации — тоже сволочь редкостную. Павел понимал, что идет по дороге, конец у которой может быть только один — смерть. Причем она не заставит себя долго ждать. Но сделать с собой ничего не мог.
Ненависть, всепоглощающая ненависть овладела им. Как захлестнула в армии, так и не отпускала. Там были боль, кровь, пот, смерть, муки и страданья. Это с одной стороны. С другой — уютные штабы со спецпайками, доступными радистками-телефонистками, охотой с вертолетов, чуть ли не открытой торговлей оружием прямо со складов, трехэтажные коттеджи избранного офицерского состава. На гражданке все оказалось точно таким же. Дорогие машины, роскошные виллы, холеные рожи, лицемерные речи о всеобщем благе. И тут же рядом шеренги нищих, безработных, беспризорных, голодных, убогих. Смотреть спокойно на это Павел не мог. Надо что-то с этим всем делать… А начинать надо с себя… И Павел начал…
Заказчиков было несколько. Кроме Прохора — еще два городских авторитета. Всего трое. Всем он задавал один и тот же вопрос: «Почему?», а не «Сколько?» Не так, как другие киллеры. Цена не была главным критерием при взятии заказа. Он никогда не торговался — сколько давали, столько и брал. Пять тысяч — значит, пять тысяч. Десять — значит, десять. Пятнадцать — пятнадцать. Значит, столько и стоит данный объект. Радость приносили не деньги, а осознание того, что прерываешь жизнь ублюдку. Сдох, а это значит, больше никого не обманет, не обворует, не предаст, не изнасилует, не закажет. Не будет распинаться по телевизору о всеобщем благе, справедливости, равных возможностях и призывать к всеобщей терпимости. И в то же самое время не будет оплачивать себе новый домик в Испании, квартиру любовнице возле центральной площади, семерых телохранителей и четыре машины. Не сможет уже вести деловые переговоры о хищениях, тактично называя это уводом денег из государственного бюджета. Не будет нанимать братву, чтоб «порешать» вопросы с конкурентом, таким же беспринципным хапугой. Не станет спонсором очередного конкурса красоты с единственной целью — перепробовать всех молодых симпатичных глупышек с соблазнительными фигурами и пустенькими, как у щенят, глазенками.
А если все это прекратится — значит, все верно, все правильно. А раз верно, то Бог простит, он видит, что намерения благие, а, как известно, именно ими вымощена дорога в ад. Туда-то он и определит всех: и Рыку, и его клиентов. Но и там Павел не даст им существовать спокойно. А со своей участью Павел смирился, памятуя о том, что он занимается нужным, полезным делом.
***
Вот и сейчас он не понимал, как можно за пачку денег, пусть даже за очень толстую, пусть за две, за три, но как можно хладнокровно лишать жизни безвинных людей, десятилетнего ребенка, его мать? Какое должно быть наказание? Только одно. Он решительно затушил сигарету, поставил чашку с недопитым кофе на заваленный мусором подоконник и прошел в зал:
— Ну что, надумал? — поскольку в ответ Краб не издал ни звука, продолжил:
— Откуда такое упрямство? Чем оно вызвано? Подельников боишься? Серьезные люди? Как же вы тогда Лучика не узнали? Босяки хреновы. А может… — Павел сделал вид, что его осенило, — слушай, может, это был заказ? А вы просто так ловко все инсценировали? Под беспредельщиков придорожных? А?
— Ты че, козел?
— Ну вот, теперь я еще и козел, — бесстрастно констатировал Павел.
— Гонишь, сука? Понты кидаешь? — разбитое в кровь лицо, еще минуту назад искривленное похабной улыбкой, которая, по замыслу, должна была означать стойкость духа, превратилось в маску страха и отчаяния.
